[22] на заднем сиденье захочет подкрутить локоны. Мне не пришлось оттирать пятно с платья, а вот локоны всегда нуждаются в небольшом уходе. По сути, я получала шесть долларов в час просто за то, что каталась вместе с клиентами. Даже пока мы сидели в закусочной и лопали сосиски в тесте, это оплачивалось как рабочее время.
Дядя Роли и папа были в форме, только куртки оставили в машине. Они дурачились, как мальчишки, и чашку за чашкой пили некрепкий кофе, сдобренный сливками и сахаром, сидя друг напротив друга в небольшой нише, часто переглядываясь и улыбаясь. Когда мы куда-то ходили втроем, я сидела то с папой, то с Роли. Не знаю, замечали ли они, но мне кажется, было бы неправильно, если бы дяде все время приходилось сидеть в одиночестве.
Клиентки «Розовой лисы» во всеуслышание удивлялись, почему дядя Роли все еще не женат, и я знала как минимум трех женщин, которые были бы более чем рады эту ситуацию исправить. Он почти не бывал в салоне, как и папа (мама говорит, они просто не хотят видеть, откуда берется красота). Дядя заскакивал ненадолго и всегда был очень мил. Когда он заходил в салон, чтобы занести заказ или еще по какому делу, дамы, которым уже сделали завивку и навели красоту, флиртовали напропалую, а те, у кого голова была еще мокрая и курчавая, прятались за журналами «Эбони», время от времени поглядывая на Роли поверх глянцевых страниц. Дядя, который хорошо знал свою роль, всем делал комплименты, в том числе маме и мне, а потом откланивался, коснувшись пальцами фуражки.
После его ухода дамы принимались капитально перемывать Роли косточки. Сначала перебирали все пристойные варианты. Может, какая-то женщина разбила ему сердце и теперь он, обжегшись на молоке, дует на воду? Может, ему жену заменяет бизнес? Боже упаси, может, служил во Вьетнаме? (В этот момент мог начаться очень эмоциональный разговор, в зависимости от возраста клиенток. Обязательно кто-нибудь рассказывал про деверя или зятя, который из-за этой войны сошел с ума. Никогда не муж, и, славатебегосподи, не сын.) Романтически настроенные предполагали, что у дяди есть женщина, но по какой-то причине (может, жена мэра) ему приходится держать отношения в тайне.
Мама отвергала теории. «Он просто так привык», – говорила она. Или: «Он просто ждет свою единственную». Иногда какая-нибудь женщина набиралась смелости и задавала вопрос, который у всех вертелся на языке. Это была всегда самая молодая или самая старая из присутствующих. «А может, он не женщин любит, Лаверн?»
Мама говорила, что нет, дело не в этом.
Правда в том, что дядя Роли не был совсем холостяком.
У него были мы.
Однажды в понедельник, когда мама наносила мне средство для выпрямления волос, она сказала, что видела дядю в компании женщины: темнокожая, очень, как актриса Сисели Тайсон, но с шикарными волосами. Я тоже видела ее, но не могла признаться. Это было незадолго до выпускного Джамаля, до того как я поняла, что порой человек может быть в безопасности и одновременно жалеть об этом. Мы гуляли в парке имени Адамса посреди учебного дня. Идти было некуда: моя мама работала прямо в доме, а его мама (как он говорил всем, кто готов был сесть и слушать) могла «позволить себе не работать», поэтому целый день просто сидела дома. Так что приходилось встречаться в общественных местах. Джамаль стремился побыстрее вернуться в машину, которую припарковал в укромном месте, на заросшем соснами берегу. Я сказала, что хочу немного покачаться на качелях. Это было вранье: мне не так уж нужны были качели, просто хотелось, чтобы он уговорил меня вернуться в машину, сказал, как сильно скучал по мне в школе, чтобы завел меня, прижав ладонь к ширинке своих джинсов и заверил, что сейчас сломает молнию от того, как сильно меня любит. Я собиралась покачаться и подразнить его своей развевающейся юбкой, пока он не скажет: «Шорисс, ты сводишь меня с ума».
Только я устроила попу на качелях, встала на цыпочки и отступила на пару шагов, чтобы оттолкнуться посильнее, как вдруг заметила Роли и его подругу. Мы смотрели друг другу в глаза. Моя рука метнулась к кончику носа: я всегда так делала в испуге. Дядя дернул головой, как делают собаки, когда в замешательстве. Джамаль обернулся посмотреть, что я такое увидела, и то же сделала подруга Роли. Мы вчетвером оказались впутаны во что-то, только в тот момент я еще не знала, во что именно. Дядя Роли приложил палец к губам, как бдительный библиотекарь. Он никогда не приводил ее к нам домой, а я никогда о ней не спрашивала. Это была, если честно, обыкновенная вежливость – одно из главных правил в нашей семье. В то время мы еще были вежливой семьей. Например, в эту субботу никто не спросил, почему меня не пригласили на шестнадцатилетие Рут Николь Элизабет, хотя мы жили по соседству, входили в один отряд девочек-скаутов, а наши мамы вместе посещали уроки танцев при Ассоциации молодых христианок. Мало того, меня приглашали на предыдущие вечеринки Рут Николь Элизабет, и мама всегда особенно тщательно выбирала для нее подарок. Только в прошлом году я подарила ей три бусины с бороздками – в общей сложности на четырнадцать карат. Предыдущие вечеринки проходили у Грантов на просторном заднем дворе или в красиво отделанном подвале. Но мероприятие по случаю шестнадцатилетия было тщательно продуманным и проводилось в ресторане, а это совершенно другое дело. Родители должны были заплатить определенную сумму за каждого гостя. Они рассылали приглашения, и те, кто собирался идти, должны были обязательно ответить. Ходили слухи, что был еще список ожидания.
