– Шорисс, ты должна ехать с нами.
И мягко взял меня за руку.
– Мы не можем ее так оставить. А вдруг ей плохо? А вдруг она там умерла?
– Она не умерла, – заверил Роли. – Она просто напугана.
– Да как ты можешь в такой ситуации поддакивать папе?
– Нам надо спешить, Шорисс, – не слушал он.
Папа скомандовал:
– Поехали.
И направился к лимузину, даже не обернувшись проверить, идем ли мы за ним.
Роли держал меня за руку мягко, аккуратно, так что я легко высвободила ладонь и прижала лицо к щели между дверью и косяком. Почувствовались характерные запахи туалета: моча и дезинфицирующее средство.
– Что с тобой? Пожалуйста, выходи.
– Она в порядке, – на этот раз дядя схватил меня крепче. – Просто расстроена.
Он повел меня к лимузину, и я вся обмякла, не могла даже голову прямо держать.
– Пожалуйста, не заставляй тебя тащить. Не усугубляй ситуацию.
Пока он тянул меня к машине, носки кроссовок с блестками шаркали по асфальту. Папа уже сидел на водительском кресле. Лимузин завелся, зазвучала музыка хорошо отлаженного двигателя.
Роли открыл дверь.
– Просто садись, Шорисс. Просто садись.
– Нет, – упиралась я. – Я не могу ее бросить.
– Ее мама уже едет, просто поверь, – уговаривал Роли, все еще стоявший у открытой двери, словно шофер. Он добавил: – Пожалуйста.
Папа открыл водительскую дверь.
– Отойди, Роли, – папа встал передо мной. – Шорисс, залезай в чертову машину прямо сейчас. У меня нет времени на игры. Залезай.
Он положил одну руку мне на плечо, а другую на макушку и подтолкнул внутрь.
– Ничего не спрашивай.
Папа никогда в жизни меня и пальцем не трогал, когда злился. А в тот момент всего лишь прикоснулся, но ярость с его кожи перескочила на мою, словно искра. Я безвольно плюхнулась на заднее сиденье, послушная, как собака.
– Не плачь, – сказал Роли. – Мы любим тебя. Все трое. Я, твой папа и Лаверн – мы любим тебя больше всех на свете.
– Роли, – окликнул папа, – залезай в сраную машину.
Дядя поспешно обежал вокруг лимузина сзади и сел на свое место возле папы.
Отец мягко нажал на газ. Когда едешь в лимузине, должно казаться, будто ты паришь. Роскошь в том, чтобы даже не замечать, что машина движется. Я схватилась пальцами, как крюками, за ручку и всем весом навалилась на дверь. Между щелчком двери от движения моей своевольной руки и падением на асфальт прошла, наверное, всего пара секунд, но я успела почувствовать укол сожаления. Когда тело коснулось асфальта, я знала, что выгляжу смешно. Грубая поверхность дороги стесала полоску кожи с голого плеча. Я упала с высоты всего тридцать сантиметров, ну максимум сорок пять, но казалось, что я в свободном падении лечу с моста через реку Чаттахучи. Жизнь не пронеслась перед глазами, но события нескольких предыдущих часов промелькнули, словно бегущая строка, движущаяся с такой скоростью, что я не могу ее прочитать, но все равно отчаянно всматриваюсь, силясь хоть что-то понять.
22Ссадина
Когда мы приехали домой, мама ждала на пороге, занимая весь дверной проем широкой фигурой. Ее синий халат сильно натянулся на животе. Она распахнула объятия, словно Иисус, проповедующий «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне».
– Что случилось? – спросила мама у отца. – Что с ее плечом?
– Выпала из машины, – ответил папа. – Она оп-п-перлась о дверь и выпала. Поверхностная рана, ничего страшного. Просто небольшая ссадина, вот и все.
– Детка, – обратилась мама ко мне. – Что случилось?
– Не знаю.
– Что значит «не знаю»?
Я была сантиметров на пять-семь выше, и притом она была босая, а я в кроссовках на толстой подошве. Мама обняла меня – пришлось согнуться, чтобы подстроиться под ее объятия. Почувствовался запах химической завивки и персикового шнапса. Она крепко обхватила меня руками, сильно давя на больные места.
А действительно, что случилось? Если брать голые, как обглоданные кости, факты, я выпала из машины и содрала кожу на плече. Папа резко затормозил, Роли выпрыгнул из машины, но папа не заглушил двигатель. Он неподвижно замер, вцепившись в руль, а дядя опустился на колени рядом со мной, лежащей на асфальте.
Однако вокруг костей есть еще кожа, мышцы, кровь. Я выбралась из машины, процарапав себе путь на волю, и приземлилась на асфальт – уже другая, совсем запутавшаяся. На той парковке осталась моя кровь и немного кожи, хотя, наверное, ее невозможно заметить на темном асфальте.
Дядя Роли спросил:
– Как ты? Головой не ударилась?
Я сказала, что нет, и коснулась плеча. Пальцы стали мокрыми от крови. Папа не заглушил двигатель. И не вышел из машины.
– Почему вы хотите бросить Дану? – спросила я.
Роли ответил:
– Мы ее не бросаем. Она сказала, что мама скоро приедет.
– Тут что-то нечисто, – не поверила я.
– Шорисс.
– Да или нет, Роли?
Я лежала на асфальте, распластавшись на спине. Стесанное плечо саднило от прикосновения к бугристому покрытию, но мне казалось, других вариантов нет. Я лежала на грязном асфальте, и тело было орудием, чтобы превратить неведение в знание.
