Когда она подошла к последней девушке, у нее тряслись руки. Лайла чувствовала себя так, словно ее пронзили ножом и задушили, протащили по снегу за волосы, бросили в темноту и продержали там несколько часов. Где-то на краю своего сознания она слышала звук, похожий на плеск воды. Она почувствовала, как по ее ногам скользнул ледяной металл. Она ощущала вкус крови и слез. Ужасный диссонанс никак не давал ей покоя. Кто решил, что они должны умереть, пока она – рожденная мертвой – ходит между их телами? Лайла хотела верить в богов и непостижимые звезды, в судьбы, тонкие, как паучий шелк, освещенный лучом солнечного света, и в самое прекрасное, что есть на свете: в разум. Но в этих ледяных стенах все определяла лишь нелепая случайность.
Лайла заставила себя повернуться к последней девушке. Ее темные волосы, пронизанные ледяными нитями, веером рассыпались вокруг головы. Хотя ее кожа уже давно побледнела и покрылась пятнами, Лайла видела, что девушка была смуглой. Совсем как она. Собравшись с духом, Лайла протянула руку и услышала последние слова девушки:
– Моя семья проклянет тебя, – выплюнула девушка. – Ты умрешь в собственных нечистотах. Тебя зарежут как свинью! Я стану призраком и разорву тебя в клочья…
Патриарх Падшего Дома заткнул ее рот кляпом.
– Слишком острый язычок для такого хорошенького личика, – он говорил таким тоном, словно хотел ее пожурить. – А теперь, моя дорогая… лежи спокойно.
Он поднес нож к ее лицу и вонзил лезвие в живую плоть.
– Ты должна была стать моей последней попыткой, – сказал он, заглушая ее сдавленный крик. – Я думал, что остальные станут божественными орудиями, но мне кажется, что величайшее сокровище жаждет именно такой крови… такое уж оно разборчивое. – Он вздохнул. – Я думал, что именно ты сможешь его увидеть, сможешь прочесть… но ты меня разочаровала.
Лайла поморщилась, ее глаза закатились от призрачной боли.
– Я знаю, что одна из вас где-то там, и я найду тебя… и ты станешь моим инструментом.
Лайла отодвинулась от последней плиты, и все ее тело пронзило мучительно оцепенение. Такое случалось, только когда она считывала слишком много и от нее почти ничего не оставалось: она как будто не могла существовать в настоящем. У нее во рту пересохло, и она никак не могла унять дрожь в руках. Все эти девушки были принесены в жертву, но ни одно из жертвоприношений так и не сработало. Они умерли напрасно.
Лейла соскользнула на землю, закрыв лицо руками и прижавшись спиной к ледяной плите. Она не чувствовала холода. Она не чувствовала ничего, кроме болезненного стука каждого удара сердца.
– Мне так жаль, – выдавила она. – Мне так жаль.
Прошло несколько мгновений, а может быть, и часов, когда снаружи послышались чьи-то шаги. Она стояла спиной к двери и не сразу смогла повернуться. Вероятно, это был слуга, который пришел сказать, что врач, священник или полицейский уже прибыли. Она будет выглядеть полной дурой, если они застанут ее здесь: заплаканную и дрожащую. Но вдруг она услышала:
– Лайла?
Северин. Его голос звучал сдавленно, словно он задыхался.
– Лайла! – снова выкрикнул он, и, схватившись за ледяную плиту, она поднялась на ноги.
В своей соболиной шубе и с влажными от снега волосами Северин выглядел так, словно его вызвали с помощью какого-то магического ритуала. Когда он шагнул вперед, ледяной свет морга упал на его лицо, только подчеркивая темные круги под глазами.
Несколько мгновения они просто смотрели друг на друга. Она была его любовницей лишь на словах, но точно не на практике.
Он мог бы пойти с ней в спальню, которую они делили по ночам, но он никогда не оставался в комнате, и уж тем более никогда не ложился с ней в постель. Последние несколько дней она просыпалась одна. Лайла была потрясена, что сейчас он стоял так близко, всего в пяти футах от нее. Только что пережитые потрясения повлияли на ее восприятие, и на мгновение она почувствовала, что ее тянет назад, в прошлое, в другую жизнь. Прошлое, где она мирно пекла пирог на кухне Эдема и ее руки были покрыты сахаром и мукой. Прошлое, где его глаза светились удивлением и любопытством. Прошлое, где он однажды шутливо потребовал объяснить, почему она называет его «Маджнун».
– А что я получу за разъяснение? – поддразнила она. – Я требую подношений.
– Как насчет платья, сшитого из лунного света? – спросил Северин. – Яблоко вечной юности… или хрустальные туфельки, которые никогда не порежут твою кожу.
– Это все ненастоящие вещи, – сказала она и рассмеялась.
Он смотрел, как она смеется, не отрывая глаз от ее лица.
– Для тебя я что угодно сделаю настоящим.
Воспоминания исчезли, увлекая ее обратно в холодную реальность.
– Ты здесь, – наконец выдавил Северин.
– Я пыталась…
Северин поднял руку, не глядя на нее. Свет упал на переливающиеся бриллианты. Лайла посмотрела на столик, где лежало ее колье, с помощью которого Северин мог вызвать ее в любой момент.
