Я прошептала:
– Приглашаю тебя на нашу вечеринку.
Дана покачала головой.
– Не получится.
– Хочешь, возьми подругу, Рональду. В приглашении говорится, что можно взять с собой еще одного гостя.
Она вздохнула.
– Ты знаешь, мне так сложно отпроситься.
– Ну тогда позови маму.
Голова Даны дернулась под моими руками, так что я сделала воду похолоднее.
– Так лучше?
– Шорисс, – произнесла она дрожащим голосом, – Я просто не смогу прийти, понимаешь?
– Почему?
– Во-первых, к тому времени Рональда уже уедет.
– Куда?
Я помогла Дане сесть и обернула ее холодную, мокрую голову чистым полотенцем.
– Обратно в Индиану, – ответила она и рассказала присутствующим, что произошло.
Рональда взяла с собой Нкруму в город: ей надо было куда-то заскочить по делам. Она оставила мальчика одного на минуту, и того сбила машина. Не настолько сильно, чтобы пришлось ночевать в больнице, но достаточно, чтобы ребенок начал орать и реветь так, словно умирает. Кто-то вызвал полицию, и пошло-поехало. Между отцом Рональды и ее мачехой произошел самый крупный и запутанный скандал за всю их совместную жизнь. Притом у малыша не было никаких повреждений. Это у Даны в голове не укладывалось. Но мачеха совершенно съехала с катушек.
– «Фэрберн Таунхаус» – достаточно тенистый район, – признала Дана, – но только после заката. Именно там сейчас остановился парень Рональды, потому-то она туда и поехала. Этого никак не объяснить родителям, потому что они буржуи, понимаете?
Мама сказала, что понимает.
И что было делать? Оставить Нкруму дома одного? У подруги не было выбора: пришлось тащить мальчика с собой.
– Они ею пользовались как прислугой, понимаете, о чем я? Как я ни приду, у нее постоянно брат на руках.
Рональда любит своего парня, а у него какие-то проблемы, и она просто не могла проигнорировать его просьбу.
– Она ему была необходима!
По словам Даны, родителям не нравился этот парень, потому что ему двадцать четыре года и он военный, так что слишком взрослый, чтобы встречаться со старшеклассницей. Но на самом деле им не нравилось, что у него нет высшего образования. И кроме того, парень попал в очень серьезную переделку, и ему нужна была поддержка и пятьдесят долларов. А Рональда не из тех, кто бросит парня в трудную минуту.
Она поехала в «Фэрберн Таунхаус», чтобы отдать деньги, которые честно заработала, присматривая за избалованным братцем, и все было нормально, пока Рональда не зашла на минуту в дом, чтобы попрощаться с матерью своего парня, просто стараясь быть вежливой. И тут мальчишка выбежал на парковку, где его сбила машина. Хотя правильнее сказать «слегка задела». Но все равно. Полиция приехала через пять секунд. Стали спрашивать Рональду, ее это сын или как.
Примчалась мачеха и начала истерить, потому что у Нкрумы была малюсенькая царапина на брови. А она орала так, словно его застрелили.
– Но и ее можно понять, – сказала мама.
Да, Дана понимала ее тревогу, но у мачехи не было никакого повода устраивать такой скандал. Она говорила с Рональдой так, что лучше бы в лицо плюнула. А теперь подруге придется возвращаться в Индиану.
Мама сказала:
– Очень обидно, причем для всех, кто участвовал в этой истории. Я за них за всех помолюсь.
– Нет, – сказала Дана, – помолитесь за Рональду. Ей нужнее.
Мама оторвала взгляд от работы.
– У меня молитв на всех хватит.
Дана поймала край полотенца и вытерла нос.
– Я буду по ней скучать. И она не виновата! Рональда вся в мать, а родителей не выбирают.
Моя мама зафиксировала волосы клиентки, заказавшей химическую завивку, четырьмя или пятью заколками, подошла к креслу № 2, где я сушила Дане волосы, и взяла из моих рук фен. Она мурлыкала ей так, как утешают плачущего малыша, который никак не может уснуть. Когда начала зачесывать волосы вперед, девушка закрыла глаза, и волосы накрыли лицо, словно саван.
Я закончила с укладкой задолго до часа пик, который начинался в 17:30, однако она осталась в салоне поговорить с моей мамой. Настроение ее загадочным образом улучшилось, и Дана задавала вопросы, как дружелюбный журналист. Что маме нравится из еды? Так ли важно, по ее мнению, получить высшее образование? Может ли она дать совет? Мама раскрылась, как цветок. Она смеялась над шутками Даны и отмахивалась от ее комплиментов. Только один вопрос, видимо, оказался неуместным.
– Миссис Уизерспун, как вы считаете, вы счастливый человек?
Мама положила щипцы на мокрое полотенце. Послышалось шипение. Она нахмурилась, лизнула палец и коснулась горячего металла, все еще хмурясь.
– Не знаю.
– А как вы думаете, кто в этом виноват? Кого вы вините?
У мамы был такой вид, словно у нее голова закружилась. Она сказала клиентке:
– Вот детки пошли. Мы в свое время были куда проще.
Клиентка сказала:
– Не бывает стопроцентно счастливых людей.
– Но вы могли бы быть счастливой? – допытывалась Дана, не сводя глаз с мамы.
– Я счастлива, – вклинилась я.
– А я нет, – сказала Дана. – Мне кажется, я одинока.