Дядя начинал стареть. Его лицо стало немного дряблым, а в упрямой щетине, которую приходилось сбривать дважды в день, вдоль линии челюсти пробивалась седина.
– Что происходит? – допытывалась я.
– Тебя это не касается.
– Почему у тебя нет детей? Почему у тебя нет жены? Расскажи. Я не рассержусь. Мне надо знать.
– Шорисс, – сказал он. – Вставай. Поедем домой и обработаем плечо. Твоей маме придется вынимать кусочки гравия пинцетом.
Папа посигналил – дважды.
Роли пробормотал:
– Не надо так с ней, Джимбо, – а потом позвал: – Идем, Дана.
– Я Шорисс, – поправила я. – Дана – это моя подруга, которая заперлась в туалете и которую вы с папой пытаетесь бросить в этой глуши. Пожалуйста, дядя Роли. Просто скажи, что происходит.
Он встал, поднял меня на ноги и проговорил:
– Шорисс, мы все стольким пожертвовали ради тебя. Я думал, ты нам больше доверяешь. Можешь просто взять и уйти?
В его тоне слышалось столько терпения. Голос был абсолютно спокойным, словно он просил меня подать отвертку, но лицо выглядело напряженным и изборожденным морщинами, будто Роли вел переговоры для спасения заложника. Папа снова посигналил, и дядя ударил по багажнику кулаком. Потом повернулся ко мне, протянул руку, и показалось, что, по совести, надо бы пойти с ним в машину. Это правда. Роли никогда меня ни о чем не просил.
Я заглянула в его доброе, терпеливое лицо.
– Хорошо.
– Мы любим тебя, Шорисс. Все, что мы делаем, – ради тебя.
От Роли пахло потом и еще чем-то – потом я решила, что это был запах страха.
– Пожалуйста, не спорь, ладно?
Папа навалился на гудок.
– Роли, – крикнул он, – надо ехать!
– Тише, Джимбо! – откликнулся тот.
Потом открыл дверь и так предупредительно помог мне сесть, словно я самый щедрый клиент. Он закрыл дверь и на всякий случай проверил ее.
– Папа, – начала было я.
– Я не хочу говорить здесь, – отрезал он. – Поговорим, когда будем дома. Дай мне сосредоточиться на дороге.
Не успел он отъехать, как на парковку, резко развернувшись, въехала малолитражка «Форд Эскорт» с механической коробкой передач. Водитель поставил ее прямо на нашем пути. Оттуда выскочила женщина: темнокожая, мягкого черного цвета, как Сисели Тайсон, с длинными волосами, забранными под головную повязку со стразами.
– Твою мать, – ругнулся папа.
– Тише, – повторил Роли.
Женщина прошагала к папиному окну.
– Где она?
– Заперлась в туалете, – ответил Роли.
– Что вы с ней сделали?
– Ничего, – заверил дядя. – Она там уже сидела, когда мы приехали.
– Я говорила не с тобой, а с мистером Уизерспуном. Скажите мне, что вы не собирались вот так ее здесь бросить, – дама нагнулась, чтобы заглянуть в узкую щелку приспущенного папиного окна. – Вы собирались! Вы собирались оставить мою дочь одну неизвестно где!
Она сделала движение рукой, как будто хотела дать папе пощечину, но щель была слишком узкая.
– Спокойно, – выговорил отец. – Она сказала, что позвонила матери, и мы предположили, что вы уже в пути.
– Вы хоть проверили, в порядке ли она? – Женщина заглянула в окно. – И ты с ним заодно, Роли? Никогда бы не подумала, что ты на такое способен.
Наконец незнакомка посмотрела на заднее сиденье – на меня. Это была та женщина, которую я видела в парке рядом с Роли. Сейчас она выглядела по-другому: лицо было дикое и морщинистое. Но она улыбнулась. Это была холодная улыбка, более арестантская, чем у того заключенного на уборке мусора.
– Меня зовут Гвендолен, – представилась она. – Я мама Даны. Пожалуйста, расскажи, что случилось. Пожалуйста, расскажи, что вы сделали с моим ребенком.
– Я ничего не делала, – оправдывалась я.
– Почему на тебе ее топ?
– Она подарила.
– Гвен, хватит говорить с ней. Не впутывай в это мою дочь.
– А вот это забавно, – съязвила Гвендолен. – Вот это действительно забавно.
Папа нажал на гудок.
– Иди к своей дочери. И скажи Уилли-Мэй, чтобы отъехала и дала мне дорогу.
Она ударила ладонью по стеклу рядом с папиным лицом, оставив жирный след. Роли открыл дверь со своей стороны, а папа и Гвен в один голос рявкнули:
– Сядь!
Когда Гвендолен пошла вдоль «Линкольна», папа нажал на рычаг, чтобы заблокировать окна и двери. Изящно перебирая ноготками, она постучала мне в окно. Отец на переднем кресле врубил стерео, заполнив машину Бетховеном. Он сделал такую громкость, что симфония стала похожа на визг умирающих кроликов. Накрашенные помадой губы Гвендолен двигались, но я ничего не могла расслышать сквозь ревущую музыку. Гвен пнула дверь, а потом двинулась к туалету.
Папа посигналил «Форду», но женщина за рулем и пальцем не пошевелила. Ее лица я не могла разглядеть, видела только, что на голове была повязана синяя бандана. Папа посигналил еще, а та погудела в ответ. Для такой маленькой машинки у «Форда» был очень мощный гудок.