Тут он улыбнулся, в его улыбке я увидела тоску и желание, почувствовала бешеную силу его страсти к Гвен и тяжело задышала.
– Мисс Банни тебя любит, – сказал Роли. – Она еще этого не знает, но она тебя любит.
Мисс Банни провела в больнице почти две недели, но захотела умереть в родном доме. Это было покосившиеся бревенчатое здание, в котором она вырастила своих мальчишек – и Лаверн тоже. Дом был серый, с бетонным крыльцом. С северной стороны по решетке плелось какое-то вьющееся растение. Роли указал мне на него.
– Летом ты бы глаз не смогла отвести от этих роз. Это первое, что я запомнил в тот день, когда мисс Банни взяла меня к себе. Красные розы с желтыми сердцевинками.
– Джеймс уже здесь? – спросила я.
– Он здесь два дня. Мы оба не отходили от нее, но Джеймс хотел, чтобы я съездил за тобой и привез. Мы хотели, чтобы ты увидела ее, пока она в здравом уме.
Я сидела в машине и ждала, пока Роли откроет для меня дверь, потом вышла, как учил отец: поставила правую стопу на землю и протянула левую руку, чтобы водитель мне помог. Я надеялась, что Джеймс все это видит в окно.
– Аккуратно, – предупредил Роли. – Здесь канава.
Там, где я ожидала увидеть обочину, действительно шла канава, полная бурой воды. Я скривилась.
– Да, ты не деревенская девочка, это точно, – прокомментировал Роли.
Отец подал голос, и только тут я заметила, что он вышел на крыльцо.
– Это не деревня, а маленький город.
И протянул ко мне руки.
Наверное, я не рассчитала скорость, когда бросилась в его объятия, потому что отцу пришлось сделать два шатких шага назад. Я сравнялась с ним в росте, так что он говорил прямо мне в ухо.
– Ох, Дана, – произнес он. – Я т-так рад, что ты приехала.
В последующие годы я прочитала в книжках по личностному росту, что люди, не привыкшие к проявлению любви, не умеют ее принимать. Но я точно знаю, что это заблуждение. Отец обнимал меня на крыльце бабушкиного дома у всех на виду, и я этим наслаждалась. Чтобы положить голову ему на плечо и вдохнуть табачный запах, не нужно устраивать предварительных прогонов. Не нужно практики, чтобы знать, как быть дочерью.
Роли спросил:
– Как она?
– Без изменений, – ответил Джеймс. – Большую часть утра мы проговорили.
– Ты ей сказал? – тихо уточнил Роли.
Джеймс кивнул.
– Она хочет со мной познакомиться? – Мой голос был похож на шепот, поэтому я откашлялась и попробовала еще раз: – Что ты ей рассказал про меня?
– Что ты моя дочь. И какая ты умная.
– А про маму?
– Я не так много говорил о Гвен, – уклонился от ответа Джеймс.
Мне это показалось неправильным.
– Неужели она не хочет узнать, от кого у тебя дочь?
Роли попросил:
– Дана, говори потише. Мисс Банни больна. Ей не нужно слышать эти ссоры. Ей и так плохо. Дай ей умереть спокойно.
– Роли! – воскликнула я, движением плеча стряхивая его ладонь. Он убрал руку, и на мгновение я пожалела, что его обидела. – Я ни с кем не ссорюсь. Просто пытаюсь понять, что Джеймс говорил мисс Банни. Я хочу знать, что он рассказывал о маме.
Джеймс заявил:
– Я говорил о тебе. Ты ее внучка, и я хотел, чтобы она посмотрела на тебя перед смертью.
– Но как же мама? – не сдавалась я. – Она так же важна, как и я.
Казалось, Роли сейчас заплачет:
– Пожалуйста, хватит спорить. Пойдемте в дом.
– Ты же не наврал, что моя мама шлюха? – спросила я.
– Нет, – сказал Роли. – Джеймс никогда не сказал бы такое. Ответь ей, Джимми. Как есть.
– Я сказал, что твоя мама умерла, – признался он наконец. – И что тебя воспитала другая бабушка.
– Ты хотя бы сказал, что любил ее? Что это была не просто интрижка?
Джеймс кивнул.
– Я сказал, что люблю тебя, Дана. Она знает, что если я люблю тебя, то твоя мама точно особенная.
Я покачала головой. Так не пойдет.
– Дана, – попросил Роли, – не трать впустую время мисс Банни. Его и так осталось очень мало.
Отец взял меня за руку и провел в спальню, которая была отделена от гостиной только занавеской. Хотя мне и говорили, что мисс Банни тяжело больна, я все равно представляла ее пухлой и пахнущей лимоном, как учительница второклашек. Я не могла вообразить, как на самом деле выглядит умирающий человек. Людей с серьезными болезнями я видела только по телевизору, в сериалах про врачей, например «Охотник Джон». Экранные пациентки были наряжены в тщательно выглаженные хлопковые рубашки, и губы у них были накрашены. Когда они все-таки уходили из жизни, им хватало такта закрыть глаза.
Мисс Банни было шестьдесят пять лет. В то время ее возраст мне казался глубокой старостью, но сейчас моей маме почти пятьдесят, и я понимаю, насколько рано бабушку подкосили годы тяжелого труда, пища с высоким содержанием крахмала и генетическая предрасположенность к раку. Она казалась древней старухой. Таких старых людей я не видела ни по телевизору, ни в жизни. Кожа была толстая и вся в мелких ямках, как апельсиновая кожура, а глаза мутные. Печальнее всего было видеть ее волосы. Кто-то (видимо, Лаверн) накрутил их на дюжину бигуди, словно мисс Банни собиралась на вечеринку.
