Снимая, многие пытаются не то чтобы сделать копию, образ, а как бы съесть кусочек реальности. И фотография при этом не более бесстыдна, чем живопись. Нравится ли Вам рвать цветы на поляне? Мне — нет. Тем более покупать их на рынке, эти обреченные на умирание ботанические половые органы. И тем более их кому-то дарить. Нет более глупой привычки.
Еще о заморочках. В последнее время, лет за пятнадцать, пресловутая наука психология разделилась на два вида: гендерную и прочую. Прочая имеет массу разновидностей: психология ребенка, деловая, квантовая, трансперсональная и такая, от которой вполне реально спятить, если не относиться к ней критически. Почти вся эта психология, и та, и другая, нацелена на одно: как вкуснее похавать. Люби себя. Возлюби себя, как своего ближнего. Христианство — не вера, а церковь, не путать! — (об этом первым заговорил, наверное, Фрейд) — перекосило нас так, что дальше некуда. Ну так и будем любить! Любить себя! С легкой руки знаменитого австрийца мы ринулись в другой перекос, больше похожий на задницу. Чью? Нашу. Все мы теперь умные и начитанные. А семьи разваливаются, еще лет сто, и это понятие попросту исчезнет. Чему учит психология? Как отсудить свои права у жизни-злодейки. Что за дичь, какие счеты с жизнью? Она выше Вас. Встать вровень с нею Вы сможете только тогда, когда примиритесь с тем, что она Вам не принадлежит, а дана Богом во временное пользование. Так что психология — это тупик. Ладно, пусть не тупик, а арифметика на фоне математики. (Понятно, без арифметики не было б и высшей математики, но ведь глупо всю жизнь заниматься арифметикой, если только Вы не учитель начальных классов. Так что́, читать книги по психологии не сто́ит? Сто́ит.) На самом деле психология способствует решению многих бытовых и некоторых творческих проблем. Это интересная штука, но нельзя на ней зацикливаться.
Неудача в личной жизни — без всякого несчастного гендеризма, это фуфло! — не так страшна, как неудача в жизни вообще. Похоже, психология не столько помогает нам понять нас, сколько запутывает. Размышления психологов о сущности любви туманны и неясны. Чего ради живешь, человече? У каждого своя миссия. Ну и какая? Если не знаешь своей миссии — просто люби. Всех и все без разбору.
Если знаешь — тоже люби.
Снимать можно, находясь на одном из трех вышеупомянутых путей. Как и жить. Рискуя впасть в грех, утверждаю, что большинство снимающих находятся либо на первом, либо на третьем пути. А по-моему, надо идти по пути № 2. Но только Бог нас рассудит. Снимать и жить — одно и то же, по крайней мере для меня, простите за портвейнную откровенность. Я люблю. А ненависть? Это то, что Вы не успели конвертировать в любовь. Спешите обменять эту дурную валюту как можно скорее, завтра лавка закроется. Есть только любовь, и нет ничего, кроме любви.
Простота
Я люблю простоту. Речь идет не о той простоте, что хуже воровства.
Чем больше занимаешься фотографией, тем проще хочется снимать. Но снимать проще становится все сложнее и сложнее.
Хочется снять просто, просто снять дерево или скамейку в парке, дом, или человека, и с каждым годом это становится труднее, срабатывает какой-то внутренний тормоз: очень уж банально получается, надо бы придумать что-нибудь эдакое… Приходишь на то же место в другое время, меняешь объективы, и все равно результат тот же: дерево остается деревом, скамейка — скамейкой. Простота отталкивает и притягивает. И я со вздохом кладу аппарат в кофр и иду дальше, оглядываясь, и знаю, что увижу это дерево еще много-много раз, и, наверное, так никогда и не сниму его. Почему так происходит?..
