– Ты классно выглядишь, – сказал он, прижимаясь сзади. Я хотела растаять в его объятиях, но смех друзей все еще висел в воздухе.
– Это была шутка, – мягко произнес Маркус, все еще говоря в мои волосы. – Шутка. И почему ты всегда такая серьезная?
– Я не сержусь, – пробормотала я.
– Это было не смешно, – заявила Рональда, сидевшая на диване.
Теперь вся компания засмеялась над Маркусом, хотя Рональда не пыталась острить.
– Лысая сука, – выплюнул Маркус, но если она и слышала, то никак не отреагировала.
Это не было похоже на то, что я видела по телевизору. Это была не криминальная драма «Горячая постель». Я бы даже не назвала это насилием. Он меня толкнул, слегка встряхнул. Да, Маркус дал мне пару оплеух, но при каждом шлепке больше шока я испытывала от звука, чем от боли. Я просто испугалась, ничего больше. И не надо было спрашивать про Энджи. Они были знакомы всю жизнь. Ходили в одну церковь. Их дома были построены по одному проекту. Когда они были малышами, их даже купали в одной ванне. Мне надо было научиться доверять людям.
Мама говорит, если мужчина хоть один раз тебя ударит, уходи от него. Но правда в том, что отец однажды залепил маме оплеуху, когда мне было полгода. Она вышла из комнаты, шатаясь, а он сидел у моей колыбельки и плакал. Мама говорит, это был первый и единственный случай. Так уж вышло. Но такую ситуацию не будешь приводить как пример для подражания.
Я пошла на кухню и налила огуречной воды. Джеймс и Роли последовали за мной, словно телохранители. Часы на микроволновке показывали, что Маркус опаздывал на десять минут, и впервые я была благодарна за его привычку не сдерживать обещания. Был даже шанс, что он вообще не приедет. У него была насыщенная жизнь, много друзей и обязательств. Так сложилось. Поступки любимого человека не всегда оправдывают ожидания, как и сама любовь.
– И кто твой парень? – допытывался отец. Он повернулся к Роли. – Ей ведь еще рано гулять в такой час, так?
Роли взял фотоаппарат и направил на лицо отца. Когда Джеймс повторил вопрос, я услышала щелчок затвора объектива. Роли направил фотоаппарат на меня, и я почувствовала, что расправила плечи, приняв более красивую позу.
– Не надо, Роли. Не снимай ее в таком виде, – попросил Джеймс. – Да что с тобой такое?
Тот опустил фотоаппарат.
Я воскликнула:
– Да я ведь даже не говорила, что у меня есть парень!
Эта ложь напомнила о том, что Маркус сказал в вечер барбекю. «Я не твой парень». От этого воспоминания почувствовалось покалывание в левой руке. Маркус не должен был так со мной говорить, тем более в присутствии гостей, но я знала: отцу все равно, ему важно только то, что Маркус со мной делал, и что я делала с ним, и что мы делали вместе. Джеймс стоял передо мной, и его кулак сжимался и разжимался, как человеческое сердце. Ему хотелось по чему-нибудь ударить. Я сделала шаг назад.
– Что с тобой? – спросил Джеймс.
– Ничего, – ответила я.
Отец вернулся в гостиную, сел на диван среди подушек и вздохнул.
– Где мама? – осведомился он. – Почему Гвен не говорила мне об этом парне?
Я не ответила, и в комнате повисла такая тишина, что слышно было только, как Роли хрустит костяшками пальцев. У него тоже руки чесались. Я видела, что он снова хочет навести на друга объектив. Отец сидел на диване, сгорбившись, как скорбящий медведь.
– Я думал, мать тебя лучше воспитывает.
– Не говори так о маме, – возмутилась я.
– Он ничего плохого о Гвен не сказал, – вставил Роли. – Остынь, Дана.
– Мама на работе. Не все могут позволить себе иметь салон красоты в собственном доме. Не у всех есть лисья шуба. Некоторым приходится работать.
Подобными фразами мама говорила поздно вечером, когда мы были вдвоем и когда выпивала. Я произнесла это тем тоном, какой бывал у нее в лучшие моменты вечера, когда она включала дуэт Саймона и Гарфанкела и пела с ними «Плыви, серебряная девочка», пока голос не становился хрипловатым и фактурным. Так он звучал за минуту до того, как мама начинала плакать.
– Она хорошая мать, – заявила я.
Роли пробормотал:
– Мы знаем.
Джеймс перебил:
– Не уходи от темы. Кто твой парень? Сколько ему лет?
Отец расхаживал по гостиной тяжелыми шагами, так что даже фоторамки на стене дребезжали. Пальцы Роли все еще бегали по корпусу фотоаппарата, а я посмотрела на часы, гадая, приедет ли Маркус вообще, и если да, хочу ли я этого.
Джеймс повернулся ко мне.
– К-к-как…
Я выжидала.
Он попытался еще раз:
– Я х-х-хочу з-з-знать…
Джеймс встал, плотно сомкнул губы и шумно задышал носом. Из-за глубоких вдохов грудь его раздулась под хлопковой рубашкой.
– Имя. Я его у-у-у…
Я едва-едва подалась вперед. Что он собирается сделать? Убить Маркуса? Ушатать его? Мой рот скривился в ухмылке.
Отец махнул рукой, я пригнулась, а слова наконец вывалились наружу.
– Я убью его, – пропыхтел отец. – Я убью его. Как его зовут?
– Маркус МакКриди, – выпалила я, и лицо Джеймса переменилось.
– Я знаю его отца, – проговорил он.
– Который из налоговой, – вспомнил Роли.
Джеймс снова сел на диван.
