Его живот громко заурчал. Руслан нахмурился и тихо приказал своему желудку замолчать. Он снова открыл рот, чтобы продолжить свою мысль, но в этот момент к нему подошла Дельфина, и молодой человек замолчал. Матриарх оглядела всех присутствующих, слегка прищурив глаза. Когда Дельфина заговорила, Лайла заметила, что она смотрит только на Северина.
– Ну что ж, охотники за сокровищами, у нас есть ровно неделя до Зимнего Конклава и еще меньше времени до того, как нам придется сообщить Ордену о нашей находке, – холодно сказала она. – Начинайте охоту.
После этого они с Русланом покинули атриум. На мгновение Руслан остановился и ободряюще улыбнулся Еве. Лайле показалось, что это был призыв, но Ева не последовала за ним. Вместо этого она пошла вперед. Лайла впервые заметила, что ее левая нога слегка прихрамывает.
– Я хочу остаться и помочь вам, – объявила Ева, скрестив руки. – Во-первых, я талантливый мастер крови и льда. Как двоюродная сестра Руслана, я росла, слушая рассказы о Спящем Чертоге и Падшем Доме. Вы могли бы использовать мои навыки. Я могу предложить столько же, сколько и любой другой член команды, – она бросила на Лайлу язвительный взгляд. – Возможно, даже больше некоторых. Ну так что скажете?
Но Северин ничего не ответил.
Он посмотрел на Лайлу. Никто не присоединялся к их команде без предварительной проверки, и то, что Лайле удалось узнать о Еве, не делало ее достойной доверия. Пока матриарх проводила утреннюю встречу, Северин вызвал ее в камеру хранения, где они вскрыли чемоданы патриарха и Евы, чтобы она могла их прочитать. В вещах Руслана не было ничего необычного. Никаких важных воспоминаний. Никаких эмоций, кроме чрезмерного давления, которое заставляло патриарха стремиться к новым открытиям, и у Лайлы сжалось сердце. Это было ей знакомо. Однако у Евы почти не было вещей. Ничего, кроме пары туфель, изношенных во время работы в московском салоне кровного Творения.
– Прости, – искренне сказала Лайла. – Но нет.
На мгновение глаза Евы широко раскрылись от удивления, а затем она направилась к Лайле, сердито нахмурив брови. Гипнос торопливо отошел в сторону.
– Это из-за того, что я не знала, кто ты такая? – раздраженно спросила Ева.
Лайла вдруг почувствовала, что ужасно устала.
– Ева, мне совершенно все равно, знаешь ты меня или нет. Это никак не влияет на то, что мы следуем определенным правилам, с которыми ты не знакома, и поэтому мы вынуждены отклонить твое благонамеренное предложение по предоставлению услуг.
Ева усмехнулась, дергая серебряный медальон на своей шее.
– Ты что, ревнуешь? Я тебя не виню. – Ева наклонилась ближе и понизила голос: – А какие услуги можешь предложить ты? Ну, кроме своего тела.
Лайла постаралась придать своему лицу безразличное выражение. Она понимала, что мир поощряет соперничество между девушками, учит их обнажать зубы, хотя они могли бы обнажить свои души. Ее дружеские отношения во Дворце Сновидений начались с жестокости: одна девушка добавила краску в ее крем для лица, а другая срезала каблуки с туфель в надежде, что она сломает лодыжку на сцене. C’est la vie. Это Париж. Это шоу-бизнес. И все они боялись потерять средства к существованию. Но разница была в том, что девушки из кабаре относились к ней как к равноценному противнику на общем поле боя.
Ева разговаривала с ней так, словно ее вообще не существует.
– Я не вижу ничего, что могло бы вызвать ревность, – сказала Лайла.
И она действительно так думала. Ева была красива, но тела – это всего лишь тела. Их было легко сломать и, к сожалению, не так легко сделать. Лайла была не властна над своей наружностью и никогда не судила других за внешний вид.
Но после ее слов лицо Евы побелело.
– Ты думаешь, что у тебя есть покровитель в лице мистера Монтанье-Алари, и только поэтому позволяешь себе так говорить, – сказала она. – Но это скоро закончится. Даже я заметила, что в прошлый раз он не потрудился защитить твою честь.
С этими словами она ушла прочь.
Лайла впилась ногтями в свои ладони. Ева была права, но в то же время она ошибалась. Если бы Северин хотел показать, что он может говорить за нее – он бы это сделал. Но Лайла заметила, что он собирался что-то сказать, прежде чем сделал шаг назад. Лучше бы она этого не видела.
Потому что в ту же секунду ее воображение начало рисовать сказки о проклятиях, мифы о девушках, которым полагалось не видеть своего возлюбленного после полуночи, чтобы не знать его истинного облика. То, что Северин сделал в тот момент, и то, как во время пожара он пытался закрыть их всех руками – все это были мимолетные проблески того юноши, которым он был на самом деле. Юноши, который спас Зофью и подарил ей утешение, который поверил в Энрике и дал ему возможность говорить, который видел в Лайле ее душу, а не только плоть. Она ненавидела этот взгляд, потому что он напоминал ей о том, что Северин превратился в проклятого принца, запертого в самой худшей версии самого себя. Ни ее поцелуй, ни ее робко предложенное сердце не могли вырвать его из плена, потому что он добровольно закрылся от всего мира.