– Ты не ожидал меня увидеть?
– Остальные, – сказал он, поднимая свои темные глаза. – Они пропали.
21Энрике
Высунувшись из ледяного грота, Энрике оказался в странном солнечном городе. Он мысленно посетовал на свое чувство самосохранения. С одной стороны, он хотел заставить Зофью и Еву вернуться в грот, но с другой – ему хотелось идти дальше. Его нога болталась над обрывом, а солнечный свет манил за собой. В этот момент Энрике понял, что разрушенный двор уже разжег в нем самое опасное из всех чувств – любопытство.
Девять женских статуй подпирали потолок, сделанный из деревянных досок. Время стерло детали их лиц и нарядов, но Энрике все же уловил намек на струящийся шелк и изящные диадемы. Его внимание привлекли разноцветные рисунки на стенах. В этих сценах девять женщин в капюшонах падали ниц перед девятью греческими богинями божественного вдохновения – музами. Энрике узнал каждую из муз по символам над их головами. Эрато и ее кифара, Талия и ее комическая маска. Кусочек золотого листа все еще поблескивал на лире в руках Каллиопы – музы эпической поэзии. Сотворенная краска позволяла изображениям меняться: в один момент предметы, которые держали музы, были целыми и сияющими. В следующее мгновение они рассыпались прямо на глазах. Стоило ему взглянуть на преклоненных женщин, как он невольно содрогнулся. Каждая из девяти женщин на картине протягивала руки, но ни у одной не было кистей. Чуть подальше, за музами, громоздилась целая куча ладоней, отрубленных по запястье. Они выглядели как подношение.
Как жертва.
Вдруг ему стало не по себе, и все обрывки легенд и исследований соединились у него в голове, как кусочки пазла. Его мысли вернулись к мертвым девушкам в ледяном гроте. Их было девять, и у всех не было кистей рук. Раньше ему казалось, что они играют роль хранителей, но теперь он видел прямую связь с историей о Забытых Музах – древней родословной, происходящей от женщин, которым было поручено защищать Божественную Лирику. Вдруг это не было мифом? Вдруг…
Ход его мыслей оборвал хриплый голос:
– Больше ты никого не получишь.
На свет вышел иссохший старик. Он поднял руку, и девять статуй сошли со своих каменных пьедесталов. Пыль взвилась в воздух, а земля задрожала: на них смотрело девять неподвижных лиц.
– Мы уходим! – крикнул Энрике. – Сейчас же…
Зофья с Евой отшатнулись назад. Энрике еще дальше высунулся из портала: одной рукой он крепко сжал дверь, а другую протянул вперед, чтобы помочь девушкам подняться наверх. В этот момент что-то просвистело у его уха.
Мимо него пролетел какой-то острый предмет, и он отшатнулся назад. Его пальцы скользнули по грубым камням портальной стены. Пока он пытался снова ухватиться за дверь, Ева схватила Энрике за протянутую руку, и ледяной пол ушел у него из-под ног. В последнюю секунду он выставил вперед обе руки и упал на горячий каменный пол, покрытый песком.
– Портал! – закричала Ева.
Зофья помогла ему подняться на ноги. Энрике развернулся, приготовившись забраться обратно в портал… но его там не было.
– Он просто… исчез, – сказала Ева, едва сдерживая слезы. – Мы в ловушке.
– Нужна кровь, – запыхавшись, сказал он. – Может, получится снова его открыть…
Еще одна стрела просвистела мимо его лица. Перья на хвостовике хлестнули его по щеке, и мгновение спустя он услышал, как стрела с треском застряла в кладке каменной стены. Волосы у него на затылке встали дыбом, а в воздухе повис пронзительный гул.
Зофья схватила его за руку.
– Шевелись!
Энрике бросился бежать. Впереди него Зофья возилась со своим ожерельем. Энрике нырнул вперед, оттолкнув ее с дороги. Зофья упала на землю и перекатилась на бок как раз в тот момент, когда в землю возле нее вонзился наконечник стрелы.
– Прекратите! – закричала Ева. – Мы просто хотим уйти!
Прямо перед ними из тени вышел старик. Его глаза были молочно-белыми от слепоты. Глубокие борозды морщин обрамляли его глазницы, возле которых были видны фиолетовые шрамы. Этот человек не был слепым из-за старости или болезни – кто-то сделал его таким.
– Мы не хотим причинить никому вреда, – сказал Энрике, поднимая руки. – Мы просто шли по следу…
– Не лги мне, – сказал старик. – Я ждал тебя с тех пор, как ты забрал мою сестру. Тебе не рады в этом священном месте. Ты хочешь использовать нас. Ты хочешь играть в Бога, но по-настоящему достойные люди не используют свои таланты во зло.
Зофья резко вдохнула, и ее рука застыла на ожерелье.
– Вы говорите по-польски?
– Он говорит по-русски, – смутилась Ева.
Энрике потряс головой. Для него этот человек говорил на его родном тагальском языке. Привычное наречие настолько врезалось в его подсознание, что он не сразу осознал, насколько странно это звучит в таком месте. Человек замер, и статуи муз застыли на полпути. Он повернулся в сторону Зофьи, направив на нее взгляд своих остекленевших глаз.