Как писал Илья Шнейдер, чувство Есенина «вначале было еще каким-то неясным и тревожным отсветом ее сильной любви», но со временем запылало «с такой же яркостью и силой, как и любовь к нему Айседоры».
Один из современников Есенина, писатель Матвей Ройзман, встречавшийся с ним, так писал о нем и Дункан:
«Сергей рассказывал об Айседоре с любовью, с восторгом передавал ее заботу о нем. Думается, Есенин своим горячим молодым чувством пробудил в Айседоре вторую молодость. Конечно, не обошлось в этих отношениях и без возникшего у Дункан материнского чувства по отношению к Сергею, который был намного моложе ее. Кстати, когда в разговоре зашел вопрос об ее возрасте, он ответил, что она старше его лет на десять. Я с умыслом упоминаю об этом, потому что в тот год Айседоре (если взглянуть хотя бы на ее фотографию) можно было дать намного меньше лет, чем было на самом деле. Я уже писал о том, как Есенин любил детей. В этом сказывалась тоска по своим детям – Косте и Тане. Скорбела и Дункан по своим детям: сыну Патрику и дочери Дердри, погибшим в автомобильной катастрофе. Она работала с детьми, а ведь делать это без любви к ним нельзя. И эта обоюдная любовь к детям сближала Сергея и Айседору. Конечно, их взаимному чувству способствовало и то, что они по существу, как все великие люди, были одинокими да еще по натуре бунтарями».
Роман был ярким и шумным. Иногда Есенин поднимал на Изадору руку, но потом раскаивался. Признавался в том, что она имеет над ним власть…
Для того чтобы обеспечить функционирование школы и продемонстрировать успехи своих учениц, Айседора собиралась в заграничное турне. Она направила американскому импрессарио Солу Юроку телеграмму с предложением организовать гастроли по городам Америки. Она хотела выехать с Есениным и двадцатью ученицами. В скобках можно заметить, что это был тот самый знаменитый Сол Юрок, который активно способствовал в советские годы российско-американскому культурному обмену. Благодаря ему американцы познакомились с Давидом Ойстрахом, Святославом Рихтером, Эмилем Гилельсом, Майей Плисецкой, Мстиславом Ростроповичем, Галиной Вишневской, Людмилой Зыкиной.
Ходатайство о выезде поступило к наркому просвещения А.В. Луначарскому 17 марта, а 21 апреля уже выдали мандат. Перед гастролями – 2 мая 1922 года Сергей Есенин женился на Айседоре Дункан. Это было сделано из-за того, чтобы иммиграционные службы не могли к ним придраться, как это было в случае с Максимом Горьким и Марией Андреевой. Перед свадьбой случился очень трогательный момент. Слово Илье Шнейдеру:
«Накануне Айседора смущенно подошла ко мне, держа в руках свой французский “паспорт”.
– Не можете ли вы немножко тут исправить? – еще более смущаясь, попросила она.
Я не понял. Тогда она коснулась пальцем цифры с годом своего рождения. Я рассмеялся – передо мной стояла Айседора, такая красивая, стройная, похудевшая и помолодевшая, намного лучше той Айседоры Дункан, которую я впервые, около года назад, увидел в квартире Гельцер.
Но она стояла передо мной, смущенно улыбаясь и закрывая пальцем цифру с годом своего рождения, выписанную черной тушью…
– Ну, тушь у меня есть… – сказал я, делая вид, что не замечаю ее смущения. – Но, по-моему, это вам и не нужно.
– Это для Езенин, – ответила она. – Мы с ним не чувствуем этих пятнадцати лет разницы, но она тут написана… и мы завтра дадим наши паспорта в чужие руки. Ему, может быть, будет неприятно… Паспорт же мне вскоре не будет нужен. Я получу другой.
Я исправил цифру».
К сожалению, Америка не дала визы ученицам Дункан и они выехать на гастроли не могли.
И все же девочки из танцевальной школы провожали Айседору и Есенина вместе с Ильей Шнейдером. Ему удалось выпросить в Коминтерне большой красный автобус английской фирмы «Лейланд», на борту которого красовался лозунг: «Свободный дух может быть в освобожденном теле». Есенин волновался перед полетом… Айседора заботилась о нем, как могла, прихватила корзинку с лимонами, чтобы сосать их от укачивания. Правда, эту корзинку в последний момент чуть не забыли. Перед отлетом странные мысли охватили Дункан, она вдруг подумала, что на всякий случай нужно составить завещание. Она написала его наспех, на летном поле и провозгласила единственным наследником своего мужа – Сергея Есенина.
Они прибыли в Берлин и там поселились в одном из лучших отелей города – «Адлон». Есенин побывал в редакции сменовеховской газеты «Накануне», в которой был размещен репортаж о визите Есенина и Дункан в Германию.
Мнение и воспоминания современников об их пребывании в Берлине было разным. Так, Наталья Крандиевская-Толстая, жена Алексея Толстого, обитавшего в то время в Берлине, писала: «Порой казалось: пресыщенная, утомленная славой женщина не воспринимает ли и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру».
Они остановились в знаменитом «Адлоне». Они жили широко, правда, Дункан заложила свой дом в окрестностях Лондона и уже вела переговоры о продаже дома в Париже.
Есенин выступает перед Максимом Горьким. Тот оставляет благожелательный отзыв о поэте: «Взволновал он меня до спазмы в горле, рыдать хотелось. Помнится, я не мог сказать ему никаких похвал, да он – я думаю – и не нуждался в них». Но находит весьма язвительные слова о Дункан, сделав собственный вывод: «Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно».
И в такой обстановке и с такими «мнениями» окружающих об их романе они жили…
А вот другие воспоминания историка и писателя Романа Гуля о чтении стихов Есениным.
«Он вошел в зал впереди Айседоры. Она – за ним. Есенин был в светлом костюме и белых туфлях. Айседора в красноватом платье с большим вырезом. Есенина встретили аплодисментами. Но далеко не все. Один из противников вдруг ни с того ни с сего заорал во все горло: «Vive L’Internationale!». Часть публики запела «Интернационал» (тогда официальный гимн РСФСР), а часть начала свистать и кричать: «Долой! К черту!» Есенин вскочил на стул, что-то кричал об Интернационале, о России, о том, что он русский поэт… И, заложив в рот три пальца… засвистал, как разбойник с большой дороги. Свист. Аплодисменты. Покрывая все, ведущий вечера прокричал:
– Сергей Александрович сейчас прочтет нам свои стихи!
Свист прекратился, аплодисменты усилились. Стихли. А Есенин, спрыгнув со стула, подошел к председательскому месту и встал, ожидая полного успокоения зала. Оно воцарилось не сразу. Айседора села в первом ряду, против Есенина. И Есенин зачитал… Голос у Есенина был, скорее, теноровый и не очень выразительный. Но стихи захватили зал».
С.А. Есенин – И.И. Шнейдеру
21 июня 1922 г. Висбаден
Милый Илья Ильич! Привет Вам и целование.
Простите, что так долго не писал Вам, берлинская атмосфера меня издергала вконец. Сейчас от расшатанности нервов еле волочу ногу. Лечусь в Висбадене. Пить перестал и начинаю работать.
Если бы Изадора не была сумасбродной и дала мне возможность где-нибудь присесть, я очень много бы заработал и денег. Пока получил только сто тысяч с лишним марок, между тем в перспективе около 400. У Изадоры дела ужасны. В Берлине адвокат дом ее продал и заплатил ей всего 90 тыс<яч> марок. Такая же история может получиться и в Париже. Имущество ее: библиотека и мебель расхищены, на деньги в банке наложен арест.
Сейчас туда она отправила спешно одного ей близкого человека. Знаменитый Поль Бонкур не только в чем-нибудь помог ей, но даже отказался дать подпись для визы в Париж. Таковы ее дела… Она же как ни в чем не бывало скачет на автомобиле то в Любек, то в Лейпциг, то во Франкфурт, то в Веймар. Я следую с молчаливой покорностью, потому что при каждом моем несогласии – истерика.
И все же не обошлось без неприятного инцидента. Однажды Есенин исчез, и Айседора трое суток искала его и, наконец, поздно ночью нашла в пансионе на Уландштрассе (Uhlandstrasse).
Есенин в пижаме сидел в столовой с бутылкой пива; он играл в шашки с поэтом Кусиковым. В гневе Айседора хлыстом переколотила все расставленные по полочкам кофейники, сервизы, вазочки и пивные кружки. Есенин пытался скрыться от нее, но она нашла поэта и сказала, чтобы он следовал за ней… Счет, который был прислан Айседоре в отель, где они остановились, был огромен.
Расплатившись, они сели в машины и двинулись дальше. Маршрут в Париж пролегал через Кельн и Страсбург, Айседора хотела познакомить любимого со знаменитыми готическими соборами.
С.А. Есенин – И.И. Шнейдеру
13 июль 1922. Брюссель
Милый Илья Ильич!
Я довольно пространно описывал Вам о всех наших происшествиях и поездках в 3-х больших письмах. Не знаю, дошли ли они до Вас?
Если бы Вы меня сейчас увидели, то Вы, вероятно, не поверили бы своим глазам. Скоро месяц, как я уже не пью. Дал зарок, что не буду пить до октября. Все далось мне через тяжелый неврит и неврастению, но теперь и это кончилось. Изадора в сильном беспокойстве о Вас. При всех возможностях послать Вам денег, как казалось из Москвы, – отсюда оказывается невозможно. В субботу 15 июля мы летим в Париж. – Откуда через «Ара» сделать это легче.
В одном пакете, который был послан аэропланн<ым> сообщ<ением> через бюро Красина, были вложены Вам два чека по 10 фунт<ов>. Один Ирме, другой моей сестре.
Получили ли Вы их?
Это мы сделали для того, чтобы узнать, можно ли Вам так пересылать вообще, что нужно.
Милый, милый Илья Ильич! Со школой, конечно, в Европе Вы произведете фурор. С нетерпением ждем Вашего приезда.
Особенно жду я, потому что Изадора ровно ни черта не понимает в практических делах, а мне оч<ень> больно смотреть на всю эту свору бандитов, которая ее окружает. Когда приедете, воздух немного проветрится.