Теперь, когда она повернулась к Северину, он с жадностью осматривал Спящий Чертог. Молодой человек откинул со лба темные волосы, и его губы тронула еле заметная улыбка. Раньше он бы принялся искать баночку с гвоздикой в кармане пиджака. Однажды Северин объяснил, что гвоздика помогает ему думать и вспоминать, но после смерти Тристана он перестал жевать горькие засушенные бутоны. Лайла его не понимала. Вряд ли это могло помочь ему забыть обо всем, что произошло.
Лайла присоединилась к остальным, и вместе они наблюдали за тем, как Северин обходит главный атриум. Одним из его сильнейших качеств была наблюдательность. Лайла могла ненавидеть его сколько угодно, но было бы глупо отрицать его таланты. Когда дело касалось сокровищ, Северин безошибочно определял их контекст. Их историю.
– Мы называли это место «чертогом», – медленно произнес он. – Но мы ошибались. Оно больше похоже на собор…
Северин сделал пометку в одной из своих бумаг.
– Какое место в соборе самое священное? – спросил он, обращаясь больше к самому себе, чем к остальным.
Лайла не чувствовала себя особенно компетентной или хотя бы достаточно заинтересованной, чтобы отвечать на этот вопрос.
– Там, где раздают чашечки с вином, – сказал Гипнос.
– Откуда мне знать, – пожала плечами Зофья.
– Алтарь, – ответил Энрике, покачав головой.
Северин кивнул и повернул голову таким образом, что на его лицо упал холодный зимний свет.
– Кто-то хочет поиграть в Бога.
Губы Лайлы изогнулись в едкой улыбке. Иногда ей казалось, что Северин хочет того же.
Впереди от главного атриума отходили четыре коридора. Они не стали разделяться, чтобы лишний раз не рисковать, и вместо этого шли группой, подмечая все на своем пути. В западном зале находилась библиотека, где вместо колонн потолок подпирали девять женских статуй. Книжные полки были совершенно пусты.
– Может, все книги спрятаны, – с тоской сказал Энрике. Очевидно, ему очень хотелось осмотреть помещение, но он послушно последовал за остальными.
Южный зал заканчивался кухней и небольшой конторой. У входа в восточный зал по руке Лайлы пробежали мурашки. Ей показалось, что откуда-то издалека доносится… рычание? Нет, храп. Арочные двери с выгравированными волками и змеями вели в тускло освещенную комнату, где мраморный пол был усеян огромными зазубренными буграми. Зофья отломила фосфорную подвеску, но направила ее вовсе не на странный пол. Зеленоватый свет выхватил из мрака целый зверинец, состоящий из Сотворенных ледяных животных. Львы с тонкими ледяными усами, павлины со шлейфом переливающихся перьев, волки, чей прозрачный мех плавно поднимался и опускался, будто звери были живыми и могли дышать.
Лайла инстинктивно отпрянула назад, но никто из животных не шелохнулся. Она повнимательнее присмотрелась к неподвижным фигурам, и страх уступил место восхищению.
– Они спят, – сказала Лайла.
Животные спали, согнув лапы, поджав копыта и сложив крылья на мраморном полу кремового цвета. Только ледяной носорог приоткрыл глаза, услышав, как открылись двери. Его пристальный взгляд метнулся к ним, но он не двинулся с места.
– Мне здесь не нравится, – поежился Гипнос.
– Мне тоже, – согласился Энрике. – Давайте уйдем и закроем дверь, пока они не проснулись.
– Все равно сокровища здесь нет, – сказал Северин, хмуро взглянув на животных, прежде чем закрыть дверь.
В каждом коридоре Северин останавливался, чтобы проверить комнаты на наличие спусковых крючков, которые могли бы привести в действие защитные механизмы. От Падшего Дома можно было ожидать всего. Но ни на одном этаже не нашлось ни одной ловушки. Сферические детекторы тоже ничего не показали. Как будто Спящий Чертог действительно спал. Зофья постоянно поднимала руку с фосфорной подвеской, пытаясь найти Тескат-дверь, но все было тщетно. Пока они шли по последнему, северному коридору, Энрике поплотнее запахнул пальто и поднял взгляд на резьбу, которая располагалась в том месте, где стена соединялась с потолком.
– Вся иконография изображает женщин, – сказал он.
Сперва Лайла этого не замечала, но Энрике был прав. Все женщины на ледяных изображениях, украшавших стены, напоминали ей жриц. Их лица ни капли не потускнели за все эти годы, в глазах поблескивала странная острота.
– Почему-то ни у одной из них не видно кистей рук, – заметил Энрике.
По спине Лайлы пробежала легкая дрожь, и она быстро отвела глаза. Их позы были слишком знакомы. В детстве она постоянно убирала руки за спину, чтобы не напоминать отцу, на что она способна или, как он потом говорил, чем она была.
Северный коридор оказался самым длинным. Чем дальше они заходили, тем холоднее становился воздух. Северин, шагающий во главе процессии, оглянулся через плечо и поймал ее взгляд. Лайла осторожно подошла к нему.
– Проводите нашу обычную процедуру, – приказал Северин.