– Мама, – позвал Джеймс, сжимая мою ладонь, – это моя дочь, Дана Ленн.
– Подойди поближе, – попросила мисс Банни сильным и низким, почти мужским голосом. – Подойди, детка. – А Джеймсу сказала: – Вы с Роли посидите в «Бургер-Мотеле» или еще где-нибудь. Давайте. Не беспокойся. Я не отправлюсь на тот свет до вашего прихода.
И засмеялась. Но никто ее не поддержал.
– Серьезно. Вам двоим здесь делать нечего. Ты хотел, чтобы я познакомилась со своей внучкой. Разве я смогу узнать ее поближе, если вы будете дышать мне в затылок?
Между бледных занавесок, которые служили дверью в спальню мисс Банни, показалась голова Роли.
– Джимми?
Я отчетливо представила их мальчишками. Роли ожидал указаний от Джеймса, не от мисс Банни. Тот заглянул в лицо матери:
– О ч-ч-чем т-т-ты собираешься с ней говорить? Неужели нам н-н-нельзя побыть с тобой всем вместе?
Он подошел к окну и покрутил трость от жалюзи, чтобы впустить в комнату больше света.
– Джеймс, я хочу поговорить с ней по-женски. А теперь кыш, мальчик.
Джеймс попятился к занавешенному выходу, словно не хотел поворачиваться к нам спиной. Он столкнулся с Роли, и мисс Банни снова засмеялась. Смех оказался достаточно вялый: она была слишком слаба, и все же я видела, что ей такая ситуация кажется забавной. Она продолжала хрипло посмеиваться, когда Джеймс и Роли сели в «Линкольн» и уехали.
В доме сразу стало пусто, образовалась такая тишина, к какой я совсем не привыкла. Мисс Банни опустилась на подушку в наволочке с рюшами. Какое-то время она просто лежала и дышала, и я ее не тревожила.
– Мне отрезали левую ногу, – призналась она.
– Понятно, мэм, – сказала я.
– Врачи говорили, что ампутация ноги меня спасет. Она была не особенно красивая, но это была моя нога. Я и подумать не могла, что буду лежать в гробу не в полном комплекте. Жизнь полна неожиданностей.
Я ничего не ответила. Я знала, что явилась для мисс Банни сюрпризом, но меня саму ничто не могло удивить.
– Если бы я могла встать с постели, я бы тебя обняла, – сказала она. – В моем доме для всех находилось место. Твой папа это знает. Я взяла к себе Роли, а потом и Лаверн. Никому не отказывала в приюте, никого не гнала, – она замолчала и снова какое-то время восстанавливала дыхание. – Я люблю тебя, – сказала бабушка точно так же, как сказала Роли много лет назад.
Я знала, что ее слова должны были согреть меня, дать ощущение, что мне здесь рады, но я ничего подобного не почувствовала. Вместо этого размышляла, видит ли она во мне то же, что и в Роли: несчастного, нелюбимого, описанного внебрачного ребенка.
– Не смотрите на меня так, будто я сирота. Моя мама жива, – в сердцах протараторила я. – Она медсестра и заботится обо мне. Я писала экзамен по углубленному курсу биологии, и тут Роли меня выдернул и привез сюда. Этот экзамен стоил пятьдесят долларов, и мама за него заплатила.
– Думаю, она и о моем Джеймсе умеет заботиться, – вздохнула мисс Банни.
– Так и есть, – подтвердила я. – Ее зовут Гвендолен Ярборо.
– А тебя?
– Дана, – ответила я.
– Это я знаю. А какое у тебя полное имя?
– Дана Ленн Ярборо.
Мисс Банни приложила ладонь ко лбу.
– Джеймс поставил подпись на твоем свидетельстве о рождении?
– Нет, мэм, – ответила я. – Его подписал Роли.
Она покачала головой.
– Ох уж эти мальчишки. Они братья, что бы кто ни говорил. Если во что-то ввязываются, то всегда вместе. Ты единственный ребенок, детка?
Я ответила мисс Банни с расстановкой:
– Как я могу быть единственным ребенком?
Лицо ее переменилось, и она коснулась пустоты, где раньше была нога.
– Я не хотела тебя обидеть. О боже. Да, тяжко. Ты видела Шорисс?
Я пожала плечами.
– Мы не знакомы.
– Она хорошая девочка, – сказала мисс Банни. – Я очень ею горжусь. Это ее убьет. И маму тоже. Лаверн родом из этого городка. Ей тяжело пришлось в юности, и она оправится. Но Шорисс родилась и выросла в Атланте. Она никогда не переживала настоящего горя. Это разобьет ей сердце.
– Не я в этом виновата, – сказала я.
Мисс Банни снова похлопала по пустому месту на постели.
– Садись.
Я села, куда она показала, и пластиковое покрытие матраса заскрипело. Я не смотрела бабушке в глаза, уперлась взглядом в прозрачные занавески в дверном проеме. Она положила ладонь мне на спину.
– Ты напоминаешь мне Лаверн. Когда я ее впервые увидела, она была примерно в твоем возрасте, злилась на весь мир, и у нее на то были веские причины. У нее были претензии к матери. У тебя к Джеймсу, и ты имеешь на это полное право. Я ничего не пытаюсь у тебя отобрать. У тебя есть прочная броня. А вот у Шорисс такой нет.
– Мне ее не жаль.
Мисс Банни вздохнула:
– Дана, я жалею, что Джеймс не рассказал о тебе раньше и не привез сегодня твою маму.