– Ах, милая! – воскликнула мама и предложила ей поужинать с нами.
Мы обе были немного огорчены, когда Дана сказала:
– Спасибо, но я должна идти.
Она отказалась и от моего предложения ее подвезти, так что я проводила Дану по Линнхерст до автобусной остановки.
– Тебе бывает одиноко? – спросила Дана.
– Иногда, – призналась я.
– Потому что ты особенная. Людям трудно тебя понять.
Я пожала плечами, потому что считала себя обыкновенной, как яичница, но оценила комплимент.
– Тебе одиноко из-за того, что ты особенная?
– Нет, – ответила она, – мне одиноко по самым обычным причинам.
Мы дошли до остановки, которую отмечал бетонный столб, бугристый от множества слоев белой краски.
– Можешь не дожидаться автобуса со мной, – сказала Дана.
– Да ничего. Обязательно заплети волосы перед сном. Если будешь спать прямо так, на подушке, кончики посекутся.
Она ответила, что постарается не забыть.
– А все-таки, почему папа решил устроить для мамы эту вечеринку?
Лицо у Даны было доброе, но я почувствовала, как от моих ладоней к локтям пробирается холод.
– Наверное, потому что любит ее.
Может, на лице отразилось что-то, чего я не собиралась показывать. Наверное, поэтому она протянула ладонь и коснулась моей руки.
– Все вокруг всю жизнь любят тебя больше всех, а ты, похоже, этого даже не замечаешь.
Я напряженно рассмеялась.
– Мне нужно, чтобы меня любили не только родители.
Она прошептала:
– Я люблю тебя. Веришь?
В первую секунду я ничего не ответила. Словно меня внезапно одолело папино заикание, только слова застряли в голове, а не в горле. Иногда я сомневалась, действительно ли нравлюсь Дане. Она бывала саркастичной и даже язвительной. А вдруг и правда вокруг есть люди, любящие меня, просто они никогда в этом не признавались? Я подумала о Джамале, который сейчас был на расстоянии в шестьсот пятьдесят километров от меня, в Хэмптоне, штат Вирджиния. Любит ли он меня, пока готовится к экзаменам, приносит клятву верности студенческому братству, увивается вокруг дочек врачей, приглашает их поужинать, зовет познакомиться с родителями? Не считая воспитательницы в детском саду, никто, кроме членов семьи, никогда не говорил, что любит меня. Это шокировало, ошеломляло и очень будоражило.
– Вот видишь? – сказала Дана. – А ты даже не замечала.
Она покачала головой, будто не могла поверить, насколько я слепа, и развернулась на звук подъезжающего автобуса.
– У тебя разве нет ощущения, что мы будто давно знакомы?
– Есть, – подтвердила я, все еще не придя в себя от этого разговора о любви.
Голова кружилась из-за возможности того, что меня втайне обожали всю жизнь.
Поднимаясь в автобус по ступенькам, Дана грустно оглянулась через плечо.
– Ты не сказала то же в ответ.
– Чего не сказала? – крикнула я в закрывающиеся двери.
Она прошла на место у окна, но на меня и не посмотрела, хотя я стояла на углу и махала ей вслед, как ребенок.
Если папа начинает всерьез обдумывать какую-нибудь Грандиозную Идею, его невозможно переубедить. Когда он вознамерился открыть фирму «Седаны Уизерспуна», никто, кроме Роли, не верил, что это дельный план. Мисс Банни, царствие ей небесное, хотела, чтобы он устроился личным водителем к белым. Даже мама сомневалась в успехе этой затеи. Она думала, что ему, наверное, лучше пойти служить в армию, потом, по закону о правах военнослужащих, в колледж, а потом воспользоваться льготами для ветеранов и купить дом в городе Мэйкон. Он говорит, что нутром чуял: им с Роли суждено работать на себя. А теперь чуял, что маме отчаянно необходим официальный прием.
– Я это точно знаю, Звездочка.
– Но ведь я с ней провожу весь день, – спорила я, когда мы выходили из магазина канцтоваров. – Когда приближается большая вечеринка, она говорит: «Это же бессмысленно». А в сезон светских приемов у нее мигрени.
Папа поднял брови:
– Правда?
– Правда, – заверила я.
– А ты когда-нибудь слышала басню про лису и виноград? – спросил папа.
Он открыл бардачок и достал носовой платок с монограммой.
– У тебя что-то на подбородке.
Я коснулась платком лица.
– Нет, ей не завидно.
– Ты еще научишься просеивать то, что люди говорят, и понимать, что они на самом деле хотят сказать, – мы остановились возле салона. – Не спорь со мной. Когда-нибудь мы и для тебя устроим вечеринку.
– Я не лисица из басни, которая не может дотянуться до ягод и говорит, что они, наверное, кислые.
Папа нажал на кнопку, и стекло опустилось одним скользящим движением.
– Я серьезно. В твою честь тоже будет вечеринка.
Потом коснулся козырька фуражки, машина плавно поехала по подъездной дорожке, и я почувствовала, что улыбаюсь.
Они решили сообщить маме о вечеринке в понедельник вечером, пока та сидела на диване, попивала шнапс с соком и смотрела свои сериалы. Я только зашла в дом после школы, и тут услышала, как кто-то зовет меня театральным шепотом. Обернувшись, заметила папу и дядю, прячущихся в дверях гостевой спальни.