Дядя Роли чиркнул спичкой и зажег сигарету, свисавшую с его тонких губ.
– Хочешь, Джимбо? – спросил он, протягивая горящую спичку папе.
Тот наклонился и поднес сигарету к огоньку.
Я попросила официантку долить мне диетической колы.
– Возьми обычную, – посоветовал папа, положив руку мне на плечо.
– Слишком много калорий, – отказалась я.
– И почему твоя мама так зациклилась на своем весе? Только собакам нравятся кости.
– И даже собаки хотят, чтобы на этих костях было хоть немного мяса, – добавил Роли.
Они засмеялись и вернулись к еде.
– Который час? – спросила я, тряхнув волосами.
Папа нахмурился. Ему не нравились наращенные пряди. Он сказал, что мне и без них хорошо.
– Всего пол-одиннадцатого. По расписанию мероприятие продлится до полуночи, – напомнил дядя.
– Эта вечеринка – большое событие, – заметила я. – Мама делала им прически. И Рут Николь Элизабет, и ее маме, и лучшей подруге. Мы трудились весь день.
Так и было, и день, надо сказать, был паршивее некуда. К чести именинницы, она ни разу не упомянула слово «вечеринка», пока я умащивала ее голову. И даже не пожаловалась, когда я слишком сильно потянула спутанные волосы на затылке и выдернула несколько мягких волосков с корнем. Наконец мы их проводили в 16:30. Клиентки отправились домой, чтобы переодеться в свои вечерние наряды, а я пошла наверх, надела белую с синим форму и поехала работать с папой и дядей Роли. И прошу заметить, у меня тоже было вечернее платье: лавандовое, с асимметричной юбкой в несколько уровней и вырезом сердечком, размер 48–50. Папа привез его однажды ночью – выиграл в покер.
И хотя для нас подобный наплыв посетительниц был все равно что флеш-рояль на всю весну, мама была в дурном настроении, когда готовила клиенток к большим празднествам. По ее манере это не было заметно, на то она и профессионал. Шесть недель спустя девушки дарили ей фотопортреты размером с кошелек, на которых были наряжены в кринолины в духе «Унесенных ветром», и мама превращалась в одну сплошную улыбку. Над креслом для мытья головы висела пробковая доска как раз для таких изображений. Но когда мама наконец закрывала салон, она плюхалась в кресло с изнеможением, которое нельзя было списать на обычную усталость после рабочего дня. «Деньги, конечно, хорошие, но я не завидую Роли и Джеймсу. Возить этих девчонок и обращаться к ним “мэм”! Им по шестнадцать лет. Помоги мне, боже. Не успеешь обернуться, как придет пора выпускных балов».
– Твоя мама смотрит на ситуацию неправильно, – сказал папа, разрезая сосиски. – Двадцать лет назад это было бы невозможно. Она не замечает своего счастья, даже когда то маячит перед носом.
– Как думаешь, во сколько обходится такая вечеринка? – спросил Роли.
– Не знаю, – сказала я.
– Четыре тысячи долларов? Пять? – прикинул папа. – Но это я так, с потолка беру. Я ничего не знаю о подобных торжествах. А ты хотела бы такую вечеринку, Звездочка?
– Мое шестнадцатилетие поздно праздновать. Мне уже семнадцать.
– Можем отметить восемнадцатилетие.
– Такой традиции нет, – сказала я.
– Выпускной? – предложил папа.
– Это не для меня.
Дядя Роли добавил:
– А я тут подумал, может, устроить праздник для Лаверн?
– Не знаю, – засомневалась я. – Такие мероприятия действуют ей на нервы.
За прошлую неделю она накрутила столько спиральных локонов, что пришлось носить повязку на запястье.
– Тут другое дело, – заявил папа. – Совсем другое, когда ты сам почетный гость.
– Не знаю, – повторила я. – Она не такой человек.
– Может, и такой, – возразил Роли.
– Вовсе нет, – настаивала я. – Я уверена.
– Я знаю Лаверн дольше, чем ты, – добавил папа, и оба усмехнулись.
– Она ненавидит пышные вечеринки, – твердила я. – Мы ведь постоянно вместе. Я знаю, как сильно она их ненавидит.
Дядя продолжал:
– По моим подсчетам, скоро будет двадцать лет со дня открытия «Розовой лисы».
– Вот и отлично, – сказал папа.
Они улыбнулись друг другу и повернулись ко мне.
Переубедить их было невозможно.
– Скажем, что это твоя идея, – заявил Роли.
– Я думала, это будет сюрприз, – сказала я.
– Вот это ей не понравится, – покачал головой папа.
– Верн не любит сюрпризы.
– Это правда, – подтвердил папа.
И спорить было бессмысленно. Они знали Лаверн намного дольше, чем я. И когда с вечеринкой все решили, перешли к другим темам. Папа обратился к Роли: