«Слово о полку Игореве» – это не традиционная книга в переплёте. В картонном футляре – отдельные несброшюрованные тетради размером 280×255 миллиметров с цветными иллюстрациями размером 203×166 миллиметров (в тексте) и заставками 102×165 миллиметров, переложенными калькой. В Москве экземпляр уникального издания хранится в стеклянной витрине Музея книги Российской государственной библиотеки.
Глава двадцать втораяНеизданная «Анна Каренина» (1957)
С особой художественной выразительностью проявится его дар проникать в замысел писателя в сюите к «Анне Карениной». Как выразился французский романист Жюльен Грин, «в силу особого дара он угадывает; он всматривается в страницу, как бы пытаясь видеть сквозь запотевшее стекло, за которым происходило бы что-то ужасное. Между мыслью писателя и мыслью читателя есть вуаль: слова. Именно туда Алексеев хотел направить свой взгляд. Он хотел сбросить вуаль, хотел увидеть то, что происходит за описанными вещами, и восходить, используя слова в качестве гида, к истокам книги»[125].
«Анна Каренина» Алексеева – это подлинное явление в искусстве книжной графики, и можно только сожалеть: ни сам автор, ни читатели тогда не увидели изданной его сюиту. Он начал к ней готовиться сразу по окончании «Слова…». Работа – с вынужденными перерывами – продолжалась более шести лет начиная с 1950 года, судя по письмам Филиппа Супо из Дамаска. Идея иллюстрировать знаменитый роман Толстого обсуждалась ими уже весной того года. В письме Супо от 4 мая читаем: «Представьте себе, я полностью поглощён "Анной Карениной", которую внимательно перечитываю в часы одиночества. Я удивлён тем, что автобиография занимает такое огромное место в этой книге Толстого»[126]. На это автобиографическое начало в романе обратил внимание и художник: и оно сразу отозвалось в иллюстрациях – в многочисленных портретах Левин неизменно похож на Льва Толстого.
Из второго письма Супо, написанного две недели спустя, 20–22 мая 1950 года, понятно: Алексеев советовал ему познакомиться с романом: «Я прочитал "Анну" в переводе, который вы мне порекомендовали (издательство "Hazan"), перевод (французский) хорош. Я разделяю ваше восхищение, делая, тем не менее, ту оговорку, что это книга, в которой несколько не хватает стиля. Но простота, наивность Толстого невероятно мощные. Я рад, что вы сосредоточились на этой книге и открываете все её ароматы. Книга почти никогда не бывает такой, какой хотел её написать автор, но несомненно, что если читать её с большим вниманием, то в конце концов можно открыть намерения писателя. А потом есть ещё то, что романист неосознанно вкладывает в написанные страницы, которые, быть может, тоже надо находить невольно».
Алексеев исполнил 120 офортов с акватинтой для одного из самых солидных французских издательств «Фламмарион» по заказу его владельца. Сохранился шутливый автограф художника на авторском оттиске с новогодним обращением к владельцу издательства и его супруге: «Я уже сам ощущаю себя 106-й иллюстрацией к "Анне" и передаю г-ну и г-же Фламмарион поздравления с Новым Годом от моего автора и его жены. Я утверждаю, что появление на свет моих новорождённых сестёр делает симфонию полнее и её завершение ожидается к концу 1957 года. 31 декабря 1956 года. А. Алексеев»[127].
В этом забавном посвящении ключевое слово – «симфония». Художник сделал надпись на иллюстрации с пустыми пюпитрами, расставленными для симфонического оркестра. Иллюстративный цикл к великому роману, решённый по музыкальным законам как симфония, – творческое открытие Алексеева, хорошо знавшего и любившего музыку.
Алексеев отказался экспонировать отдельные акватинты к «Анне Карениной», поясняя в письме в Национальную библиотеку Франции от 7 июля 1960 года: «иллюстрации скомпонованы в симфонической последовательности, отвечающей внутреннему единству, созвучному со структурой романа Толстого. По этой причине я не желаю выставлять лишь часть иллюстраций, поскольку это вызвало бы столь же мало интереса, как и публикация отдельных частей романа»[128].
По не зависящим от художника причинам роман с его иллюстративной симфонией-сюитой издан не был. Драматическая для Алексеева история, не единственная в его жизни. Лишь в 1997 году, спустя пятнадцать лет после его кончины, дочь сумеет издать уникальную работу отца. Подготовленные металлические пластины всё это время хранились в офортной мастерской Э. Ригаля, которая теперь принадлежала его внучке Николь Ригаль, президенту Ассоциации гравёров Франции, где и печатались многие работы художника. Сюита к «Анне Карениной», помещённая в папку, была издана без текста элитарным тиражом в двадцать экземпляров. Ещё через восемь лет, в 2005 году, оригиналы из собрания М.И. Башмакова, владельца экземпляра № 3, будут использованы петербургским издательством «Вита Нова» для двухтомного издания «Анны Карениной». Тираж двухтомника, одетого в чёрный переплёт, составил 1300 экземпляров. В нём содержится 1227 страниц текста вместе с иллюстрациями.
