Громкий окрик вырвал Кирсьена из состояния блаженной дремоты.
Кажется, только вчера они угодили в каменный мешок, а ведь прошло уже несколько дней… Мудрец утверждал, что двое суток. Тьялец ему не слишком-то верил. Он думал, не меньше пяти-шести дней. Да и по чем можно время определять в кромешной темноте? Разве что по отросшей щетине.
Все это время они боролись с голодом при помощи сна. Поистине волшебное средство! Вода в подземелье нашлась: прямо из стены текла тонкая струйка, образующая на полу лужу, которая, в свою очередь, стекала в узкую, но глубокую трещину. А вот с едой ландграф Медренский поскупился. Ни черствой корочки, ни обглоданной кости…
– Эй вы! Не сдохли еще?
Кир открыл глаза.
Над дырой в потолке метались багровые блики факелов. На их фоне черным пятном выделялась голова стражника.
– Живые, вражье семя? Аль нет?
Мудрец задрал голову, зевнул, неторопливо ответил:
– Твоими молитвами, служивый…
Охранник заржал:
– Ну, коли моими, то недолго вам осталось!
Его товарищи оценили шутку. Хохотали так, что сверху на узников посыпался мусор вперемешку с песком.
– Ладно! – сурово проговорил кондотьер. – Говори, чего надо, и проваливай! Я спать хочу.
– Не выспался еще? – ехидно поинтересовался стражник.
– Тебе что за дело?
– У-у, кошкин сын! – Говоривший топнул, от чего в яму снова полетели кусочки грязи и древесная труха. – Слушай, что я скажу!
– Ну?
– Вылезайте по одному! Его светлость кличет!
В дыру просунулась та самая лестница, которая не так давно привела Кира в ужас своей шаткостью.
– Я первый, – негромко сказал Кулак и полез наверх.
Когда подошвы его сапог последний раз мелькнули перед глазами товарищей, около дыры послышалась какая-то возня. Потом все стихло.
– Вяжут, – уверенно сказал Мудрец. – Значится, на допрос. Вот и дождались. – И взялся за перекладины.
Поднимаясь последним, Кир не знал, чего и ждать. Но потом решил: будь что будет. Уж лучше пришибут наверху, чем томительное ожидание в яме.
Не бог весть какие яркие факелы слепили отвыкшие от света глаза.
– Лицом вниз! – приказал стражник и, не дожидаясь ответа, ткнул парня в спину.
Вот и попробуй не подчинись! Все равно повалят и свяжут, как барана, только позора не оберешься.
Кир молча улегся рядом с Кулаком. Сам завел руки назад.
Один из охранников – пока остальные стояли с арбалетами наготове – сноровисто стянул ему запястья ремешком. Крепко, надежно, но без особой жестокости, что вселяло малую надежду на благополучный исход беседы с Медренским. Челядь по обыкновению чутко отзывается на настроение хозяина. Никогда не упустят возможности покуражиться, если знают, что это им сойдет с рук.
– Поднимайтесь – и вперед! – скомандовал тот стражник-весельчак, что говорил первым.
Они поднялись по вырубленной в скале лестнице (тьялец подумал, что, когда спускались, она показалась вдвое короче), миновали несколько разных дверей – хлипких и окованных железом, закрытых и распахнутых настежь, свернули пару раз и оказались снова в главном зале замка. Ошибки быть не могло – камин, на стенах знамена и щиты, оружие и охотничьи трофеи. В кресле на возвышении восседал ландграф. Его светлость Вильяф Медренский. Рядом с ним – какой-то человек с бородкой клинышком и золотой серьгой в ухе. Гость сидел, непринужденно развалясь и закинув ногу за ногу. В отличие от хозяина, который словно кол проглотил и вдобавок барабанил пальцами по подлокотнику. Медведи, вырезанные на спинке кресла, занесли корону так, словно собирались стукнуть его светлость по темени. Скрываясь в темном углу, замер Джакомо Череп, скрестив на груди могучие руки. Горящие факелы бросали отблески на его наголо обритую голову.
– Явились, лазутчики?! – то ли спросил, то ли обрадовался ландграф.
Кондотьер пожал плечами и с ответом не спешил. В самом деле, зачем? Кто позвал, тот пусть и говорит.
– Ишь, молчат! – воскликнул его светлость, обращаясь к болтающему ногой соседу. – Гордые!
Тот сбил соринку с рукава и промолчал.
– Ничего, гордость легко выбить можно! – оскалился ландграф. – Вместе с зубами!
Джакомо пошевелился в углу, всем видом выражая готовность начать выбивать гордость и зубы немедленно.
– Вы говорить собираетесь? – вдруг нахмурился Медренский. Кир заметил, что для его светлости смены настроения так же обычны, как морозы для зимы в Гронде.
– Если вы, господин граф, думаете, что мы будем просить помилования, то ошибаетесь, – неторопливо и внушительно проговорил Кулак. – Но просто побеседовать… Отчего бы и нет?
Сосед Медренского с интересом глянул на кондотьера, потер ногти о рукав. Осмотрел их, подышал, потер еще раз. Будто когти точил.
– Нет, вы слышали, господин барон! – воскликнул Медренский. – Он не прочь побеседовать! Каков мерзавец!
Барон подкрутил ус, прищурившись, уставился на наемников. Под его медово-желтыми глазами Киру стало очень неуютно. Смотрит, словно оценивает – не съесть ли? А если съесть, то на завтрак или обед? Сытая ленца и полное превосходство.
– Я слыхал о некоем кондотьере по кличке Кулак, – произнес он медленно, растягивая слова на западный манер. Медренский заинтересованно повернулся, но загадочный барон уже замолчал. Снова принялся полировать ногти.
– Значит, ты хочешь побеседовать? – после затянувшегося молчания порывисто воскликнул ландграф. – Тогда начинай первым! Зачем вы хотели меня выманить? Меня интересует истинная цель! Ну же!
Кулак откашлялся.
– Что ж, господин граф, скрывать не буду. Меня прислал генерал Риттельн дель Овилл.
– Больше похоже на правду, чем сказки об Айшасе! Продолжай!
– Генерал хочет предложить вам мир. И союз.
– Да? Вот как? Именно поэтому он бросил полк на штурм моего города?
– А как бы вы вели себя на его месте? – и глазом не моргнул седобородый. – Лишний довод.
– Довод? Ах, вот как? Грабить и убивать мирных жителей! Это лишний довод?
– Если они откроют ворота, никто не пострадает. Так что если вам дороги жизни ваших подданных, господин граф…
Барон Фальм резко выпрямился на стуле. Стукнул каблуками об пол. Повторил с нажимом:
– Я слыхал о кондотьере по кличке Кулак.
– И что с того, барон? – раздраженно бросил Медренский. – Что толку от слухов?
– Не скажите, любезный господин граф, не скажите… Порой слухи дают пищу для размышлений, а умный человек может выудить из бесполезных, казалось бы, сведений те, которые потом можно использовать для собственного блага. Или блага небезразличных ему людей.
– Да? И какой побасенкой про бравого кондотьера вы меня порадуете?
Джакомо Череп позади них скорчил зверскую рожу. В его оскале ясно читалось: ни единого хорошего слова о Кулаке он не слыхивал ни разу в жизни.
– Насколько я помню… – неспешно промолвил Фальм. – Насколько я знаю, восемь лет назад, во время войны в горах Тумана, некий Кулак командовал карательным отрядом. – Скосив глаза, Кир увидел, как закаменели челюсти Мудреца. Кондотьер сохранял видимое спокойствие, но его плечи заметно напряглись. – Имперцы называли эту войну Мокрой… Почему?
Кулак вздрогнул, но не ответил.
– Сейчас это пытаются объяснить тем, что в месяце Овцы в горах Тумана всегда идет дождь. Неправда. Мокрой эту войну назвали потому, что скалы стали мокрыми от крови. Крови имперцев.
– Ну, я бы так не сказал… – возмущенно бросил Джакомо.
– Ты там был, наемник? – обернулся к нему Фальм.
– Был! – с вызовом ответил бритоголовый.
– Может, продолжишь рассказ?
Череп задрал подбородок:
– В другой раз.
– Поэт… – задумчиво проговорил барон. И продолжил сам: – Дроу сопротивлялись отчаянно. Впрочем, как и всегда. Горцы предпочитают умереть, но не сдаться. Сасандра стянула к западной окраине Барна три пехотные армии и корпус вольнонаемных окраинцев. Ну, последние в горы не лезли, а больше вылавливали по лесам разведчиков из горных племен. Вас интересует, господа, откуда я все это знаю?
Ландграф кивнул. А Кулак прорычал:
– Догадываюсь!
– Правильно догадываешься. Все-таки ты опытный воин, хотя и сволочь. Я снабжал дроу наконечниками для стрел, налаживал подвозку провианта через перевалы, уговаривал лучших лекарей Дорландии помочь повстанцам. А ты? – Барон привстал. – Что ты делал? Напомнить? Ты жег мирные стойбища! Убивал стариков, женщин и детей! Ты надругался над святынями народа дроу!
– Ложь! – От каждого слова Фальма кондотьер вздрагивал, как от удара хлыстом.
– Ах, ложь? А что же ты делал?
– Я исполнял приказы.
– Приказы? Ну, конечно! Как легко прикрываться приказами командования! Да ты по колено в крови! И твой друг, мастер двуручного меча, тоже! И коротышка! И стерва стриженая, которую вы с собой таскаете!
– На войне убивают. Не убьешь ты, убьют тебя.
– Расскажи это тем дроу, которые находили сожженные стойбища!
Кондотьер сгорбился, словно ему на спину кинули мешок самое малое в кантар весом, но упрямо повторил:
– Войны ведут для того, чтобы побеждать. Ты видел, что они делают с нашими пленными?
– Видел! – вызывающе подбоченился Фальм. – И поделом!
Кулак прыгнул вперед с места, в два прыжка поравнялся с бароном, который, хоть и не ожидал нападения, все же сумел уклониться грациозным движением. Наемник врезался плечом в спинку стула, опрокинул его, но и сам упал. Джакомо Череп с видимым удовольствием впечатал сапог кондотьеру в лицо.
Мудрец, рыча, как медведь, боролся сразу с тремя удерживающими его стражниками.
А Кир оцепенел. Столько всего обрушилось на его разум, что молодой человек и не знал теперь, кому верить, за кого сражаться. Война войной, но, по его мнению, ничто не могло оправдать бессмысленную жестокость.
– Не балуй, малый… – проговорил рядом охранник, и шеи парня коснулось холодное железо. Меч или корд… Впрочем, какая разница?
Когда Мудреца наконец-то придавили к полу, а Кулака, трясущего бородой, измазанной кровью, волоком оттащили на прежнее место, барон как ни в чем не бывало вернулся на стул, закинул ногу за ногу и продолжал: