Северин шагнул вперед. Шрам на его руке начало покалывать.
– Тридцать минут! – откуда-то издалека донесся голос Энрике. Им пора было возвращаться.
Северин словно оказался во сне. Книга звала его. По алтарю были разбросаны какие-то странные предметы. Сама книга была такой, как описывал Энрике: огромная и потемневшая, с изъеденной кожей по бокам. На каменной поверхности плиты багровели следы засохшей крови. На полу валялся ржавый нож. Там была страница с псалмами и литаниями на разных языках и странная маленькая арфа, отодвинутая в сторону: некоторые из ее струн переливались в полумраке, будто они были сделаны из звездного света.
В эту секунду ему показалось, что он уловил ритм пульса вселенной, словно он стоял на пороге апофеоза. Он потянулся к книге. Когда Северин коснулся потемневшей кожи, ему показалось, что он слышит смех Тристана, эхом отдающийся в его ушах. Он почувствовал тяжесть рогов и услышал голос Ру-Жубера, обещающий, что они могут стать богами.
Он резко раскрыл книгу…
И замер на месте. Это было невозможно. И все же правда ударила его под дых.
26Лайла
Лайла смотрела, как дневной свет просачивается сквозь ледяные трещины, как золотая нить.
А может, это было не золото, а густой ихор – тот самый нектар, текущий в жилах богов, о котором говорили Северин и Руслан. Эта мысль заставила ее нервничать. Если бы она смотрела на мир таким образом, озеро превратилось бы в зияющую рану. Лайле ужасно надоели любые раны: от тех, что она видела на мертвых девушках, до болезненной раны в ее собственной груди, которая начинала ныть каждый раз, когда она видела Северина.
У входа в Спящий Чертог она обнаружила изящную беседку, Сотворенную изо льда и мрамора: ее колонны были увиты жасмином и синими фиалками, чей аромат перебивал запах рыбьих туш, оставленных на льду лоснящимися тюленями, обитавшими в озере. Она глубоко вздохнула, пытаясь запомнить это сочетание: запах жизни и смерти. Зловонная сладость жизни, угасшей со временем, незрелая горечь жизни, оборванной чужими руками. И все это смешивалось с металлическим запахом льда.
Вдалеке зубчатые горы отражались в озере, как будто их точный двойник находился с другой стороны, под водой.
Она надеялась, что это было правдой.
Она надеялась, что где-то на противоположной стороне есть другой мир, где она родилась, а не была собрана по частям, где девушки, привязанные к Спящему Чертогу, никогда не умирали. Лайла не знала, кем она могла быть в том, другом мире. Возможно, сейчас она уже замужняя женщина, как и многие девушки ее возраста в Пондичерри. Возможно, ее сердце принадлежало юноше, у которого была такая же темная кожа, как у нее, а глаза не напоминали фиолетовое ночное небо.
Лайла крутила свое гранатовое кольцо, пока на нем не вспыхнуло число: 12. Осталось двенадцать дней.
Или – если Северин с Гипносом найдут Божественную Лирику – еще сотни дней жизни. У Лайлы перехватило дыхание, и она вцепилась в перила беседки, стараясь не смотреть на свое отражение, когда внезапный хруст снега заставил ее поднять глаза. Напротив нее стоял Энрике, дрожащий от холода.
Он был одет в длинное пальто, а морозный ветер трепал его волосы.
– Можно к тебе присоединиться? – спросил он.
Лайла улыбнулась.
– Конечно.
Она подвинулась, и они оба уселись на скамейке, глядя на бесконечные просторы, наполненные льдом и светом. Энрике поиграл краями пальто. Он было открыл рот, но тут же передумал.
– Выкладывай, Энрике.
– Ты ведь можешь читать предметы одним прикосновением? – торопливо выпалил он.
Лайла притворно удивилась.
– Да ладно?
– Я серьезно!
– В чем дело?
Энрике открыл записную книжку со своими идеями и исследованиями. Он казался взволнованным. Раньше он бы положил голову на ее плечо и обмяк, как щенок, который хочет, чтобы его погладили. Он тяжело вздыхал и просил «растормошить мысли в его голове». Сейчас он вел себя сдержанно, и Лайла увидела фразу, написанную у него в блокноте:
ИГРА БОЖЕСТВЕННОГО ИНСТРУМЕНТА
ПРИЗОВЕТ РАЗРУШЕНИЕ
Эти странные слова вызывали в ней неприятное, тревожное чувство. Энрике взял ее за руку.
– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что причина, по которой ты можешь это делать, не имеет ничего общего с обстоятельствами твоего рождения… – осторожно начал он, а потом выпалил на одном дыхании: – …Что все дело в тайной родословной, и ты – потомок одной из женщин-хранительниц, которым было поручено защищать могущественную книгу?
– Энрике.
Энрике рассеянно потянул себя за темный локон.
– Чем больше я погружался в это исследование – тем больше натыкался на упоминания о Забытых Музах. Конечно, они могут называться по-разному, в зависимости от культурного контекста, но они, несомненно, очень важны! И тут в игру вступаешь ты, со своими божественными способностями и необходимостью найти Божественную Лирику. Кроме того, у всех тех статуй и девушек из грота не было рук. Их руки стали подношением, как будто они отдавали заключенную в них силу, – он ткнул пальцем в ее ладонь. – Просто подумай о том, сколько силы кроется в твоих руках.
