Обрадованная этими словами, Фабиола поцеловала его в щеку.
– Я останусь с тобой, любовь моя. – Она все еще страшилась тех опасностей, которыми мог угрожать ей гораздый на жестокие пакости Сцевола. – А что будет дальше с Помпеем?
Брут нахмурился.
– Разведчики говорят, что он отделился от остальных и отправился на восток, к Эгейскому морю. А оттуда, я думаю, он поплывет в Парфию или Египет.
Фабиола вопросительно взглянула на любовника.
Этот человек так просто не сдастся. Он будет искать новую сильную поддержку.
– Неужели это никогда не кончится! У Помпея два сына в Испании. Они наверняка присоединятся к мятежу! – в отчаянии воскликнула Фабиола. – Африка, Египет, Испания… Неужели Цезарь сможет воевать сразу на трех фронтах?
– Конечно, – улыбнулся Брут. – И победит. Мне подсказывает сердце, а оно не ошибается.
Фабиола промолчала. Ее захлестнуло отчаяние. Если Цезарь и в самом деле способен победить так много врагов, значит он величайший полководец, какого только знает мир. Неужели можно надеяться отомстить столь могущественному человеку? Брут любил ее, в этом она не сомневалась, но было маловероятно, чтобы он когда-либо согласился предать Цезаря. А шанс найти кого-нибудь другого у нее вряд ли появится. Фабиола печально смотрела на лежавшую внизу равнину, словно ожидая подсказки. Долго ничего не случалось. Но вдруг она увидела одинокого ворона, отделившегося от множества других птиц, паривших в потоках теплого воздуха, поднимавшегося от раскаленной солнцем земли. Фабиола долго, пристально наблюдала за ним. А потом ее осенило. Благодарю тебя, Митра, мысленно провозгласила она. Худший враг человека всегда скрыт в нем самом. И потому Брут со своими единомышленниками все равно останется ключом, с помощью которого она достигнет своей цели.
– Если он добьется успеха, – задумчиво произнесла Фабиола, – ему уже нельзя будет верить. Рим должен остерегаться Цезаря.
– Что ты имеешь в виду? – растерянно и даже сердито спросил Брут.
– Честолюбие столь высокоодаренного человека не знает границ, – ответила Фабиола. – Цезарь провозгласит себя царем.
– Царем?
Это короткое слово было ненавистно каждому римскому гражданину. Почти пятьсот лет назад жители Рима совершили самый величественный свой поступок – свергли и изгнали из города последнего монарха.
Фабиола знала еще одну жизненно важную для нее подробность.
Одним из главных героев тех событий был непосредственный предок Брута.
И сейчас она, ликуя в душе, заметила, как Брут внезапно побледнел.
– Этого не может быть, – пробормотал он.
Глава XXVIБестиарий
Неподалеку от побережья Эфиопии, лето – осень 48 г. до н. э.
Ромул ударился о воду спиной. К счастью, в последнее мгновение он сообразил, что нужно задержать дыхание, но все же растерялся и чуть не запаниковал, когда тяжелая кольчуга потянула его в глубину. Очень скоро ему показалось, что легкие вот-вот разорвутся, и Ромулу потребовалось нешуточное волевое усилие, чтобы не позволить инстинктам взять верх и заставить его сделать попытку вдохнуть. Он нисколько не желал умирать с грудью, полной морской воды, а стремление выручить Тарквиния прибавило ему силы. Перевернувшись, Ромул энергично заработал ногами и выскочил на поверхность. К счастью, плавать в соленой воде оказалось легче, чем в пресной. Он сделал вдох, как только увидел небо. Никогда еще воздух не казался ему таким сладким. Протирая глаза, которые уже щипало от соли, он посмотрел в сторону дау, чтобы узнать, что происходит с его другом.
Но увидел одних лишь пиратов, приникших к борту. Кто грозил ему кулаками, кто натягивал лук или замахивался копьем.
– Стреляйте, глупцы! – орал Ахмед. – Быстрее!
Опасность все еще не миновала.
Ромул выругался. На что ему оставалось надеяться, если он даже и взберется обратно на судно? На то, что ему удастся спасти Тарквиния от пиратов раньше, чем их судно настигнет трирема? Куда ни кинь, с обеих сторон верная смерть. И все же он не мог просто отвернуться и поплыть к берегу.
– Я здесь, – услышал он голос позади себя.
Ромул чуть из кожи не вылез.
Голова Тарквиния торчала из воды неподалеку от Ромула. Гаруспик широко улыбался.
– Как?..
– Некогда, – прервал его Тарквиний. – Давай-ка для начала отплывем подальше.
Не успел он договорить, как в воду между ними вонзилась стрела. Она утонула, не причинив никому вреда, но за ней последовала еще одна, а потом и копье.
У Ромула не было ни малейшего желания задерживаться в опасном месте. Быстро оглядевшись, он, мощно взмахивая руками, поплыл к берегу.
– Гнусные псы! – надрывался Ахмед. – Будьте вы прокляты!
Еще несколько пущенных почти наугад стрел упали в море, но, к счастью, никто из пиратов не мог сравниться с Ромулом в искусстве владения луком. А взбешенный нубиец никак не мог выкроить время, чтобы догнать беглецов. Момент для бегства был идеальным.
