А где же человек? Ведь девчонка говорила о человеке? Или перепутала – от деревенской дурочки можно ждать чего хочешь.
Да нет!
Вон, кажется, и человек.
Неподалеку от скрученного кентавра, которого удерживали сразу четыре здоровых мужика, толпа образовывала пустое пространство шагов пять шириной.
Спина девчонки, прижимающаяся к груди Кира, вздрогнула.
Молодой человек вдруг с ужасом осознал, что же именно скрывается за спинами тельбийцев. Наверняка избитый человек. И хорошо, если еще живой.
Бывший офицер ощутил подкатывающуюся к горлу тошноту. Убить вооруженного противника – это обычное дело. Казнить осужденного – занятие, которое не может приносить радость и удовольствие, но иногда бывает необходимо. Но забить толпой одного-единственного, причем уже поверженного противника? Гадость-то какая…
– Банда! – загремел Кулак. – В плети кошачьих сынов! Вперед!
Двадцать коней рванули с места.
Заливисто засвистела Пустельга.
По-дикарски, с гиканьем и уханьем, заорал Мудрец, воздевая над головой меч. Кир в сотый раз успел поразиться неимоверной силище этого костлявого бойца. Двуручник одной рукой? Если бы полгода назад молодому человеку кто-нибудь такое рассказал, он вызвал бы болтуна на дуэль за наглое вранье.
Неизвестно, что произвело большее впечатление на толпу – топот копыт и оскаленные морды коней или отражающее солнечные лучи лезвие двуручного меча. Тельбийцы бросились врассыпную. Справедливости ради стоит заметить, что так поступило бы большинство сельских жителей на всем протяжении материка: от Окраины до Мораки и от Каматы до Итунии. Вид вооруженного всадника превращает крестьянина в суслика, вынуждая искать спасения в собственной норке.
Только один попытался полоснуть косой по ногам вороного коня кондотьера.
Пустельга всадила болт ему в глаз на полном скаку.
Остальные бежали очертя голову, бросая топоры, цепы, вилы… Прыгали через плетни, ныряли в стога в поисках укрытия.
Сколько нужно времени, чтобы от околицы добраться до колодезной площади посреди села? Матерый курильщик не успеет и трубку раскурить. Но этих мгновений хватило, чтобы подворья обезлюдели. Даже дымки, кажется, перестали виться над соломенными крышами.
Около почерневшего от времени сруба остались лишь спутанный кентавр и распростертое в пыли тело в изодранной одежде. Да еще, зацепившись штаниной за кривой кол, свисало с плетня тело застреленного крестьянина.
Кулак соскочил на землю. Наклонился над избитым.
Девчонка рванулась рыбиной, выскользнула из-под руки Кира и побежала к кондотьеру.
Спешились Мудрец, Мелкий, Почечуй и Бучило.
Остальные оставались в седлах, зорко поглядывая по сторонам. Как будто напуганные селяне могли попытаться ударить в спину!
Белый остановил короткошеего гнедо-пегого конька рядом с тяжело дышащим кентавром. Спрыгнул. В руках коротышки сверкнул длинный кинжал.
Взмах!
Оплетающие конечеловека веревки свалились и, будто выброшенная штормом озерная трава, замерли серой грудой у копыт.
Дроу церемонно поклонился, прижав ладони к груди:
– Да осияет животворящее солнце твой след в ковыле, о сын Великой Степи!
Кентавр переступил с ноги на ногу. Его колени заметно тряслись. Дрожь волнами пробегала по спине, как у напуганной пожаром лошади. Ребра, обтянутые светло-желтой шкурой, ходили ходуном. Киру бросилось в глаза, что степняк не просто устал, а, что называется, изнурен. Шерсть свалялась клочьями, торчат маклаки, гребенкой проступил хребет.
И тем не менее кентавр нашел в себе силы склониться в изысканном поклоне, вытягивая передние ноги вперед, как цирковой конь.
– Да укроет листва твои тайные и явные тропы, о сын Вечного леса!
Кир удивился. Он и представить не мог, что эти два народа знают о существовании друг друга. А тут такая трогательная встреча. Словно старые друзья и союзники. А может, в стародавние времена они вместе сражались с расширяющейся империей Сасандры? Хотя теперь их взаимная любовь выглядит несколько смешно. Во-первых, от Степи до гор Тумана ехать не один месяц, а во-вторых, что Белый сражается бок о бок с людьми, что кентавр, скорее всего, из тех полутора сотен степняков, что генералы перегнали в Тельбию для помощи пехотным частям. Дезертир? Похоже. Тогда и побитый селянами человек наверняка тоже дезертир. Бывший гвардеец скривился. Кто же любит нарушителей присяги? И тут резанула непрошеная мысль: «А ты сам, господин т’Кирсьен делла Тарн, как тут очутился? Разве удрать из Аксамалы не значило нарушить присягу?»
Тем временем кентавр обратился к Белому, возвышаясь над ним, словно Клепсидральная башня:
– Помогите моему товарищу…
Его голос звучал необычно, напоминая сдержанное конское ржание.
– Да ничего с ним не сделается, – повернулся к нему Мудрец. – Дышит. Стонет. Значит, живой.
– Крепкий парнишка, – покачал головой Мелкий. – Я бы на его месте…
– А ты забыл, как тебя в Перте лупили, чтобы в кости не мухлевал? – Пустельга спрыгнула с коня. Подошла к лежащему парню и склонившимся над ним товарищам. – Водичкой бы его окатили, чем болтать попусту…
– Дело говоришь, – согласился Кулак. – Бучило, давай ведро!