Лайла сжала пальцы.
– Энрике, – сказала она усталым тоном.
Он замолк, и его щеки покраснели.
– Мы должны быть осторожны, когда Северин с Гипносом принесут книгу, вот и все. Особенно ты. В ней скрыто слишком много тайн, и… я волнуюсь.
Последнюю фразу он произнес совсем как ребенок, и Лайла вспомнила проблески детства, которые она видела в его вещах. Маленький мальчик, который читал на коленях у матери и писал «книги» из на обрывках торговых документов своего отца. Мальчик, полный энергии и решимости.
Мальчик, не оцененный по достоинству.
Она положила ладонь на его щеку.
– Я тебя поняла, Энрике.
Он выглядел удрученным.
– Но ты мне не веришь.
– Я не знаю, во что верить, – сказала она. – Если бы я правда происходила из рода Забытых Муз – моя мать сказала бы мне об этом.
– Может, она просто не успела, – тихо предположил Энрике. – И это необязательно должна быть твоя мать. Мужчина, которого мы встретили в Стамбуле, тоже относится к этой родословной, и поэтому он выколол себе глаза.
Лайла прикусила губу. В словах Энрике была логика… но пока что она была не готова принять такую новость. Он сжал ее плечо.
– Можешь вернуться внутрь и подождать вместе с нами?
– Через минуту.
– Тут так холодно. Зачем ты вообще вышла на улицу?
Лайла улыбнулась и выдохнула, наблюдая за тем, как ее дыхание превращается в теплый пар.
– Видишь? – сказала она, кивая на исчезающий белый шлейф. – Иногда мне хочется убедиться, что я все еще могу это сделать.
Энрике выглядел потрясенным. Он отпустил ее плечо, обхватил себя руками и сжался, пытаясь закрыться от ветра.
– Конечно, можешь, – сказал он, не смотря ей в глаза. – И так будет еще очень, очень долго.
– Знаю, знаю, – быстро согласилась она, потому что не хотела, чтобы он волновался.
– Нет, правда, я без тебя пропаду, – сказал Энрике, который выглядел чрезвычайно уязвленным. – Я не смогу прокормить себя, Лайла. Я погибну, если останусь один. Жизнь жестока, и никто даже не предложит кусочек торта.
Она шлепнула его по руке.
– Торт никуда не денется.
Он улыбнулся, а затем на его лице появилось какое-то умоляющее выражение.
– Кстати, о торте… или, скорее, о его противоположности, – он помолчал, задумчиво нахмурившись. – Что противоположно слову «торт»?
– Отчаяние, – сказала Лайла.
– Да, точно, говоря об отчаянии, я думаю, ты должна ему сказать.
Энрике не нужно было объяснять, кого он имел в виду. Лайла знала, о ком идет речь, и от этой мысли у нее мутило желудок. Северин не имел права знать о ее секретах, а тем более – о ее приближающейся смерти.
– Я знаю, что он совсем не торт, но это все еще наш Северин, – сказал Энрике. – Я знаю, что последние два месяца дались нам всем тяжело, и он… изменился. Но что, если он снова станет собой, если узнает правду? Я знаю, что мы все еще ему не безразличны… – его лицо помрачнело. Из всей команды Энрике доверял Северину больше всех. А как могло быть иначе? Северин раз за разом заслуживал его верность, но это было в прошлом, а теперь Лайле постоянно казалось, что по ее венам течет раскаленная лава.
– Что, если это ничего не изменит? – сказала она, и ее голос стал громче. – А если изменит, то, выходит, я должна оказаться на пороге смерти, чтобы он пришел в себя? Моя жизнь – или то, что от нее осталось, – не будет служить пищей для его души. Моя смерть не станет инструментом, которая закалит его характер, и я не буду приносить себя в жертву, чтобы он обрел спокойствие. Я не обязана его спасать.
Только договорив, она поняла, что вскочила на ноги и теперь смотрит на Энрике сверху вниз. Широко распахнув глаза, он тихо пискнул:
– Согласен.
– Я знаю, что ты хочешь помочь, – со вздохом сказала Лайла, снова плюхнувшись на скамейку. – Но я не могу этого сделать, Энрике. Это слишком больно.
Энрике понурил голову и опустил глаза на лед.
– Я понимаю. Я знаю, как это больно, когда думаешь, что дорог другому человеку, но потом оказывается, что ты ошибался.
– Обещай мне, что не скажешь ему, Энрике, – сказала она, сжимая его руку. – У меня всю жизнь что-то отнимали. Я не хочу, чтобы кто-то отнял мою смерть.
Энрике бросил на нее мрачный взгляд, но все же кивнул в ответ. Мгновение спустя он сжал ее руку и ушел. Лайла смотрела ему вслед, и вдруг с неба начал падать снег. Спящий Чертог походил на рисунок из какой-то холодной сказки. Шпили из заледеневшего кварца напоминали стеклянные кости, и Лайле захотелось вообразить, что этот дворец принадлежит Снегурочке. Может быть, Снегурочка решила не таять от любви, а наоборот, навсегда заморозить свое сердце и жить вечно. Но ее размышления были прерваны Дельфиной, которая ждала Энрике у входа. Лайла была слишком далеко, чтобы расслышать ее слова, но она видела, как напрягся Энрике. Он оглянулся на нее, но Дельфина схватила его за руку и потащила внутрь. Лайла знала, что это значит.