– Когда левиафан вернется завтра в полдень, я пойду внутрь, – сказал Северин.
– А вот он – образец мученичества, – сказал Гипнос. – Ты пойдешь не один, – патриарх Дома Никс закатил глаза. – Я пойду вместе с тобой.
– Несколько минут назад ты называл это существо чудовищем, – напомнил Энрике.
Зофья была не согласна. Сотворенный механизм не был злым или добрым: он являлся всего лишь сосудом, пригодным для определенной цели.
– Возможно, вам было бы не так страшно, если бы у него было имя, – сказала она. – Мне нравится «Давид».
– Нет, – одновременно ответили Гипнос, Лайла и Энрике.
Зофья нахмурилась. Она хотела поспорить, но двери библиотеки открылись, и внутрь Ева вошла с листком бумаги в руках. Когда она подошла ближе, хромота в ее походке стала более заметной. Увидев перевод символов, рыжеволосая девушка остановилась.
– Тебе не следует здесь находиться, – строго сказал Северин.
По щелчку пальцев мнемопроекция исчезла.
Энрике сделал шаг в сторону, закрывая перевод от посторонних глаз.
– Я принесла новости, – сказала Ева.
Северин нахмурился.
– Какие новости?
– Одна из пропавших девушек была дочерью человека по имени Моше Горовиц, имя которого мы нашли в колодце. Контакты Дома Даждьбог смогли проследить имя ростовщика, который жил в Одессе до 1881 года.
– И? – спросила Лейла.
При этих словах Ева опустила плечи и перевела взгляд на Зофью.
– Моше Горовиц мертв. И его семья тоже. Их убили во время погромов.
Все замолчали. Зофья не хотела думать об одесской семье погибшей девушки. Они потеряли дочь, а потом и свои жизни. До сих пор мертвые девушки напоминали ей только Лайлу. Теперь она видела в них себя. Они тоже были совершенно бессильны.
– Патриарх Падшего Дома выбрал ее, потому что она была еврейкой, – сердито сказала Лайла. – Он думал, что никому не придет в голову ее искать. Что никто не будет по ней скучать. Все эти девочки… он… – девушка тяжело вздохнула, и Зофья поняла, что она вот-вот расплачется. – Он думал, что это сойдет ему с рук.
– Откуда ты это знаешь? – спросил Гипнос.
Зофья заметила, что Ева с любопытством наклонилась вперед. Лайла сморгнула слезы и махнула рукой.
– Я нашла какие-то записи рядом с телами, – сказала она. Глаза Евы подозрительно сузились.
– Это невозможно…
Ее прервал Северин:
– Зачем им вырезать имя Горовица в колодце?
Никто не ответил, и он повторил еще раз:
– Почему колодец? Странное место для эпитафии. Должна же быть какая-то причина. Исследуйте его еще раз.
Энрике издал сдавленный звук.
– После того как нас чуть не уничтожили механизированные богини, ты хочешь, чтобы мы снова открыли эти двери?
– А кто сказал, что они откроются? – спросила Ева. – Все Тескаты, кроме одного, были заколочены.
Она была права. Кроме того, тот старик в Стамбуле мог полностью перекрыть им обратный путь.
– Я хочу, чтобы вы осмотрели и изучили их. Не надо через них проходить, – сказал Северин.
Зофья заметила, что, произнося эти слова, он смотрел только на нее. Она быстро отвела взгляд.
– Позвольте внести ясность: я больше не буду добровольно жертвовать кровью, чтобы открыть эти двери, – сказал Гипнос, скрестив руки на груди.
– Неужели я один думаю, что это ужасная идея? – спросил Энрике. – Убийца. Стрелы. Богини. Мы не будем открывать эту дверь.
– Стамбульский Тескат закрыт, – сказал Северин. – Я просто хочу знать, есть ли на той стороне какие-нибудь записи, как в замурованном колодце.
– Откуда ты знаешь, что он закрыт? – спросила Ева.
Северин похлопал по маленькому мнеможучку на лацкане пиджака.
– Потому что я за ним наблюдаю.
Энрике моргнул.
– Как?
– Прежде чем дверь закрылась, я бросил жучок в портал, чтобы следить за происходящим. У этого старика в Стамбуле есть гигантская статуя, расположенная прямо у входа. Он не хочет, чтобы ты переходил границу, и я тоже этого не хочу, – объяснил он. – Зофья, Энрике… идите и осмотрите остальные двери…
– Я тоже пойду, – резко вставила Ева. – Я спасла им жизнь. Мне тоже есть что предложить. И, кроме того, вам все равно нужен представитель Дома Даждьбог.
Северин посмотрел на Энрике, а затем на Зофью. Ева говорила правду, и Зофья не стала ее поправлять.
– Она может пойти, – сказал Энрике.
Ева улыбнулась во все зубы и подняла подбородок в сторону Лейлы.
– Нужно собрать всю возможную информацию, прежде чем мы с Гипносом отправимся в пасть левиафана, – сказал Северин. – А я пока договорюсь обо всем с Русланом и матриархом.
Лейла поднялась со своего места и направилась к Зофье.
– Пожалуйста, будь осторожна, – сказала она. – Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось.