С приходом опыта мы разучиваемся делать что-либо просто, и это беда. Если Вы чувствуете, что Вам проще решить задачу сложным путем, нежели простым, — значит, Вы уже кое-что познали в своем деле, и опыт начинает тяготить. Опыт уже не только помогает, но и мешает, подобно стремительно растущему горбу. Как избавиться от горба? Нужно провести границу, грубо говоря, между опытом техническим и опытом художественным. Технический опыт — бесценный клад. Вы должны быть свободны в решении чисто технических задач (хотя в абсолютной степени это, конечно, невозможно). Камера должна стать легкой, как облако, она должна петь в Ваших руках. А как быть с опытом художественным? Художественный опыт — палка о двух концах, или обоюдоострый меч, как Вам больше нравится. Остерегайтесь пораниться о ту сторону.
Быть мудрым горбуном почетно, но неприятно. Быть стройным дураком нам не позволяет гордость. Нужно стать умником прямоходящим, да вот как? «Надо было прикинуться дураком, да ума не хватило». Опять горе от ума. Как скинуть горб, то есть где же провести эту границу? Можно ли это на самом деле совершить? Может быть, и нет? Как можно в течение тридцати лет смотреть на трещинку в кирпиче Вашего дома по-новому? Ка́к научиться простоте? И у кого учиться?
Прежде всего у себя. Просмотрите свои ранние негативы или файлы — и, может быть, Вы сделаете интересные открытия. Какого периода нужны негативы? Не самые первые, разумеется (их Вы, скорее всего, выбросили), а те, снятые тогда, когда у Вас стало что-то получаться. Полузабытые негативы.
Не торопитесь их выбрасывать. Архив нужно чистить, и чистить беспощадно. Безжалостно выбрасывайте пустые негативы, стирайте пустые файлы, такие, в которых начисто отсутствует какая-либо мысль, мало-мальски поставленный вопрос. Это балласт. Остальные, не подлежащие печати по каким-то причинам, складывайте в глубокий архив и прячьте как можно дальше. И лучше о содеянном забыть. Когда-нибудь Вы на них наткнетесь — и это не будет случайностью, очень может быть, что Вы узнаете о себе что-то новое, и Вам удастся хоть частично скинуть с себя бремя тяжкого опыта.
Сложность задачи — скинуть горб — на пятьдесят процентов объясняется наличием в нас страха. Страха перед коллегами, — может быть, хорошо, когда их вообще нет. («Одиночество — хорошая вещь, беда только в том, что не с кем поделиться этой мыслью». Кажется, это сказал кто-то из французских классиков.) Страха перед потенциальными зрителями. Страха перед собой. Находясь в состоянии страха, человеку сложно чувствовать себя правым.
Страх погубил многих. Ничего не бойтесь. Часто скромность — порок. Ложная скромность. Малейшее сомнение в себе — и Вы падаете в пропасть. Верьте в себя. Никто не умеет снимать так, как Вы.
Помните.
Рефлексия
Если можешь не писать — не пиши.
Любое искусство — рефлексия, но рефлексия рефлексии рознь. Есть рефлексия со знаком «плюс», и есть рефлексия со знаком «минус». Рефлексия со знаком «плюс» способна создавать шедевры. Рефлексия со знаком «минус» — не более чем эпигонство, может, и хуже. То есть «плюсовая» рефлексия «заводит» зрителя, а «минусовая» оставляет его равнодушным. Характерный пример «минусовой» — бесконечные продолжения каких-либо историй, будь они (истории) шедевральными или просто неплохими. Это, так сказать, рефлексия в квадрате. Постмодернизм на ней и основан [105]. Понятие «любительщина» на самом деле есть, в частности, синоним термина «„минусовая“ рефлексия», до сих пор просто не вошедшего в лексикон искусствоведов. Если выражаться проще — это графомания (киномания, фотомания, театромания и т. п.) NB: как раз такое понятие, как «профессионализм», здесь совершенно не играет роли; не имеет значения, получает ли мозгоблудящий за свои деяния некие дензнаки или же нет. Причины творчества у всех одни и те же — желание самовыражаться, точнее, самоутверждаться. Тому, кто хочет разобраться в этом вопросе глубже, могу посоветовать читать Эрика Берна. Берн далек от искусствоведения, но именно это и позволило ему, взглянув со стороны, объяснить, зачем человек (с точки зрения обывателя) переводит зря холст и краски, чернила и бумагу. Объясняется это врожденным наличием в Homo sapiens’е мортидо (кому-то это может показаться странным, но так оно и есть — самовыражение немыслимо без него) [106]. Короче говоря, мортидо в любом произведении искусства доминирует над либидо. Холсты Леонардо да Винчи, фильмы Андрея Тарковского и фотографии Судека — это прежде всего проявления мортидо, а не либидо, как считают некоторые. Любым художником (в широком смысле), или поэтом (также в широком смысле), движет прежде всего потребность расходовать материалы, точно так же, как это ни удивительно, и хулиганом, бьющем витрины и пинающем прохожих. Можно сказать, что нареза́ть гайки — тоже искусство, и такая точка зрения имеет широкое, ну пусть не широкое, но некоторое хождение и среди людей подлинно творческих. Но: творчество еще не есть искусство.