Кир тоже покинул седло. Арбалета у него все равно нет. Пускай спины прикрывают те, кто может это сделать. Вразвалочку, не торопясь, чтобы не быть заподозренным в излишнем любопытстве, пошел к своим. За спиной Белый, тщательно выговаривая слова человеческой речи, обратился к кентавру:
– Если мне будет позволено спросить: что привело сына Степи в здешние недружелюбные края?
Остановиться бы и послушать, но нельзя – засмеют. Тот же Мелкий первым скажет: «Любопытной из Браилы нос дверями прищемили!»
Побитый лежал лицом вниз, согнув одну ногу и вытянув вторую. Локти он по-прежнему плотно прижимал к бокам. Молодец, ребра защищает. Печень, опять же. Как и следовало ожидать, одежда на спасенном оказалась солдатская. Нательная рубаха из серого полотна, короткие штаны тоже полотняные, но более грубые, калиги, подбитые гвоздями. Все в грязи, изодрано, кое-где замарано кровью.
– Когда это меня били? – возмущенно оправдывался Мелкий. – Пытались, не спорю… Но не били!
– Так ты ж с моста сиганул! – рассмеялся Кулак. – Нас не дождался.
Подошел Бучило с тяжелым ведром. Хотел с размаху плеснуть, но парень поднял голову:
– Не надо!
– Надо, надо! – расплылся в хитрой улыбке наемник.
– Перестань! Не до шуточек! – Пустельга остановила его. – Поставь ведро! – Воительница наклонилась над избитым. – Умоешься?
– Ага… – Он кивнул и застонал. Видно, хорошо по голове получил.
Подполз на четвереньках к ведру, опустил в него голову. Подержал немного, вынырнул отфыркиваясь. Набрал воздуха побольше и снова погрузился.
– Пускай плещется! – улыбнулась воительница. – За что его, любопытно знать?
– Да за чо… энтого… могут дезертира бить? – скривился Почечуй. – Спер что-то…
– А кентавр? – почесал бороду Кулак.
– А то кентавры… энтого… ничего стырить не могут?
– Нет, ну, я не спорю… – развел руками кондотьер.
Но тут подошли дроу со степняком.
– Он не крал, – сурово проговорил кентавр. – Он хотел заработать немного еды. Для себя и для меня.
– Да? – прищурился Мелкий. – А что ж вас в кулаки приняли?
Дезертир высунул голову из воды. Хрипло бросил:
– Кота я зарубил.
– Чем тебе котик помешал? – удивилась Пустельга.
– Кто ж так… энтого… знакомиться с людями начинает?
Парень повернулся. Да, разукрасили его как следует. Видно, с душой лупцевали. Верхняя губа надулась и кровоточит. Бровь рассечена. На правой скуле широкая ссадина. Кровь стекает на мочку уха – надорвано оно, что ли? А в лице что-то знакомое мелькнуло. Где Кир мог его видеть?
– Я не хотел, – оправдываясь, произнес избитый. – Я во двор зашел. Он кинулся… Я – за топор… Ну, и…
– Угу… Радоваться еще должен, что живой остался. С ленцой били поселяне, без огонька, – кивнул кондотьер. Быстро спросил: – Дезертир?
– Да, – потупившись, честно ответил парень.
– И ты? – Кулак повернулся к кентавру.
– И я.
– Нехорошо.
Конечеловек пожал плечами, всем своим видом говоря – подумаешь, велика важность!
Побитый сцепил зубы:
– Я воевать не рвался.
– Подневольный, что ли?
– Можно и так сказать.
«И говор у него знакомый, – подумал Кир. – Где же? Где я его видел?»
– Кровь-то сотри, – посоветовала Пустельга. – Глаз залила совсем.
Дезертир зачерпнул полную пригоршню воды, плеснул в лицо, быстрыми движениями растер.
Ну да! Широкое лицо, подбородок записного упрямца. Светлые волосы раньше были длинными, а теперь пострижены, как и положено рядовым, чтоб из-под шлема не торчали. Выговор северный, табальский. Вон, у Бучилы такой же.
Так это же…
Студент!
Кирсьен рванул меч из ножен, прыгая вперед.
Успел увидеть расширившиеся, а потом сузившиеся глаза табальца.
Мудрец вроде бы нехотя, лениво протянув руку, сграбастал Кира за плечо широченной ладонью. Остановил, едва не перевернув в воздухе. Так сторожевого кота опрокидывает цепь в верхней точке прыжка.
– Ты что, Малыш? – удивленно воскликнула Пустельга.
– Ты, паря… энтого… снежный демон тебя закусай… – приседая, хлопнул ладонями себя по ляжкам Почечуй.
– Убью, студент! – прорычал Кир, пытаясь сбросить руку силача.
– А ну, успокойся! – решительно скомандовал Кулак.
– Сперва я его…
– Да ты что творишь?! – Пустельга шагнула вперед, заслоняя студента… Как же его зовут? Ага! Антоло!
– Пусти, Мудрец! Пусти!
– Вот вы какие, горячие каматийские парни! – с насмешкой проговорил Мелкий, нагибаясь над ведром. И вдруг без предупреждения плеснул ледяной колодезной водой прямо на Кира.
От неожиданности бывший гвардеец задохнулся. Холодные струйки ворвались не только за пазуху, но и в рот, ноздри, вынудили зажмуриться. Он закашлялся, отплевываясь. Бросил меч.
Когда поднял голову, запал уже прошел. Одно дело – срубить человека, подчинившись мгновенной вспышке гнева, а совсем другое – хладнокровно лишить жизни, да еще под пристальными взглядами двух десятков товарищей. Ну, не палач же он, в самом деле?..