– Ты не можешь меня выставить, – рассердилась Гвендолен и выдернула ревущий фен у мамы из рук. – Выключи эту дрянь и слушай меня.
– Эй, – возмутилась я, – не трогайте маму!
Мой голос даже мне самой показался жалким: он выдавал, насколько я была напугана. В руках Гвендолен фен выглядел совсем как пистолет.
– Я не мисс, я тоже миссис, как и ты, – проговорила она. – Ты не одна такая. Может, я живу не в таком роскошном доме, но я тоже миссис.
Мама огляделась по сторонам, будто ища, куда бы присесть, но все кресла были заняты, а взгляды прикованы к Гвендолен. Она достала сложенный вдвое листок бумаги и резко протянула его маме, точно судебную повестку. Я посмотрела на Дану. Та внимательно изучала туфли. В этой бумаге явно заключается какая-то пакость. Мама не стала ее брать.
– Убирайтесь из моего салона, – потребовала она. – Убирайтесь из моего салона. Я здесь хозяйка. Убирайтесь.
Миссис Грант, так и сидевшая под сушилкой, начала опять аплодировать и посматривать на других женщин, чтобы те присоединились к ее странному жесту, но остальные не поддержали. Как и я, они не могли отвести глаз от сложенного листка.
– Убирайтесь, – повторила мама. – Мне все равно, что вы принесли. Никакие ваши бумажки не могут касаться меня.
– Возьми, – напирала Гвендолен. – Возьми, а не то прочитаю вслух.
Мамина грудь вздымалась над вырезом-сердечком. Она будто не знала, чем занять руки. Кулаки сжимались и разжимались, как два бьющихся сердца. Гвендолен развернула листок, окинула его долгим взглядом, потом подняла глаза, сделала вдох, оглядела присутствующих и коснулась волос. Потом облизнула губы, и, хотя собиралась огласить документ с застывшим и суровым выражением, в момент, когда готовилась прочитать его, я точно заметила на лице мимолетную искру восторга. Какой бы туз Гвен ни прятала в рукаве, она ждала этого момента очень долго. Я сделала три шага вперед, слегка запнувшись о лодыжки миссис Грант, но все же сумела выхватить листок из руки матери Даны.
– Хорошая девочка, – сказала миссис Грант, будто о домашнем животном.
Я развернула страницу. Это была ксерокопия. Запах химической краски все еще чувствовался. Я таращилась на свидетельство о браке, выданное Джеймсу Ли Уизерспуну и Гвендолен Беатрис Ярборо в штате Алабама через год после моего рождения.
– Это брехня, – выпалила я, обращаясь не к ней, а к Дане.
У Гвендолен руки были скрещены на груди, а дочь держала их по швам, как добровольная помощница в церкви. Женщина сказала моей маме:
– Мне жаль, что пришлось вот так это рассказать.
Правда – странная штука. Она как порнография: с первого же взгляда понимаешь, что это она. Дана, серебряная Дана, была моей единокровной сестрой. Джеймс, мой самый обыкновенный папа, с толстыми, как донце бутылки от колы, линзами оказался самым настоящим кобелем. А кто тогда я? Дура. Я пригласила Дану в свой дом. Каждый раз, когда хотела с ней повидаться, она вынуждала меня упрашивать о встрече. И я ведь упрашивала. Каждый раз.
– Тебе не стыдно? – обратилась я к Дане, не отрывая глаз от бумаги в руках.
– Я ее не подсылала. Это полностью ваша затея, – заявила Гвендолен. – А то, что в этом документе, касается только меня и твоей матери.
– Дай сюда, Шорисс, – велела мама. Я протянула листок, она внимательно рассмотрела его, потом смяла выданное в Алабаме свидетельство и бросила на пол. – Ты думала напугать меня какой-то бумажкой?
Гвендолен немного стушевалась, словно мы играли не по сценарию. Придерживая большую кожаную сумку левой рукой, правой принялась в ней копаться. Встревоженно взглянув на Дану, она встала на одно колено и начала перетряхивать всю сумку.
– У меня еще кое-что есть, – погрозила она маме.
– У тебя нет ничего, что мне нужно видеть, – отрезала мама. – Так что забирай свою облезлую кошелку и облезлую доченьку и выметайся отсюда.
После этих слов миссис Грант подняла сушилку, встала и устроила овацию. Куцые хлопки рикошетили от невидимых нитей напряжения, натянувшихся в салоне.
– Да вы нормальная вообще? – рявкнула Дана на миссис Грант. – Тут вам не телешоу. Это наша жизнь.
– Сейчас, сейчас найду, – не сдавалась Гвендолен. – Все тайное становится явным. Так говорится в Библии.
– Не пудри мне мозги цитатами из Писания.
Мама быстро высунула босую ногу из-под белого платья и пнула кожаную сумку. Гвендолен поспешно схватила сумку и высыпала все содержимое на плиточный пол «Розовой лисы». В сумочке она носила то же, что и все: губную помаду, жвачку, пилки для ногтей и связку ключей. Кроме того, был еще и циркуль. Потом потрясла сумочку.
– Она где-то здесь.
Дана опустилась на пол рядом с матерью и помогла собрать вещи в сумку. С лица Гвендолен исчезло выражение триумфа, и она казалась немного растерянной, как бабушка Банни, когда той давали лекарство, из-за которого она переставала нас узнавать.
– Она у меня, мама, – сказала Дана тихо, но не совсем шепотом.
– Так давай сюда, – рыкнула та. – Зачем ты дождалась, пока я встану на колени перед этими людьми?
