– Лис, ты меня простила... Лис, мы снова вместе!
Он и потом, когда все закончилось, не выпускал меня из своих объятий – все прижимал к себе, точно я в любое мгновение могла ускользнуть.
– Лис, куда ты? – испугался он, когда через некоторое время я решила встать.
– Сейчас...
Закутавшись в простыню, я пошла к столу, допила вино из бокала. Потом села в кресло напротив.
Денис, опершись на локоть, пристально наблюдал за мной. Я села в кресло напротив.
– Ну вот это и случилось, – с недоумением пробормотала я.
– Лис, ты так далеко, иди ко мне!
– Нет, погоди! – Выставила я руку вперед, другой сжимая у груди мой импровизированный хитон. Или саван? Нет, саван – это уже слишком, чрезмерный надрыв, как в лирике Апухтина... – Я пытаюсь понять.
– Что?
– Как я согласилась. Я вроде бы не собиралась, не хотела...
– Милая Лис, ты этого хотела, очень хотела! Просто твое подсознание вырвалось наружу, и ты не стала отталкивать меня... Ты же меня любишь, вспомни! Меня!
– Ну да, ну да... – рассеянно ответила я.
– Лис, я никуда от тебя не уйду! – с неожиданным подъемом произнес Денис. – Я не могу без тебя... Или, если хочешь, поедем ко мне, будем жить там.
У Дениса была квартира на Чистых прудах, очень претенциозное и модное жилище, оформленное довольно-таки известным дизайнером, – с зеркалами на потолке, дикого вида светильниками и без внутренних стен, для чего пришлось снести все перегородки. Помнится, во время ремонта его соседи выглядели очень недовольными. Дом был старый, сталинской постройки, с чудесными липами во дворе, которые пахли в июле, как сумасшедшие. Жаль, что сейчас не июль. Вот оно как мне все легко достается...
– Что ты нашел во мне такого, чего нет в других женщинах? – с любопытством и как-то отстраненно спросила я. – Черт возьми, чего ты ко мне так привязался?
– Лис, ты же знаешь... Я люблю тебя. Ты – единственная.
– Но послушай, сколько еще умных, добрых, талантливых...
– Бр-р... – Лицо Дениса исказила гримаса отвращения. – Они ужасны.
– Ты как будто боишься их.
– Других женщин? Нет, я их терпеть не могу. Я даже не знаю, что с ними делать! – с пафосом произнес он.
– Только со мной?
– Только с тобой...
Он проговорился – румянец выступил на его щеках. Но он, видимо, решил идти до конца.
– Я способен любить только тебя, Лис. Я пробовал... с другими... когда думал, что обойдусь без тебя. Но у меня ничего не получилось.
– Как интересно... – заинтригованно пробормотала я. – Впрочем, можно было догадаться... Ты говорил однажды, что дольше двух-трех дней твои отношения с другими девушками не длились. Денис, ты не пробовал обратиться к психологу или еще к какому-нибудь специалисту, который занимается такого рода проблемами?
– Ты хочешь сказать, что я псих? Я нормален... – с презрением произнес он. – И зачем мне психолог, когда есть ты, Лис? Все мои проблемы оттого, что я слишком люблю тебя. Мне больше никто не нужен.
– Боюсь, что я только средство.
– Не понимаю, о чем ты... – Он вскочил, тоже накинув на себя покрывало, точно древнеримский патриций, и забегал взад-вперед по комнате, смешно шлепая босыми ногами. – Чем ты недовольна? Ты ведь точно будешь знать, что никогда и ни с кем я не изменю тебе...
– Денис, я не хотела тебя обидеть.
– Нет, все в порядке, – неожиданно успокоился он. – Ты имела право сомневаться. Но ты видишь – я ничего не пытаюсь от тебя скрыть. Хочешь – прогони меня, уничтожь... Я теперь уже ничего не посмею сделать против твоей воли. Вот он я, беззащитный, весь перед тобой... Только ты можешь сделать меня счастливым!
«А вдруг и вправду он так сильно любит меня... Что же я его отталкиваю? Жизнь моя разрушена, терять мне больше нечего. Я могу сделать только одно доброе дело – помочь ему. В конце концов, я когда-то любила его. Может быть, и сейчас люблю...»
– Лис, ты будешь моей женой?
«Господи, помоги мне...»
– Да, – сказала я.
– Лис...
– Только одно условие, – остановила я его.
– Какое? Все, что угодно...
– Я пока буду жить здесь. И вообще, не пытайся меня контролировать. Я обещала – и этого довольно. Ты тоже мне верь.
– Хорошо, – сказал он. – Хорошо... Нет, я сейчас умру! Лис...
Он обнимал меня и целовал, не зная, как выразить свои чувства. Он был счастлив.
В библиотеке, несмотря на ранний час, было полно посетителей. Очередь в гардероб, очередь к столу заказов... В курительной комнате стоял столбом сизый густой дым, облаком распространяясь по коридору, – столпившись вокруг пепельниц, люди оживленно обсуждали что-то. Все это не имело никакого сравнения с тишиной и благостностью, которые царили в библиотечных стенах летом.
В читальном зале я с трудом отыскала свободный стол.
Половина из заказанных мною книг не несли никакой особо ценной информации, зато в одной, в мемуарах заслуженного деятеля искусств Семисветова-Глинского, я нашла имя Дуси Померанцевой – Евдокии Кирилловны Померанцевой, народной артистки Советского Союза, лауреата Сталинской премии.
Поскольку у меня была совсем другая специализация, которая к театру отношения не имела, то многих перечисленных в книге фамилий я не знала, как и не знала о самом ее авторе. Семисветов-Глинский писал весело, с юмором, талантливо (несомненно, из него получился бы неплохой беллетрист), о личностях, бывших выше его по званию и получивших большее количество наград, отзывался с восторгом и уважением.
Дусе была посвящена целая глава.
По словам автора, Евдокия Кирилловна Померанцева обладала восприимчивым умом, блестящим чувством юмора, тонкой наблюдательностью и несомненным талантом. Актерский труд был для Померанцевой естественной и единственно возможной формой служения обществу и русской культуре вообще.
На ее духовный рост оказали сильное влияние уроки Станиславского, Немировича-Данченко, Вахтангова, Михаила Чехова – гениального русского актера, племянника Антона Павловича Чехова. Ее имя гремело наряду с именами других любимцев театральной Москвы тех времен – Алисы Коонен, Марии Бабановой, Цецилии Мансуровой, Клавдии Еланской, Дарьи Зеркаловой и многих других...
Семисветов-Глинский очень подробно описал спектакли, в которых блистала Дуся Померанцева, тщательно разобрал каждую из ее ролей. По его словам, особенно ей удавались героини пьес Горького. И она бесподобно играла на протяжении многих лет Нору из одноименной пьесы Ибсена.
Сталинскую премию и звание народной артистки Померанцева получила в начале пятидесятых за роль Марии Александровны Ульяновой.
«Боже мой, – подумала я, с улыбкой вспоминая страницы «Бледного ангела», – кто бы мог подумать, что соблазнительная красавица Дуся будет играть мать Ленина!» Мои студенты, вчерашние школьники, с трудом представляли, кто такой Ленин, и уж тем более никакого понятия не имели о его матери...
Семисветов-Глинский привел рецензию одного из критиков, напечатанную в «Комсомолке»: «...Духовную силу героини Померанцева обнаруживала исподволь. На долю матери братьев Ульяновых выпадали многие испытания, одно труднее другого. Начиналось с малого – учителя гимназии предупредили ее, что младшему, Володе, грозит неминуемое исключение из гимназии. Потом пришло тяжелое известие из Петербурга, что там арестованы Анна и Александр... Страшный удар обрушился на героиню, когда пришло следующее известие – о казни сына Александра. Самообладание – вот что становилось лейтмотивом роли. Вся в черном, прямая, строгая, холодная как сталь, она – само воплощение мужества».
...Бедная Дуся, прелестный мотылек, дитя декаданса... Неужели ты состарилась и под конец играла ходульную роль матери вождя? Наверное, ты хорошо играла, и вряд ли твое исполнение можно было подвергнуть хоть какой-то критике, но это несправедливо – красота не должна стареть...
Евдокия Кирилловна Померанцева умерла в возрасте восьмидесяти одного года, ее имя стоит в одном ряду с другими известными именами и т. д. и т. п.
– Как, и это все? – с досадой пробормотала я, листая мемуары Семисветова-Глинского.
Правда, я тут же открыла главу, посвященную Илье Иртеньеву – тоже мэтру тех времен, народному, почитаемому и тоже почти забытому всеми, кроме узких специалистов и любознательных театралов со стажем.
К счастью, Померанцева упоминалась и здесь. Дуся и ее второй муж, оказывается, прожили вместе до конца жизни. Как попугайчики-неразлучники... В рукописи Калугина Иртеньев был описан коротко (вероятно, Андрей Калугин не очень хорошо его знал), и о самом Калугине Иртеньев отзывается не очень хорошо. Хотя, если поразмыслить, как еще он должен был относиться к человеку, который допекал его жену своей мучительной и неистребимой страстью?
У Семисветова-Глинского Иртеньев был на сцене гениальным актером, а в жизни – благородным и добрейшим человеком, который отзывался об окружающих его людях только в положительных интонациях. «...Илья Валерианович Иртеньев воспитывал сына от первого брака своей жены как родного, и многие даже не подозревали, что тот является всего лишь пасынком Ильи Валериановича...»
Что-что? Сын от первого брака!
В рукописи «Бледного ангела» не было упоминания о том, что у Дуси и художника Карасева был ребенок.
Я замерла в недоумении над мемуарами. Ребенок!
Хотя тут нет ничего странного – ведь рукопись является художественным повествованием, а не строго автобиографическим. Андрей Калугин не стал писать о Дусином ребенке от Карасева, потому что ненавидел Карасева.
И вообще – непонятно, почему меня это так волнует? Ребенок и ребенок... Этот ребенок не имеет никакого значения, ведь я пишу работу об образе ангела и в библиотеку пошла только из-за того, что мне хотелось проследить судьбу героев «Бледного ангела».
Я пролистала книгу Семицветова-Глинского до конца и отложила ее в сторону. Больше в ней ничего интересного для меня не было.
Все следующие дни я провела в литературном архиве.