Наш веселый гопничек тоже в некотором роде творец. Вопрос в том, каков результат. Подытожим.
Искусство, с одной стороны, есть самовыпячивание и, в изрядной степени, эксгибиционизм. С другой стороны, и без любви (либидо) оно невозможно. Перевес мортидо над либидо имеет характер качественный, а не количественный, вследствие чего он (перевес) имеет на первый взгляд латентный вид. Чтобы проиллюстрировать данную мысль, достаточно вспомнить пустопорожний искусствоведческий спор о том, являются ли иконы живописью, то есть искусством [107]. За ответом ходить далеко не надо — он содержится в вопросе. Иконопись не есть живопись, то бишь иконопись ни в коем случае искусством не является [108]. В иконописи нет ни самовыражения, ни рефлексии. Иконописцы никогда не стремились к афишированию своего имени и тем паче к какой-либо рекламе. У каждого иконописца есть свой стиль, несмотря на давление канонов, но стиль их не имеет ничего общего с рефлексией. Иконы, как и Библия, написанная конкретными личностями — есть творение Божие, и человек здесь является лишь инструментом. Разумеется, элемент творчества играл и играет даже в иконописи существенную роль, но, сколько ни толочь воду в ступе, мы не сможем конкретизировать в достаточной мере понятие «творчество». По крайней мере, нисколько не умаляя гениальность Рублева, можно заявить, что его творчество равносильно творчеству знатного слесаря. Стоп! Вы явно собираетесь мне возразить. Значение творчества Рублева и знатного слесаря имярек явно не равнозначно — влияние их в общемировой культуре так же невозможно сопоставить, как труды Ницше и деятельность поэтов-дворников. Дело в другом — Рублева и того самого слесаря объединяет общий признак: они стараются уйти как можно дальше в своем деле от личностного начала. Искусствоведы сходят с ума при обсуждении стилистических особенностей письма Рублева, слесари-асы заявляют, что никто не умеет нареза́ть гайки так, как Иван Иваныч. А результат? Оба эти случая узкоутилитарны в том смысле, что не имеют ни малейшего отношения к искусству. Икона — средство, способствующее приближению к Богу. Думаете ли Вы о стиле иконописца, когда искренне молитесь? Кому Вы молитесь? Иконе? Богу или святому? Точно так же гайки предназначены для навинчивания на болты (винты, шпильки и прочие изделия с наружной резьбой). И какое дело пешеходу, шагающему по мосту, каким образом сделаны гайки, скрепляющие его? Пешеходу важно, чтобы мост не развалился. Так что не надо путать Божий дар с яичницей. Религиозная деятельность начисто освобождена от мортидо. По крайней мере, в идеале. Она обуславливается любовью (но не либидо в психологическом смысле слова). Настоящее искусство замешано и на любви, и на либидо, и на мортидо, и также является следствием рефлексии. Рефлексия же и есть результат действия мортидо и либидо в конкретных жизненных ситуациях, то есть это ни что иное, как частное проявление житейского опыта. Может ли искусство существовать вне житейского опыта, вне рефлексии? Не верится.