Алексеев творил свой художественный мир к роману больше лет, чем над ним работал сам Толстой. Толстой начал роман ранней весной 1873 года. Ему ни с кем не хотелось видеться и даже разговаривать. «Я как запертая мельница», – писал он в одном письме. Роман был закончен весной 1877 года. При жизни Толстого его мало кто иллюстрировал, да и неубедительно. Лишь Михаил Врубель сделал несколько рисунков, один из них – потрясающий до сих пор демонической страстностью: так молодой художник пережил встречу Анны с сыном. Толстой не подозревал об этом всплеске чувств, да вряд ли он и слышал что-либо в то время о Врубеле.
Надо сказать, Лев Николаевич благосклонно относился к иллюстрированию своих произведений и нередко дружил с иллюстраторами, а с живописцами, портретистами особенно – с Ге, Репиным, Крамским, Пастернаком, высоко ценя их живопись и глубину мысли. Он охотно поддерживал художника М.С. Башилова, старательно рисовавшего иллюстрации к «Войне и миру», и, будучи сам крайне требовательным к художественной и жизненной правде, напоминал ему быть точным и правдивым в деталях, в исторических и бытовых, не говоря уже о психологизме и внешнем соответствии обликов героям романа. От иллюстраций Л.О. Пастернака Толстой был просто в восторге. Увидев его акварель «Первый бал Наташи», проявил полную непосредственность: «А ведь когда-то, когда я писал "Войну и мир", я мечтал о таких иллюстрациях». Через пять лет Толстой передаст Пастернаку не законченную ещё рукопись «Воскресения», чтобы каждая журнальная публикация глав выходила с его иллюстрациями. Обратим внимание на важность для Толстого самой личности художника: «А знаете, я вот смотрю на Вас, и мне ужасно нравится нравственная высота, на которой Вы стоите».
Другого художника, кроме Алексеева, который так бы пережил коллизии романа, мистически его осмыслив, так на них мощно отозвался, думается, мы не найдём. Сам художник определял свой подход весьма просто: «я старался вникнуть в тот замысел, какой был у автора произведения, тема которого далеко выходит за рамки истории про супружескую неверность». Он читал роман многажды. Он знал его наизусть (как свидетельствовал Жорж Нива в одном своём выступлении). Проникал в такие закоулки текста, какие и вообразить себе не мог обыкновенный, «нормальный» (Ж. Нива), читатель, извлекая оттуда мистические смыслы. Оставил 500 предварительных карандашных рисунков, блокноты с пометками на русском языке о персонажах романа и свои о нём размышления (как свидетельствует архив художника).
С особой тщательностью он обдумывал воплощение внутреннего мира персонажей. «Ведь внутренний мир, – рассуждал он в одной статье, – не является завершённым раз и навсегда, это – хаос, оживлённый движением, бесконечно сложным и меняющимся под воздействием внешних причин. Произведение искусства (к коим Алексеев относил и книжную графику. – Л. З, Л. К.) представляется мне некоей кристаллизацией отдельной части этого хаоса, неким упавшим с неба аэролитом. Необходимо большое усилие воли, чтобы вызвать такую кристаллизацию. А технический приём – одна из внешних причин, которая мощно влияет на эту кристаллизацию». Тем не менее внутренний мир художника попадал под влияние технического приёма, замечал Алексеев. Что мы и видим в «Анне Карениной».
Поразительное впечатление производят оригинальные оттиски, если их рассматривать один за другим. Они были представлены в 2018 году на выставке в музее Л.Н. Толстого в Москве и в выставочном зале музея «Ясная Поляна» в Туле – из коллекции И. Стежки (Германия), которая приобрела на аукционе первый экземпляр авторских оттисков. Изображения действительно производят впечатление «жемчужно-серого сфумато», как удачно определил алексеевскую стилистику Жорж Нива. Петербургский искусствовед И.Н. Важинская объясняет, почему, с её точки зрения, Алексеев выбрал именно технику офорта с акватинтой: «Сложная техника акватинты позволила художнику создавать живописную пластику графического листа при помощи тональных плоскостей большого диапазона и разнообразия силы, формы и фактуры». Иллюстрации приобрели «многослойную, но высвеченную изнутри, переливчатую, словно живая ртуть, фактуру».
Выбор техники объяснил не раз и сам Алексеев. Офорт связан с исключительным проникновением художника в процесс рождения «хрупкого» образа, считал он. Бережное отношение к его созданию у него было поразительным. «Образ, предчувствуемый творцом, – анализировал Алексеев этот таинственный процесс, – неясен у него в мозгу – как галлюцинация. Только в процессе воплощения он приобретает точные пластические формы. Ритм этого воплощения – один из самых мощных факторов творчества. Создание офорта почти целиком происходит в воображении. Он не должен быть вымученным. «И нужно уметь передать тот импульс, внезапный взрыв возбуждения, верный и мгновенный рефлекс – то, что называется вдохновением». Офорт помогал Алексееву выражать по-своему и вдохновенно роман Толстого.