Вскоре крики и аплодисменты стали оглушительными. Ближайшие офицеры расступались, освобождая Цезарю проход. У этого жилистого и тощего человека были короткие редкие волосы и узкое лицо с высокими скулами и орлиным носом. Никто бы не назвал его красивым, но в нем было нечто, невольно привлекавшее внимание. Фабиола не могла понять, что именно. Она заметила, что тогу Цезаря украшала узкая красная кайма — отличительный знак цензоров, магистратов и диктаторов. Мало кто сомневается в том, к какой категории относится Цезарь, с восхищением подумала она. Не он ли изнасиловал ее мать? Ее подозрения усилило поразительное сходство Цезаря с Ромулом.
— Добро пожаловать, Цезарь! — пылко воскликнул Антоний. — Осчастливь нас своим присутствием!
Цезарь кивнул каждому по очереди, а потом начал разглядывать Фабиолу. Она покраснела и уставилась в пол. Во встрече с одним из самых могущественных людей Республики было что-то пугающее.
Брут щелкнул пальцами, и в руке полководца тут же оказался изящный кубок.
— Должно быть, это и есть прекрасная Фабиола, — промолвил Цезарь. Его взгляд был пронзительным и в то же время притягательным. — Наконец-то мы встретились.
— Цезарь… — Она низко поклонилась в ответ. — Присутствие на твоем праздничном пиру для меня большая честь.
Он улыбнулся, и Фабиоле сразу стало легче.
— Прошу садиться.
Все повиновались. Фабиола хранила вежливое молчание и прислушивалась к оживленной беседе. Естественно, первым делом они заговорили о только что выигранном сражении. Интерес Фабиолы возрастал с каждой услышанной фразой.
Во время беседы, которую умело направлял Цезарь, были проанализированы все подробности закончившейся кампании. Да, у стен Алезии его схватка с Верцингеториксом, пожалуй, закончилась, но сама война длилась много месяцев. Она началась с осады нескольких городов, хранивших верность мятежному вождю: среди них были Сенабум и Аварикум.
— Сенабум? Я уже где-то слышала это название, — сказала Фабиола.
— Возможно, потому, что его жители перебили всех живших там римских купцов, — объяснил Цезарь. — Конечно, мы хотели отомстить, поэтому осада была недолгой.
— Как это случилось? — спросила Фабиола.
— Мои воины подожгли ворота, ворвались в город и разграбили его. — Ужас Фабиолы заставил Цезаря слегка улыбнуться. — Солдаты — это волки. Чтобы не киснуть, им нужно ощущать азарт погони.
Фабиола кивнула, вспомнив, как по ее венам бежал адреналин, когда она сражалась рядом с Секстом. Можно было представить, какой ужас ощутили жители Сенабума, когда в город ворвались легионеры.
— Осада Аварикума была потяжелее. Стояла зима, и нам не хватало еды, — продолжил Брут. — Мы посылали отряды фуражиров, но на них наводила панику галльская кавалерия.
— Да, время было мрачное, — подтвердил Антоний.
— Я предложил легионам самим решить, стоит ли продолжать осаду… — добавил Цезарь.
— И они решили ее снять? — с любопытством спросила Фабиола.
— Отказались. Единогласно, — с гордостью ответил он. — Сказали, что не закончить начатое — это бесчестье. Несколько дней мои легионеры жили без хлеба, на одном мясе.
— И одновременно строили огромный вал, чтобы засыпать овраг, преграждавший единственный путь в город! — Лицо Брута засияло. — А в это время галлы кидали в нас заостренные колья, огромные камни и лили кипящую смолу.
— Люди не потеряли присутствия духа даже тогда, когда загорелось деревянное основание вала, — продолжил Цезарь. — На следующий день пошел сильный дождь, но они сначала заняли стены, а потом взяли город.
Фабиола восхищенно ахнула. Мулсум действовал безотказно; она все активнее участвовала в беседе. Желание убедиться в том, что Цезарь — ее отец, уступило место стремлению узнать леденящие душу подробности кампании. Перестав стесняться, Фабиола начала задавать вопросы самому Цезарю. Встревоженный Брут бросил на нее предостерегающий взгляд, но полководец, которого это забавляло, до поры до времени лишь улыбался.
Молодая женщина раскраснелась, не замечая, что Цезарь начал проявлять первые признаки нетерпения. Брут нагнулся к ее уху, но тут Фабиола совершила несвойственную ей ошибку.
— Если ваши воины такие храбрые, то что случилось с ними в Герговии? — с жаром спросила она.
За столом воцарилось неловкое молчание. Лицо Цезаря окаменело.
— Ну же! — поторопила Фабиола.
Никто ей не ответил.
— Фабиола! — прошипел Брут. — Ты забываешься! — Она еще никогда не видела его в таком гневе.
Хмель моментально выдуло из ее головы.
— Простите, — прошептала она. — Это не мое дело. Я всего лишь женщина.
О боги, что она наговорила? У нее ум зашел за разум. Девизом Фабиолы были скрытность и притворство. Спрашивать Цезаря о поражении — пусть редком — верх глупости. Митра, взмолилась Фабиола, помоги мне. Не допусти, чтобы это повлияло на дружбу Брута с полководцем.
Послышался короткий смешок.
Этот звук был таким неожиданным, что Фабиола не сразу его узнала. Подняв глаза, она увидела, что Цезарь следит за ней и смеется. Ей стало страшновато. Фабиола чувствовала себя маленькой мышкой в лапах у кошки.
— Случилось то, что внезапная атака застала легионеров врасплох и они не ответили на мой призыв, — спокойно произнес Цезарь. — Пока одни поднимались на стены Герговии, другие пробивались к воротам, стараясь выбраться из города. Воспользовавшись тем, что часть легионеров была отрезана от главных сил, галлы в городе и за его стенами перегруппировались и полностью окружили их.
— И тут Цезарь самолично пришел к ним на выручку с Десятым легионом, — быстро сказал Брут.
— Но до того мы потеряли семьсот человек, — ответил Цезарь. В его голосе слышалась скорбь. — И сорок шесть центурионов.
Фабиола опустила голову, мечтая провалиться сквозь землю. Но этого не случилось.
Брут пытался завязать легкую необязательную беседу, но его попытка с треском провалилась. Три офицера, сидевшие рядом, разговаривали друг с другом, поэтому Бруту и Фабиоле пришлось смотреть на Цезаря. От этого зрелища душа уходила в пятки.
— У твоей юной возлюбленной пытливый ум, — спустя минуту громко сказал Цезарь. — Она слишком умна для бывшей рабыни. И проститутки.
Это разоблачение изрядно удивило находившихся за столом.
Брут стиснул зубы и промолчал.
Фабиола сгорала от стыда. Следовало ожидать, что Цезарь узнает о ней все. Она ждала, всей душой желая повернуть время вспять.
— Иногда такие способности бывают во благо, — продолжил Цезарь. — Но чаще нет. Умная и красивая женщина может добиться многого. Приобрести влияние на мужчин, обладающих властью.
— Я понимаю, Цезарь, — не смея смотреть ему в глаза, пробормотал Брут.
— Держи свою женщину на коротком поводке, — кисло сказал Цезарь и бросил на Фабиолу пронизывающий взгляд.
Она сжалась, но не отвела глаз.
— Иначе это придется сделать мне. — Затем Цезарь умолк. Выражение его словно высеченного из гранита лица было красноречивее всяких слов.
Риму следует опасаться Цезаря, предупреждал друид. А ей самой — тем более.
Глава XXIIНОВОСТИ
Прошло более двух лет…
Кана, на Аравийском побережье, зима 50 г. до н. э.
Пираты с корабля, только что прошедшего между двумя внушительными башнями в окруженную мощными стенами гавань Каны, были настроены мрачно. Недавно захваченные олибанум и черепаховые панцири лежали в трюме, а оружие прикрывали запасные паруса на палубе. Однако сколько-нибудь внимательный досмотр сразу показал бы, какого рода экипаж управляет судном. Три десятка пиратов, конечно, были сильными бойцами, но солдат, патрулировавших зубчатые стены, было значительно больше, так что о сопротивлении в случае чего думать не стоило.
Ромул, как и все, следил за бдительными часовыми и, как и все, чувствовал себя неуютно. Ничуть не улучшало настроения и то, что они с Тарквинием не доверяли ни одному из своих товарищей. За одним-единственным исключением: Мустафа, гигант с сальными волосами, едва не утонувший в порту Барбарикума, проникся неожиданной преданностью к Ромулу и ходил за ним, как собачонка. Но все остальные — с кожей самых разных оттенков коричневого и черного цветов — были грубыми моряками или кровожадными беглыми рабами из самых разных мест, от Индии до берегов Эритрейского моря. А самым жестоким и вероломным из них был Ахмед, капитан-нубиец. К сожалению, от него во многом зависели их судьбы. Но все же, благодаря иногда везению, иногда хитрости, они прожили еще два года.
Когда корабль скользил между башнями, Тарквиний толкнул Ромула локтем; прочие моряки встревоженно заговорили. У всех имелось серьезное основание для беспокойства — между зубцами стен торчало на кольях множество человеческих голов, и полностью разложившихся, и совсем свежих. Это было весьма наглядное предупреждение властей Каны всем, кто входил в порт.
— Вероятно, пираты, — понизив голос, сказал гаруспик.
— То есть мы, — ответил Ромул, посмотрев на своего друга и подумав, как должен выглядеть он сам.
Обжигающе горячее солнце окрашивало любой открытый клочок кожи в густой цвет красного дерева. Как и все моряки, Ромул ходил по палубе в одной набедренной повязке, его ноги загрубели и покрылись твердыми мозолями. Сильно отросшие черные неухоженные кудри обрамляли красное лицо с большой бородой. Он стал зрелым двадцатилетним мужчиной. Под смуглой кожей, покрытой шрамами, оставшимися от множества сражений, играли сильные мышцы. На правой руке чуть ниже плеча, на месте проклятого рабского клейма, красовалась татуировка, на которой был изображен Митра, убивающий быка.
За время, проведенное с пиратами, Тарквиний очень много узнал о воинской религии. Ее догматы храбрости, чести, истины и, конечно, равенства между собой всех приверженцев очень приглянулись и Ромулу. Он с удовольствием принял митраизм и обнаружил, что эта вера помогает легче переносить скорбь по Бренну. Ромул теперь ежедневно молился; татуировка также свидетельствовала о его преданности новой религии. А если им суждено когда-нибудь добраться до Рима, она должна была неплохо скрыть грубый шрам, из-за которого они пережили столько бед в Маргиане. «Рим…» — с тоской думал он.