римлян не знал.
Чтобы Ромул и Бренн не могли убежать, за ними постоянно следили. Новых откровенных угроз никто не произносил, но положение друзей оставалось отчаянным. Вахрам не разбрасывался словами попусту, и многие парфяне при любой подвернувшейся возможности старались напомнить им об этом. И, что еще хуже, их постоянно упрекали за смерть Феликса. Это несчастье обернулось тяжелейшим ударом по их гордости, тем более что они не отомстили за смерть друга и было маловероятно, что это им вообще удастся. Бренн сносил угрозы и оскорбления молча, лишь крепко стискивал зубы. Ромул ежедневно молился Митре. Он никак не мог отделаться от мыслей о доме и о том, что же мог увидеть Тарквиний. Брошенная гаруспиком фраза о возможном возвращении в Рим поддерживала его дух.
В мозгу юноши рождалось множество разнообразных видений. В одних он находил мать и Фабиолу. В других — пытал Гемелла. Часто он в своих фантазиях сходился в поединке с Вахрамом и медленно убивал его. Ромул также неоднократно возвращался мыслями к той стычке, которая послужила причиной их бегства из столицы. Тогда он в драке убил аристократа, по-видимому расколов ему череп рукоятью меча. Сначала, перепуганный и озабоченный лишь тем, чтобы избежать неминуемой казни — распятия на кресте, Ромул не слишком задумывался о происшедшем. Теперь же, пройдя через множество сражений, он знал, что, даже если он и не соразмерил тогда силу, все равно убить человека таким ударом, пожалуй, нельзя было. Когда он спросил Бренна, тот подтвердил, что ни разу не ударил толком взбесившегося нобиля, лишь пару раз толкнул. Все это наводило на размышления, прежде всего на вывод, что он, Ромул, ни в чем не виноват. А это значило, что у него на самом деле не было причины для бегства. В таком случае кто же убил Руфа Целия? Теперь узнать это было невозможно, но Ромул частенько погружался в размышления о том, как могли повернуться события, если бы всадник остался жив. Он неоднократно обсуждал то давнее происшествие с Бренном, но галла, в отличие от него, такие вопросы не беспокоили. Ему было на роду написано предпринять великое странствие, и Бренн был убежден, что именно поэтому он и оказался в Маргиане. У Ромула такого утешения не было.
У него не было вообще никакой опоры, кроме совета Тарквиния верить в Митру — бога, о котором он почти ничего не знал.
На то, что кто-нибудь из парфян расскажет ему о своем боге, надежды не было. Посетить храм он не мог — его ни за что не выпустили бы из лагеря. В конце концов Ромулу удалось обзавестись маленькой статуэткой. Он купил ее у худого, как щепка, старика, который регулярно являлся в форт и торговал разными безделушками. Продавец сообщил, что Митра носил на голове фригийский колпак и что из крови быка, которого Митра принес в жертву, родились люди, звери земные и птицы небесные, травы, деревья и вся пища людская. Ромул проявил настойчивость и узнал, что в культе Митры существует семь стадий посвящения. Рассказать что-либо еще торговец наотрез отказался. Он добавил лишь несколько слов:
— Ты кажешься храбрым и честным. Если ты и на самом деле такой, Митра откроет тебе что-нибудь еще.
Эти слова всколыхнули в сердце Ромула надежду.
Изваяние он поставил на специальный алтарь, находившийся возле входа в казарму. И неважно, что алтарь был посвящен Эскулапу, богу врачевания, — римляне никогда не упускали случая помолиться еще какому-нибудь богу. И теперь Ромул проводил почти все свободное время на коленях перед образом Митры, молясь о ниспослании какого-нибудь благого знамения, касающегося Тарквиния и того, что ему предстоит увидеть по возвращении в Рим. Ответа не было, но юноша не терял веры. Сколько он себя помнил, от жизни ему всегда доставались удары, один другого тяжелее. В детстве ему ночь за ночью приходилось смотреть, как Гемелл насиловал его мать. Потом Ромула продали в страшную лудус — школу гладиаторов. Поединок с Лентулом, несравненно более опытным и сильным бойцом, чем он сам. Массовое сражение не на жизнь, а на смерть на арене. Бегство из Рима после ночной стычки. Армейская жизнь, ужас разгрома при Каррах. Парфянский плен, а затем долгая дорога в Маргиану. Но каждый раз, когда ему грозила смерть, боги защищали его от опасности. После всего, что довелось вытерпеть, Ромул был готов посвятить все свое внимание Митре. Да и что еще ему оставалось?
В последнее время юноша бывал у алтаря гораздо чаще и дольше, чем обычно. И не уставал поражаться набожности своих товарищей. При иных обстоятельствах римляне с нетерпением ожидали бы смерти Пакора — никто из них не испытывал ни малейшей симпатии к жестокому парфянину, — но теперь легионеры непрерывно молились о его исцелении. Ежедневно к алтарю приходили едва ли не все воины центурии. О том, что жизнь Тарквиния в опасности, быстро узнал весь легион, и к святилищу стали во множестве приходить воины из других подразделений. Вскоре каменная вершина алтаря оказалась завалена сестерциями, денариями и даже амулетами на счастье — их легионеры особенно ценили и могли решиться отказаться от них лишь по очень серьезной причине. Все, что было отчеканено или сделано в Италии, стало теперь бесценным. Для Ромула и Бренна это оказалось веским подтверждением того, насколько высоко оценивали в Забытом легионе то, что делал для него Тарквиний.