– Черт его дери. Сколько ему лет? Он же должен был окончить школу?
– Его не оставляли на второй год, – вскинулась я. – У него день рождения в начале учебного года.
Роли спросил:
– Вроде с ним был какой-то скандал?
– Он собирается поступать в колледж? – спросил Джеймс так, словно знал ответ.
– Не в этом году, – ответила я. – Он хочет поработать год и подкопить денег.
Роли похлопал друга по руке.
– Дана, любой отец хотел бы, чтобы такой парень, как Маркус, даже имени его дочки не знал, что уж говорить о… – Он посмотрел на вырез моей блузки. – Что уж говорить обо всем остальном.
– Он неудачник, детка, – сказал Джеймс. – И развратник. Его с треском выперли из какой-то частной школы.
– Что-то вроде того, – поддакнул Роли.
Теперь уже у меня руки сжимались и разжимались, как сердце.
– Он сейчас приедет.
– Я его убью, – повторил отец, но в голосе уже не было прежней решимости, а руки не были готовы к драке.
– Нет, не убьешь.
– Я его убью.
– И кем ты ему представишься? – поинтересовалась я. – Районным дружинником?
– Думай, что говоришь! – разъярился отец.
Роли выглянул из окна.
– Он ездит на красной «Джетте»?
Джеймс ответил вместо меня:
– Да. Я помогал его папочке выбирать машину.
Мы услышали гудок. Звук был странный. Люди еще не привыкли к иномаркам.
– И что, он тебя будет подзывать гудком? – возмутился Джеймс.
Я пожала плечами.
– Ну и что?
– Я не выпущу тебя из дома, – отрезал отец. – Я не шучу, Дана.
Я потянулась за ключами на брелоке в виде фиолетовой кроличьей лапки. Отец велел:
– Положи ключи.
Маркус снова посигналил. На этот раз два гудка.
Я взяла ключи с кофейного столика.
– Он хороший.
И направилась ко входной двери. Отец сделал два шага вслед за мной.
– Осторожнее, – бросила я, – а то он тебя увидит.
Джеймс застыл как вкопанный. Я задержалась на пороге дольше, чем требовалось. Ждала, что он бросится следом, как супергерой. Потеребила рукав блузки с вырезом. Провела пальцами по волосам, заглянула в зеркало в прихожей. Так делала мама, выходя из дома. Я сомкнула губы, распределяя помаду, мизинцем стерла будто бы смазавшееся пятнышко подводки.
– Я пошла, – сообщила я отцу. – Не забудьте запереть за собой дверь на ключ.
– Дана, – позвал Джеймс, – не ходи туда.
– Пока, – сказала я.
Я открыла дверь, вышла, но не стала закрывать, надеясь услышать за спиной шаги отца, но, пока шла по растрескавшемуся цементу дорожки к Маркусу, ожидавшему в «Джетте», из дома не донеслось ни звука. На заднем сиденье было тесно: там поместилось не меньше четырех человек, – но переднее возле Маркуса оставили свободным для меня. Я была его девушкой, и сегодня ему плевать, кто увидит нас вместе. Я обернулась и разглядела в темноте дверного проема лицо отца. Выражения не могла разобрать, но знала, что мое лицо он прекрасно видел. И знала, что он видит огонь, что в моих глазах читает вызов.
Спаси меня, Джеймс. Если осмелишься.
8Фиговый листок
В начале одиннадцатого (предпоследнего) класса без всяких церемоний и даже без большой ссоры на прощание Маркус подарил свой перстень девушке с тремя именами: Рут Николь Элизабет Грант. У нее, как и у меня, были длинные волосы, хотя и не такие густые. Кожа словно дорогой фарфор: бледная и настолько тонкая, что можно было рассмотреть сеточку лавандовых сосудов, расчертивших веки. Я узнала бы эту драгоценность где угодно: темно-красный камень в центре, а по бокам два алмаза в одну восьмую карата. Как-то раз на уроке английского мой взгляд зацепился за внушительное ожерелье из шармов на шее Рут Николь Элизабет, и я увидела, что в середине его оттягивает вниз кусок золота – перстень Маркуса. Я была настолько удручена, что упросила Рональду сбежать с оставшихся уроков, чтобы какое-то время провести в прохладе ее надежного подвала и прийти в себя. Как только мы приехали, я направилась в кабинет мачехи Рональды, подошла к угловому окну и сквозь жалюзи принялась вести наблюдение за домом Маркуса.
– Не переживай ты так, – сказала подруга. – Хочешь поехать со мной в Форт-Макферсон? Там много парней.
– Нет.
– Что, будешь ждать его?
– Он все объяснит. Любовь – сложная штука.
– Ну, – сочувственно заметила Рональда, – вот тебе еще одна из любимых присказок моей мамы: «Если человек тебе нравится, с этим ничего не поделаешь».
На следующий день я нашла Маркуса на парковке для школьников. Он всегда торчал там после уроков, хотя, по идее, должен был работать вместе с отцом с девяти до пяти. Я выскользнула из класса до звонка, чтобы успеть поговорить до того, как толпы детей выплеснутся из школы и одиннадцатиклассники примутся пожимать ему руку, словно он президент. Без гигантского перстня средний палец казался голым. Однажды Маркус дал мне его примерить, но взять себе не разрешил, хотя я и обещала никогда не носить его в школе. Он сказал, что это слишком опасно. Назвал уликой. Ничего страшного, если о наших отношениях будут знать друзья, но в школе, в присутствии взрослых ему приходилось быть настороже. В тот момент его доводы казались убедительными, но Рут Николь была даже младше меня. Если я была малолеткой, то она была малоле