– Не приближайтесь к моей матери, – потребовала я. – И к отцу.
Гвендолен произнесла:
– Послушай. Сядь на место. Ты пришла, потому что хочешь что-то узнать, поэтому дай я тебе кое-что скажу.
Я снова села, потому что она была права. Разве не за этим я пришла?
– Во-первых, твоя просьба неразумна. Я есть, и Дана есть. Ты не можешь просить нас сделать вид, будто нас нет. Когда я пришла в тот день в «Розовую лису», я не просила Лаверн бросить мужа. Я не просила тебя жить без отца. Я просто пришла в салон, чтобы вы меня наконец увидели. Я-то вас видела каждый день своей жизни. Поверить не могу, насколько ты высокомерна. Всю твою жизнь я была к тебе добра, так что прояви немного уважения.
Гвен закинула одну ногу в белом чулке на другую и покачала туфлей.
– Не плачь, – сказала она.
Я не плакала. Я даже на всякий случай пощупала лицо, чтобы проверить. Гвен говорила торжественно, словно за нами наблюдали. Я оглядела комнату, но нас окружали только портреты Даны.
– А теперь я хочу кое о чем тебя попросить, – заявила Гвен. – Ладно? Мы тут ведем культурную беседу.
– Я вам ничего не скажу, – напряглась я.
– Ой, – сказала Гвен, – я и так все знаю. Это ты хочешь что-то узнать. А я хочу попросить о небольшой услуге.
– Услуге?
– Да, – кивнула она, – я хочу попросить тебя вернуть Дане брошь бабушки. Это все, что у нее было.
– Еще чего! – возмутилась я.
– Почему нет? – осведомилась Гвен. – Тебе и так досталось все. Дана всю жизнь подбирала твои объедки. Почему ты не можешь отдать всего одну вещь?
– Извините, – сказала я, поднимаясь. Внутри я чувствовала что-то вроде гордыни. – Она моя. Бабушка Банни была моей бабушкой. Папа украл брошь с ее платья, когда ее положили в гроб.
– Не будь такой эгоисткой. Моя дочь никогда и ничего у тебя не просила. Как и я. Видишь на мне эту форму? Я работаю каждый день и сама оплачиваю счета.
– Мне все равно, – обрубила я.
Гвен сказала:
– Я просила тебя вежливо. Я пыталась общаться с тобой как со взрослой. Ты вынуждаешь меня это говорить. Послушай, юная леди. Когда придешь домой, посмотри на копию свидетельства о браке. Посмотри внимательно. Дана, твоя сестра, которую, как тебе кажется, ты так сильно ненавидишь, подправила дату шариковой ручкой. Я вышла за твоего папу не через год после твоего рождения. Он женился на мне, когда тебе было три дня от роду, и ты все еще лежала в роддоме, в кювезе. Дана исправила дату, потому что не хотела ранить твою нежную душу. Как тебе?
– Это неправда, – не поверила я.
Она покачала головой.
– Вы все врете, – сказала я.
– Нет, – ответила Гвен, – врет дьявол – совсем как твой папа.
Она проводила меня к двери, словно я была обычной гостьей.
Я обернулась и прищурилась, разглядев на дальней стене фотографию, где мама готовила тело бабушки Банни к погребению. Я опешила, когда увидела ее в этом доме, будто мы все члены одной семьи. Гвен проследила за моим взглядом и посмотрела в мои ошеломленные глаза.
– Нам ее подарили.
Раз уж я сама позвонила отцу и сказала приехать, логично было бы отпереть ему дверь, впустить в дом. Может, с его стороны любезнее было позвонить в дверь, как гость, а не пытаться отпереть своим ключом, словно он все еще здесь живет, словно все в порядке, словно моя мама – его единственная жена, а я – единственная дочь. Ключ проскользнул в замочную скважину, но не повернулся. Я стояла за дверью и ждала, пока он трижды попробует отпереть дверь. Тут отец сообразил, что мы поменяли замки. Мама сделала это в первый же день, еще до того, как превратилась в мокрую тряпку – в тот момент, когда еще пела I Will Survive. До того, как начала мечтать о его возвращении.
Когда папа нажал на кнопку звонка, я открыла деревянную дверь, отперла защелку, но стеклянную оставила запертой. Он был в парадной форме, а фуражку сжимал под мышкой. Если бы форма была красной, он был бы похож на обезьянку шарманщика.
– Ш-шорисс, – произнес отец, – спасибо, что позвала. Мама в порядке?
– Как она может быть в порядке? – возмутилась я.
– Мы все не в порядке, – проговорил он. – Нам всем пришлось несладко.
– Папа, – сказала я, – как ты мог так с нами поступить?
– Открой д-д-дверь.
Мама спала на диване – отключилась из-за парацетамола. Я сомневалась, что она проснется, но говорила тихо.
– Объясни.
– Не заставляй меня говорить с тобой через дверь.
Отец так близко придвинулся к стеклу, что я могла разглядеть его обветренные губы. Я сделала шажок назад. Это было малюсенькое движение, но отец заметил.
– Вот, значит, как, – сказал он. – Ты боишься родного отца? То, что твоя мама на меня зла, это я понимаю. Я ее предал, это мой грех. Посмотри на меня и увидишь, как сильно это меня подкосило. Но тебе я никогда не делал плохого, Шорисс. Я, как и прежде, твой папа. Этого ничто не может изменить.
– Нет, сделал, – возразила я.