Она махнула рукой, указывая не только на нас с мамой, но и на клиенток и, наверное, в особенности на миссис Грант, которая все так же стояла, словно болельщик на последних секундах баскетбольного матча.
– Мама, не надо. Она у меня, но не надо.
– Мне приходится это делать, – отрезала Гвендолен. – Давай сюда.
– Пожалуйста, – просила Дана, – не заставляй.
– Это ты все начала, – упрекнула мать. – Ты сама заварила всю эту кашу.
– Просто уходите, – вклинилась миссис Грант. – Забирайте свои вещи и уходите. Вы не имеете права сюда являться. Это ее дом. Вы не имеете права приходить к ней домой.
– Заткнитесь, – огрызнулась Дана на миссис Грант. – Заткните рот. Вы нас не знаете.
Та выпрямилась во весь своей рост. Она была худосочная, словно всю жизнь питалась только куриным бульоном и солеными крекерами.
– Вас лично не знаю. Но знаю таких, как вы.
– Дай сюда, Дана, – повторила Гвендолен. – Этим людям на тебя плевать.
Но это было не так: я любила и Дану, и маму.
– Не давай, – попросила я.
Не удавалось вообразить ничего разрушительнее черно-белого документа, который она только что показала, но, если у меня не хватает фантазии представить заготовленный удар, это еще не значит, что его не будет.
– Дана.
Сестра наконец посмотрела на меня, и в тот момент я всем сердцем надеялась, что на моем лице она увидит что-то, заслуживающее сострадания. Я никогда и ничем ее не обидела. Ради нее я стесала кожу на плече.
– Дана, – позвала Гвендолен, – посмотри на меня.
Та вздохнула и полезла в сумочку «Луи Виттон» – в ту самую, которая была при ней в день нашего знакомства в торговом центре. Вид был изможденный. Мне не верилось, что только прошлым летом мы обе попытались стащить косметику из аптеки. «Мгновенная дружба» – это говорят, когда люди сходятся в таких обстоятельствах. А рассказывая подобную историю, добавляют: «Мы с ней как сестры».
Дана крепко зажала в кулаке какую-то вещь, а потом передала матери. Свободной рукой она попыталась пальцы Гвендолен тоже сжать в кулак, отсрочить тот миг, когда мы увидим блеск аквамарина и сияние хрусталя. На мгновение я разучилась дышать.
– Нет, – выдохнула мама.
– Мисс Банни оставила ее Дане.
– Нет, – повторила мама. – Мисс Банни не могла со мной так поступить. Мы похоронили ее с брошью.
Я покачала головой, вспомнив тот день, когда мы готовили бабушку к погребению, а Роли в такой неловкий момент сделал тот самый снимок. Я вспомнила долгие объятия папы и брошь в форме звездочки, вдавившуюся в мою щеку.
– Нет, – повторила мама. – Нет.
– Спроси у Роли, – сказала Гвендолен. – Ты знаешь, он не умеет врать.
Миссис Грант, которая так и не села, подошла к Дане и Гвен, грозя пальцем.
– Вы не имеете права так делать.
Я стояла настолько близко к Дане, что могла бы прикоснуться.
– Посмотри на меня. Ты мне не сестра.
Она обернулась и сказала:
– Сестра.
Миссис Грант спросила:
– Тогда какая у тебя фамилия?
Гвендолен заявила:
– Фамилия – это не главное. Главное – кровь.
Та процедила ледяным голосом:
– Я и вашу фамилию-то не разобрала.
Я ни на секунду не забывала, на чьей стороне, но мне было слегка стыдно, что миссис Грант так наседала на Дану и ее мать. Каждый раз, когда Гвен пыталась заговорить, миссис Грант ее обрывала снова и снова, повторяла, какая у нее фамилия, словно это экзорцизм. А тем временем мама, втиснутая в праздничное платье, стояла с раскрытым ртом, словно беззвучно исполняла оперную арию.
– Убирайтесь, – наконец выговорила я.
Гвен, которая казалась истощенной и, может, даже отчасти благодарной за возможность удалиться, двинулась к двери, а Дана сделала шаг ко мне.
– Верни.
– Что?
– Брошь мисс Банни. Это все, что мне от нее осталось.
Я крепко сжала кулак, и острые краешки впились в ладонь.
– Она моя.
Когда они выходили, Дана скорбно глянула через плечо и одними губами произнесла что-то, чего я не могла разобрать. Я всю жизнь мечтала о сестре. Сколько раз мама повторяла, как ей жаль, что у них не получалось родить еще одного ребенка? Вот что бывает, когда слишком сильно чего-то хочешь. Похоже, жизнь – один сплошной обман, набитый грязными трюками.
Мама в своем бледно-миндальном платье опустилась на пол у двери. Миссис Грант встала на колени около нее. Я знала, что должна быть рядом с мамой, но вместо этого подошла к стеклянной двери и наблюдала, как Дана с матерью идут к дороге, покачиваясь на высоких каблуках. Может, я должна была побежать за ними и толкнуть Гвендолен, чтобы она свалилась на землю. Так я защитила бы мамину честь. Может, должна была потребовать каких-то объяснений, но в эту минуту не хотелось знать новых подробностей.
24Самая нищая крыса
Мама выставила папу из дома № 739 по Линн- херст в одной водительской униформе. Она даже не пустила его на порог. Папа не спорил, не молил о прощении и не просил дать ему хотя бы зубную щетку. Он ушел быстрым шагом, как смущенный курьер, постучавшийся не в ту дверь. Как только мы услышали тихое урчание «Линкольна», мама сказала: «Могло быть и хуже», но тут же разрыдалась и попросила принести парацетамол. Она все еще вытирала лицо полотенцем для п