– Какое вдохновляющее зрелище, – сказала Дельфина. – Мне кажется, что целых два представителя Ордена – это уже чересчур.
– Ладно, – сказал Северин. – Я отошлю одного из них.
Гипнос, сидящий напротив Лайлы, замер на месте.
– Патриарх Руслан, не могли бы вы нас оставить?
Руслан моргнул, прямо как большая сова.
– Я?
– Да.
Лайла заметила, как опустились плечи Гипноса. В каждой линии его тела читалось явное облегчение. Когда он взглянул на Северина, в его глазах мелькнуло что-то похожее на надежду.
Руслан проворчал что-то себе под нос, но все-таки присоединился к Дельфине, стоящей у дверей, и предложил ей свою здоровую руку. Женщина приняла ее так осторожно, словно это была грязная тряпка.
– Тогда я оставлю вас наедине с вашей работой, – сказала Дельфина. – Но имейте в виду, что Орден теряет терпение.
– Они знают, где мы находимся? – спросил Северин.
– Скоро узнают, – сказала Дельфина. – Ни я, ни патриарх Руслан, ни патриарх Гипнос не сможем больше скрывать эту тайну, когда начнется Зимний Конклав.
– Тогда нам лучше поторопиться, – сказал Северин.
Руслан махнул рукой в сторону двери, и они вдвоем вышли из библиотеки. Лайла подошла к Зофье, которая грызла краешек сахарного печенья.
– Оно не такое вкусное, как то, что делаешь ты, – сказала Зофья.
– Я обязательно приготовлю тебе печенье, когда мы вернемся домой.
Зофья подняла глаза, и смущение на ее лице сменилось радостью. Рядом с ними Энрике за один укус проглотил половину большого куска пирога.
– Начинайте, – сказал Северин.
Энрике сделал глоток чая. Он все еще выглядел разбитым и усталым, но его глаза снова блестели привычным любопытством. Прежде чем взглянуть на символы, он посмотрел на Лайлу, и на его лице промелькнула надежда.
– Верхние символы мы обнаружили на лицах девушек, – сказал Энрике. – Нижние – на левиафане…
Лайла нахмурилась.
– Где именно были расположены символы, Зофья?
– Я зашла к нему в пасть.
Лайла потерла виски.
– Одна?
– У него в глотке есть лестница.
– Зофья, идти одной было очень опасно, – сказала Лайла. – Что, если бы с тобой что-то случилось?
Взгляд Зофьи стал совсем безрадостным.
– А вдруг что-то случится с тобой?
Ее слова застали Лайлу врасплох. Ее ладонь начала пульсировать от воспоминаний о том, как Зофья с Энрике суетились над ее раненой рукой. Они любили ее, и каждый раз, когда она вспоминала об этом, это было похоже на внезапный луч солнечного света.
Гипнос вздрогнул.
– Этот левиафан – просто чудовище…
– Он не чудовище, – обиженно сказала Зофья. – Питомцы-автоматоны не такая уж редкость.
– Питомцы? – повторил Гипнос. – Она сказала «питомцы»?
– Питомец – это кошка или собака, – в ужасе начал Энрике.
– Или тарантул, – сказала Зофья.
– Прошу прощения, но…
– Не надо ничего у меня просить, – отрезала Зофья, и Энрике нахмурился.
– Я не могу представить, чтобы кто-то дал этой штуке кличку или испытывал к ней привязанность, – сказала Лайла.
Зофья задумалась над ее словами.
– Я бы назвала его Давидом.
Все умолкли.
– Давид, – повторил Энрике. – Тарантул по имени Голиаф и металлический левиафан по имени Давид.
Зофья кивнула.
– Почему…
– Символы, – напомнил Северин.
Зофья указала на последний символ шифра, который она нашла. Энрике потер свою нижнюю губу большим пальцем.
– Есть и другие повторяющиеся знаки, – задумчиво произнес он. – Они напоминают буквы. Может, если бы я заменил этот символ гласной – мы бы смогли прочесть послание. Давайте попробуем букву «а»? – Энрике отступил на шаг и покачал головой. – Хотя нет. Как насчет «э»?
Зофья склонила голову набок, и ее синие глаза загорелись решимостью.
– Если предположить, что «е» – подходящая гласная, то можно двигаться в обратную сторону… Все это накладывается друг на друга, как на координатной сетке…
– Алфавит на координатной сетке? – удивился Энрике.
Лайла наблюдала, как Зофья встала, вышла на середину комнаты и, после недолгих препираний с Энрике, все же расчертила на доске примерный рисунок сетки.
Энрике издал радостный возглас.
– Теперь нам остается только выстроить символы в ряд с буквами. Зофья, ты берешь второй шифр, а я – первый.
– Что мы делаем? – спросил Гипнос, нетерпеливо подавшись вперед.
– Наслаждаемся их гениальностью, – вздохнула Лейла.
Гипнос надул губы, но затем встал со своего места и уселся рядом с ней.
Он потянулся к ее руке, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону.
– Как ты это делаешь, ma chère?
Лайла замерла. Неужели кто-то рассказал ему о ее способностях? Ее накрыла волна паники. Гипнос ничего не знал о ее секрете. Она не думала, что Гипнос начнет смотреть на нее иначе, просто он совсем не умел держать язык за зубами.
– Что я делаю? – осторожно спросила она.