Посмотрев в лицо Лайле, Зофья почувствовала острую боль в груди. Что-то в ее выражении напоминало о Хеле. Сходство не было физическим. Их глаза были разных оттенков. Дымчато-серые у Хелы и темно-шоколадные у Лайлы. Цвет их кожи тоже различался. Хела была цвета мрамора, а Лайла – древесной коры после ливня. Возможно, дело было в том, как обе девушки влияли на окружающий мир. Они делали его безопасным.
– Я буду осторожна, – сказала Зофья.
Затем она повернулась и последовала за Энрике и Евой. Направляясь к ледяному гроту, Зофья смотрела, как свет играет на ледяном сводчатом потолке и хрустальной резьбе в виде прыгающих кроликов и лис под галереей. Ее родители всегда говорили ей быть светом, самый яркий свет, который она видела, всегда исходил от других. Некоторые люди сияли так ярко, что отгоняли тьму и страх. После того как они потеряли своих родителей, присутствие Хелы заглушило тени. В Париже Лайла и Тристан, Северин и Энрике – даже Гипнос – делали для нее то же самое. Но после смерти Тристана тени вернулись, и когда они втроем прошли под темной аркой, Зофья испугалась, что если она потеряет Лайлу и Хелу, то никогда не сможет найти выход из темноты.
В АТРИУМЕ Зофья заметила, как опустел ледяной зверинец. Теперь неподвижные хрустальные фигуры медведей и лебедей, изящных леопардов и огромных ястребов были разбросаны по разным комнатам и залам Спящего Чертога. Зофье не хотелось смотреть даже на неподвижные статуи, но у нее не было выбора. Энрике забыл свой блокнот в библиотеке и заставил девушек пообещать, что они дождутся его возвращения.
– И не говори просто «обещаю», Зофья.
Зофья скрестила руки на груди.
– Они ищут новое применение для ледяных животных, – объяснила Ева. – Статуи не смогут атаковать, если их Сотворенный механизм изменится.
Зофья наблюдала, как один из мастеров вытащил ледяного оленя со сломанной передней ногой. Другой вытащил незажженный факел и поднес к нему спичку. Она знала, что перед ней находится ледяной олень, но по какой-то причине видела только замученных девушек на ледяных плитах, Хелу, сотрясающуюся от кашля, несмотря на все лекарства, и гранатовое кольцо Лайлы, внутри которого шел обратный отсчет. Все это слилось в какой-то безымянный страх, который заставил ее крикнуть:
– Стой!
Мастер посмотрел на нее, а затем на Еву.
– Не уничтожайте его.
– Это сломанный механизм, мисс, – сказал мастер.
– Я знаю, но…
Но вряд ли механизм виноват в том, что не может функционировать как положено. Что какая-то маленькая деталь делала его непригодным в глазах окружающего мира. Что с ним случились вещи, которые он не мог контролировать. Он не заслуживал того, чтобы его уничтожили.
Ева встала перед ней.
– Тогда пусть его отнесут куда-нибудь в тюремную камеру. Туда, где он никому не помешает.
Мастер бросил на нее недоверчивый взгляд, но Ева прищурила глаза.
– Делай как я сказала.
Мастер кивнул и потащил оленя в другое место. Пульс Зофьи медленно восстановился, возвращаясь к привычному ритму.
– Спасибо, – сказала она.
Ева резко кивнула, и ее рука потянулась к серебряному кулону на шее. На лице рыжеволосой промелькнула нерешительность: сдвинутые брови, бегающие зрачки. Наконец она посмотрела на Зофью и широко улыбнулась.
– Мы ведь не очень хорошо знаем друг друга, правда? – Ева покачала головой и не стала дожидаться ответа Зофьи. – Например, тебе нравится балет?
– Не знаю, – ответила Зофья. – Я никогда его не видела.
– Может, оно и к лучшему, – сказала Ева, убирая за ухо рыжую прядь. – Я перестала ходить на балет много лет назад. Какой смысл мечтать о несбыточном?
– Ты хотела быть балериной?
Губы Евы растянулись в тонкую нить.
– Когда-то.
Для Зофьи Ева и так выглядела как балерина. Она была высокой и стройной, и хотя ее походка была немного прихрамывающей, она не делала девушку менее грациозной.
– Мне очень жаль, – сказала Зофья.
У нее не было причин для этих слов. Она ни в чем не провинилась, но именно так сказала бы Лайла.
– Мне тоже, – отозвалась Ева. Внезапно она отпустила кулон, который все это время сжимала в пальцах. – Ты танцуешь, Зофья?
– Нет.
Ева склонила голову набок.
– А Лайла?
– Да.
В этот момент Зофья вспомнила, что Лайла не всегда считала свою деятельность во Дворце Снов танцами.
– Я ей завидую… помимо всего прочего, – сказала Ева. – Вы с Лайлой близки?
Когда Зофья кивнула, Ева издала задумчивый гортанный звук.
– Она очень проницательна, не так ли? – легкомысленно спросила Ева. – Иногда мне кажется, что она знает гораздо больше всех остальных.
Лайла знала то, чего не знали другие, потому что умела читать предметы. Но это было секретом, и поэтому Зофья ничего не сказала. Вместо этого она сосредоточилась на общей суматохе, наблюдая, как ремесленник открыл одну из стен атриума и толкнул сломанного оленя.
– Тюремная камера, – напомнила Ева, проследив за ее взглядом.
У Зофьи перехватило дыхание. Ей не нравились тесные, затемненные помещения. Она даже не знала, что в стене атриума Спящего Чертога спрятан проход в тюремную камеру.