– Чем я тебя обидел? – спросил он, словно и правда хотел узнать.
Сложно выразить, что я чувствовала в тот момент. Дочь не должна ждать от отца, что он будет только ее отцом, но его отношения с Даной были изменой по отношению ко мне.
– Мы тебя совсем не знали, – упрекнула я.
– Ты меня знаешь. Как ты можешь говорить обратное? Я всегда был рядом, когда ты во мне нуждалась. У половины твоих друзей вообще нет отца. Скажи, что я неправ.
Он был прав.
– А теперь открой дверь, Звездочка. Не заставляй меня торчать на улице. Ты сказала, мама хочет со мной поговорить.
– Нет, я сказала, что я хочу, чтобы ты с ней поговорил. Она не просила меня звонить.
– Я тоже хочу с ней поговорить. Я говорил с ней каждый день с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Две недели без нее чуть меня не убили.
– А две недели без меня? – обиделась я. – Со мной ты тоже каждый день говоришь.
– Ох, Звездочка, – вздохнул он. – Не надо так. Конечно, я скучаю по тебе.
– Ты любишь меня? – спросила я.
– К-к-конечно, люблю. И дядя Роли любит.
– А кого ты любишь сильнее?
– Тебя или маму? Откуда вообще такой вопрос?
– Нет, – сказала я. – Меня или Дану?
Теперь настал его черед отвернуться от стекла.
– З-з-зачем о таком спрашивать?
Я не хотела, чтобы он ушел. Пока не хотела. Я хотела спросить, когда именно он взял Гвендолен Ярборо «в законные супруги». Правда ли он это сделал, когда я была еще в роддоме, недоношенная, утыканная всяческими трубками? Я залезла в ящик маминого стола и рассмотрела свидетельство о браке, но не была до конца уверена. Если Гвен говорила правду, это значило, что у меня проблема: я не смогла бы сказать об этом маме, но не хотела оказаться в разряде людей, которые любят мать, но при этом врут ей.
– Т-т-ты сама знаешь, Шорисс, – сказал папа. – Открой дверь. Ты испытываешь мое терпение. Когда ты так себя ведешь, у людей сердце покрывается коркой. Я не хочу, чтобы мое покрывалось коркой в отношениях с тобой.
Услышав в голосе угрозу, я положила ладонь на ручку двери и впустила отца в дом.
– Ты меня любишь?
– Конечно, люблю.
– Тогда почему ты женился на Гвен, пока я еще лежала в кювезе?
– Кто тебе т-т-такое сказал?
– Она.
– Я бы такого не сделал, – сказал отец. – Я бы с тобой так не поступил.
И так легко было поверить ему на слово: так же, как снять тяжелый рюкзак, так же, как упасть с лестницы, так же, как закрыть глаза и заснуть.
26Свадебная песнь
Она его простила. Разве могло быть иначе? Я, конечно, сомневалась, но была слишком юна, чтобы понимать, как устроен мир. Когда мама позвала меня сесть за кухонный стол, она уже стала похожа на себя. На ней был зеленый спортивный костюм в блестках, накладные волосы рассыпались по плечам упругими оптимистичными кудряшками, похожими на серпантин. Пока она говорила, я сосредоточилась на ее рте. На зубах были пятнышки помады.
– Папа не хотел, чтобы так случилось. В душе он очень хороший человек. Когда мы поженились, он взял на себя ответственность. Мог поступить как угодно, но достойный выход из положения был только один. Мы были, по сути, детьми. Шорисс, в твоем возрасте я уже три года как была замужем и похоронила ребенка. Ну, не совсем похоронила. Под надгробным камнем в церковном дворе рядом с могилой бабушки Банни нет останков моего сына. К тому времени, как я смогла самостоятельно встать, врачи уже отправили его маленькое тельце в крематорий. Ничего не осталось. Ни пепла, ничего. Он был такой крошечный, что просто испарился. Все это я пережила, когда была младше, чем ты сейчас.
Да и папа был не намного старше. Ведь это был и его сын. Его ребенок превратился в дым.
Но меня не выгнали из дома. Я не могу этого забыть, что бы ни происходило между нами сейчас. Твой папа женился на мне, потому что я ждала ребенка, но даже когда я не смогла родить ему живого сына, он позволил мне остаться под его крышей и быть частью семьи. И точка. Это факт, и его не изменить. Как бы я ни злилась, как бы мне ни было больно, какая бы каша ни была в голове, я не могу забыть его великодушия.
– А как же я? – проговорила я, хотя было стыдно спрашивать.
– О чем ты, милая?
– Вы даже не спросите, чего хочу я?
– Это все ради тебя, детка. Мы семья. Это все ради того, чтобы сохранить семью. Разве не этого все хотят? – Она улыбнулась. – Судьба вот уже в третий раз пытается оставить меня сиротой. В первый раз я забеременела, и мама выгнала меня из дома. Но мисс Банни помогла. Потом твой новорожденный брат умер, но ты спасла мой брак. А это третий раз. Господь не хочет, чтобы мы жили поодиночке. Ты разве не видишь?
Я сложила руки на кухонном столе и в это гнездо опустила голову. Вдохнула свой запах. Жизнь превращалась в интеллектуальное шоу, в котором полно вопросов с подвохом и пари.
– Я уже не знаю, что я вижу, – ответила я.
– Тогда надо проявить доверие, – подытожила мама. – Доверие и веру.