Оружие и доспехи тянули ко дну, но все же не помешали друзьям добраться до суши. Вскоре они выбрались на пустынный берег, усыпанный крупной галькой, и тут же обернулись, чтобы посмотреть, что происходит с дау.
Они словно находились на трибуне театра и смотрели драму, как раз достигшую кульминации.
Пиратский корабль наконец закончил разворот и устремился в сторону Аравии; попутный ветер наполнил паруса. Но было уже поздно. Парусов было мало, и это погубило дау. Трирема набрала полный ход, прежде чем пираты успели сколько-нибудь заметно продвинуться на запад. Она неслась вперед, не собираясь останавливаться. Барабан бил чаще, чем бьется человеческое сердце, заставляя гребцов выкладываться до изнеможения.
– Даже не требуют остановиться, – сказал Ромул.
– Они сразу решили пойти на таран.
– Бедняги.
Трирема шла на такой скорости, что бронзовая голова тарана приподнялась над водой. Друзья не могли оторвать глаз от того, что происходило на море. Торчавшее вперед на полтора десятка шагов острие являлось самым грозным оружием римских военных кораблей. Но ни Ахмед, ни его команда не сознавали этого. Они лишь видели трирему, которая догоняла их под острым углом и явно пыталась ударить в борт.
Над водой разнеслись испуганные крики, к которым сразу присоединились визгливые стенания пленных женщин.
С неодолимой силой таран врезался в дау около носа. Даже с берега, на изрядном расстоянии, можно было явственно расслышать треск досок. Маленькое судно легло на противоположный борт. Нескольких пиратов от удара вышвырнуло за борт, и они барахтались в воде, беспомощно наблюдая за своими товарищами, большинство которых попадало на палубу. Раздались испуганные, растерянные крики. Удар, полученный дау, был смертельным.
Чтобы поскорее покончить с делом, триерарх, командир римского корабля, проревел приказ. И тут же лучники с триремы принялись пускать стрелы. Они смертоносным градом посыпались на пиратов. С такого близкого расстояния трудно было промахнуться. Недисциплинированные, перепуганные, не знавшие, что предпринять, пираты погибали там, где стояли или лежали. Несчастные женщины гибли наравне со своими поработителями. Что удивительно, Ахмед остался невредим и, не утратив смелости, тщетно пытался отдавать приказы уцелевшим пиратам.
Триерарх пролаял другую команду, и тут же в унисон сработали катапульты. Каменные ядра просвистели в воздухе и раздробили кости нескольким неудачникам, огромная стрела пригвоздила Зебулона к мачте. Теперь невредимыми оставались лишь несколько пиратов. Римские командиры не намеревались попусту рисковать жизнями своих морских пехотинцев. Такова была римская тактика в ее наилучшем, самом жестоком проявлении.
У Ромула стало тяжело на душе. Пираты гибли жалкой смертью, они не могли даже сойтись лицом к лицу с противниками и попытаться дать бой. Да, они были кровожадными злодеями, но он прожил и сражался бок о бок с ними почти четыре года. И еще эти ни в чем не повинные женщины… Юноша отвернулся, не желая видеть происходящее. Но тут же вновь повернулся к морю.
Морские пехотинцы длинными баграми оттолкнули дау от триремы; открылась зияющая брешь, пробитая в борту пиратского судна. Но римляне предприняли этот маневр отнюдь не для того, чтобы полюбоваться успехом своей атаки. Как только затычка в виде бронзовой головы тарана исчезла, в пробоину устремилась морская вода, уничтожившая и олибанум, и специи, добытые пиратами. Дау начала тонуть.
Ромул никогда прежде не видел, насколько страшен результат таранного удара римского корабля.
Дау утонула за считаные мгновения. Вскоре от нее ничего не осталось, кроме нескольких обломков да мелькавших среди невысоких волн голов четырех или пяти все еще живых пиратов. Среди них Ромул узнал Ахмеда. Но если они надеялись на пощаду, то тщетно. Лишенные милосердия победители вновь взялись за луки.
Но голова нубийца все еще оставалась на поверхности.
Ромулу казалось, будто сквозь крики римлян прорезается голос Ахмеда, без устали выкрикивавшего проклятия. Таким он навсегда запомнит пиратского капитана.
Но тут в воздухе просвистели новые стрелы, и все кончилось.
Теперь Ромул радовался тому, что они бросили Мустафу в Кане. При некотором везении его судьба могла сложиться лучше, чем у его товарищей по пиратской команде. Как всегда, юноша задумался: знал ли гаруспик заранее о том, что сейчас случилось?
– Надо убираться отсюда, – сказал Тарквиний. Ромулу пришлось потрясти головой, чтобы прийти в себя. – Пока триерарх не заметил нас и не послал людей на берег, – добавил гаруспик.
– Да, конечно. – Поглощенный картиной сражения, а вернее, убийства, Ромул позабыл о том, что им никак нельзя рассчитывать на благосклонный прием со стороны римлян. После увиденного можно было не сомневаться, что им не дадут возможности оправдаться. Два друга предпочли осторожность и, пригибаясь к земле, устремились по пологому склону прочь от моря, подальше от изящного силуэта триремы. Перевалив за гребень, они исчезли из поля зрения моряков.