– Да в том смысле, что… я не хочу никого обидеть… ты привносишь в эти собрания примерно столько же, сколько и я, – сказал он. – Конечно, можно организовывать меню, но я уже пытался это делать и, как ты знаешь, с треском провалился. Как ты…
Он осекся, но Лайла знала, что он хотел сказать: заслужила свое место в команде. Она вспомнила, что он говорил в музыкальной комнате московского чайного дома. Лайле показалось, что музыка помогает ему спастись от одиночества, и, даже коснувшись его манжета, она почувствовала, как это одиночество отзывается в ее сердце. Это было похоже на ледяной дождь, каплями стекающий по ее шее, как будто она смотрела на теплую комнату сквозь мутное окно, но никак не могла найти дверь, ведущую внутрь.
– Подожди еще немного, – сказала Лайла, сжимая его руку. – Я думаю, что люди придают гораздо большее значение тому, кто ты, а не с кем ты.
Лайла напряглась, не зная, обидится ли он на ее последнее замечание. Все знали об их связи с Энрике, но насколько это серьезно? Привязанность Гипноса всегда казалась ей недолговременной, несмотря на всю его искренность, но все изменилось, когда Энрике не упал в обморок после путешествия через портал. Тогда Гипнос настоял на том, чтобы ухаживать за ним. И все же Лайла заметила, что его пристальный взгляд гораздо чаще был обращен к Северину, а не к Энрике. Его рука на плече Энрике не была похожа на заботливый жест: Гипнос словно пытался найти якорь, за который он мог бы держаться. Патриарх Дома Никс помрачнел, и его почти виноватый взгляд метнулся к Энрике.
– Кто я, – повторил Гипнос. – Думаете, что я тоже своего рода шифр, мадмуазель?
– Не льсти себе.
– Кому-то нужно это делать, – высокомерно сказал он. – И все же, как взломать шифр? Может, с помощью имени? Может, ты даже назовешь мне свое?
Лайла смерила его раздраженным взглядом.
– Лайла.
– Ну конечно, а я родился Гипносом, – с ухмылкой сказал он и отпустил ее руку. – Но ведь имена, которые нам дают при рождении, могут ничего не значить, а имена, которые мы даем себе сами, что ж, возможно, они отражают нашу настоящую сущность.
– И твоя сущность – это бог сна?
Ухмылка Гипноса немного смягчилась.
– Я хотел быть человеком, которого видел лишь в своих снах, вот я и назвался именем бога сновидений, – тихо сказал он. – А ты?
Лайла вспомнила тот день, когда выбрала свое имя, увидев его в одной из книг ее отца.
Оно означало «ночь».
– Я выбрала имя, которое скрывает все изъяны.
Гипнос кивнул. На мгновение ей показалось, что он скажет что-то еще, но тут их прервал голос Энрике.
– Я все понял! – воскликнул он. – Все это время за символами скрывалось сообщение.
Лайла закрыла глаза, чувствуя, как в ее груди поднимается паника. Успокоив себя, она открыла глаза и посмотрела на перевод первой строки:
Зубы дьявола взывают ко мне.
Затем ее взгляд опустился к значению символов, которые нашла Зофья:
Я – дьявол.
23Зофья
Зофья почувствовала, как ее пульс участился, когда она услышала эти слова… Я – дьявол.
За год до смерти ее родителей кто-то разгромил витрину магазина известного еврейского торговца, назвав его демоном, виноватым в смерти царя Александра Второго. Когда Зофья навестила его, он взял ее за руку, и они вместе прошлись по каменной мостовой, все еще разрисованной оскорбительными словами.
– Ты видишь это, моя Зося? – спросил он. – Это и есть дьявол. Когда один человек принижает другого – это значит, что дьявол вселился в его тело и смотрит через его глаза.
Где-то в основании ее черепа начался невыносимый гул. Зофья заставила себя сделать глубокий вдох. Она начала считать все, что видела: печенье на тарелке, количество кисточек, свисающих с ковра. Она считала до тех пор, пока ей больше не надо было напоминать себе о необходимости дышать. Подумав о зле, она не представляла себе механических чудовищ, плавающих в озерных водах. Нет, она думала о людях. О людях, которые похитили и убили этих девушек; о тех, кто скрывал жестокость за политикой. Когда гул наконец стих, она попыталась понять, что выражают лица присутствующих. Лайла казалась почти безразличной к происходящему. Гипнос и Энрике были явно напуганы. Но уголки губ Северина слегка приподнялись вверх. Это выражение внушало странную тревогу. Оно напомнило Зофье какую-то звериную имитацию человеческой улыбки.
– Нам придется спуститься внутрь левиафана, – сказал Энрике, нарушив тишину.
– Всем вместе? – спросил Гипнос. – Может, отправим какого-нибудь посланца?
Энрике скрестил руки на груди.
– Да ты просто образец смелости и самоотверженности.
– Может, я просто волнуюсь за тебя, mon cher, – сказал Гипнос.
Зофья смотрела, как на щеках Энрике расцветает румянец. Весь этот обмен репликами – медленная улыбка Гипноса и блеск глаз Энрике – сбил ее с толку. Ее пульс участился, а ладони увлажнились… но почему? Эти едва заметные жесты казались важными без всякой на то причины. Этому уравнению не требовалось решение. Перед ней разыгрывался сценарий, в котором ей не было места. И все же Зофья чувствовала, что центр ее равновесия сместился, но она сама не знала почему. Девушка раздосадованно чиркнула спичкой.