Одним морозным днем Ромул, как обычно, молился перед алтарем. Он закрыл глаза и глубоко ушел в себя, но вдруг услышал позади громкие голоса. Сначала он подумал, что это другие легионеры, тоже решившие обратиться за помощью к богам, и не обратил внимания на шум, но, услышав смех, все же обернулся. Прямо за дверью стояли и рассматривали его пятеро легионеров. Ромул узнал их — все они входили в один из контуберниумов той же центурии, к которой принадлежал он сам. Все много лет служили в легионах. Что характерно, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь молился перед алтарем.
— Просишь за прорицателя? — осведомился Кай, высокий, худой человек со зловонным дыханием изо рта, где сохранилось лишь несколько зубов. — За нашего центуриона?
Ромулу тон Кая сразу не понравился.
— Да, — бросил он. — А ты почему не молишься?
— Так ведь он нас покинул на некоторое время, скажешь, нет? — глумливо произнес стоявший прислоняясь к дверному косяку Оптат. Он был высоким и сильным, почти как Бренн, но, в отличие от галла, со всеми держался очень недружелюбно.
Ромулу стало тревожно. Все пятеро пришли с учебных занятий, были одеты в кольчуги и при полном вооружении, на нем же была лишь туника, а из оружия — только кинжал.
— Похоже, что так, — медленно проговорил он, обводя взглядом всех по очереди.
— Предатель, сволочь! — рявкнул Новий, самый малорослый из пятерки. Но это не мешало ему быть отличным фехтовальщиком. Ромулу доводилось видеть его в деле. — Сговорился с Пакором!
— Сейчас небось выдумывают на пару, как побольше наших перебить, — добавил Кай. — Вроде того, что он в Каррах учинил.
Ромул не верил своим ушам, но спутники Кая решительно закивали.
— Что ты сказал?! — воскликнул он.
— Что слышал, — оскалился Кай, показав красные, воспаленные десны. — Красс не мог проиграть битву. Он был великим полководцем.
— Что же тогда случилось? — изумился Ромул.
— Предатели набатийцы удрали в самый решительный момент. А этруск, дружок твой, вызвал злых духов. — Новий взялся за висевший у него на шее амулет в виде фаллоса. — Он всегда нам несчастья готовил.
И снова его спутники одобрительно забормотали.
Потрясенный до глубины души их словами Ромул понял, что лучше всего промолчать. Похоже, впавшие в отчаяние от безысходности легионеры решили найти козла отпущения. И Тарквиний с длинными светлыми волосами, золотой серьгой в ухе и далеко не всегда понятными поступками был прямо-таки напрашивавшейся мишенью. Спорить с ними или пытаться переубедить их значило бы, вероятнее всего, еще сильнее испортить положение. Повернувшись к ним спиной, он поклонился маленькому каменному изваянию Эскулапа, стоявшему на алтаре.
Неожиданно Оптат громко присвистнул.
— Где ты это заработал?
Ромул скосил глаза, и сердце у него оборвалось. Правый рукав его туники задрался, открыв большой шрам на том месте, где находилось клеймо раба. Срезав злосчастную метку, Бренн зашил рану несколькими грубыми стежками. Когда они вербовались в армию, свежий шрам, конечно, заметили, но Ромулу удалось отшутиться и соврать, что его зацепили во время случайной стычки с грабителями. А уж в состоящей из галльских наемников когорте никому дела не было до того, кто и откуда взялся. А сейчас, потрясенный клеветническими обвинениями против Тарквиния, Ромул растерялся.
— Не помню, — ляпнул он.
— Что? — ехидно рассмеялся Оптат. — Спал, что ли, очень крепко?
Его дружки продолжали посмеиваться, но выражения их лиц изменились. Теперь они походили на свору гончих, зажавших в углу дикого кабана. Ромул мысленно выругал себя последними словами. Разве может хоть кто-нибудь забыть, когда его ранили в бою?
Новий выставил левую ногу вперед и выразительно ткнул пальцем в казавшиеся совсем белыми отметины по обеим сторонам загорелой мускулистой икры. Судя по размеру, они были оставлены прошедшим насквозь копьем.
— Понятия не имею, кто это сделал! — крикнул он, ломаясь. — Даже удара острием не почувствовал.
Ответом ему был громкий многоголосый смех. За время службы в легионах все получили немало шрамов.
— Это было очень давно, — сказал Ромул, заранее зная, что эта попытка оправдаться окажется тщетной.
— Ты всего лишь щенок сопливый, — моментально отозвался Кай. — И не провел полжизни в легионах, не прошел через дюжину войн.
— Как мы, — добавил Оптат. — А мы все помним каждое прикосновение меча, как будто это случилось вчера.
Ромул залился краской. Увы, он не мог сказать того же о двух годах, на протяжении которых он был секутором и сражался на арене. Острую боль от ножа Лентула, вонзившегося ему в бедро, он ощущал и сейчас так же явственно, как в тот миг, когда все произошло. Но упоминать об этом нельзя было ни в коем случае. Почти все гладиаторы были рабами, преступниками или военнопленными и считались презреннейшими из презренных.