ЭпилогДана Ленн Ярборо
Моя дочь, Флора, вылитая я, и я об этом жалею. Не то чтобы мне не нравилась моя внешность, но хотелось бы, чтобы у нее было собственное лицо. Во многом мать не может решать, что передать дочери: дает просто то, что у нее есть.
Флоре четыре года. Она родилась в 1996 году, когда в Атланте проходила Олимпиада и в наш провинциальный городок весь мир приехал. Во время церемонии открытия я как раз рожала и слышала грохот салюта, когда мои кости раздвигались, чтобы пропустить в этот мир новую жизнь. Мама была рядом и повторяла мое имя. Отец Флоры тоже находился рядом, однако сейчас мы не вместе. Я ему не жена, хотя и другой у него нет, так что, пожалуй, это можно считать за прогресс. Флоре не досталась фамилия отца, но иногда он ее забирает по воскресеньям. И вроде любит дочь – по крайней мере, на людях.
Мы живем в таунхаусе на Каскейд-роуд, напротив парка имени Джона А. Уайта. Нельзя сказать, чтобы этот дом так уж отличался от таунхауса в «Континентал-Колони», но это мой дом. Я каждый месяц плачу ипотеку, и в нем хорошо, хотя нет крытой парковки. А еще мне приятно отводить дочку в тот же детский сад, где так много лет назад я впервые увидела Шорисс. Флора умна. Воспитатели ее любят.
Сейчас 2000 год. В старших классах мы с Рональдой были убеждены, что с началом нового тысячелетия наступит конец света. Отчасти из-за круглого числа «2000», отчасти из-за моей неспособности представить, что доживу до тридцати одного года, – но, как ни странно, дожила. Сейчас волосы у меня стали жидкие, я их стригу коротко, «под Цезаря», и гладко расчесываю. Уже появилась седина. Возраст меняет меня куда беспощаднее, чем маму, хотя она тратит на внешность намного больше усилий, чем я.
В среду перед Днем благодарения у Флоры в школе был короткий день. Я приехала даже раньше. Не хочу, чтобы она думала: «Где же мама?» Мы направлялись к машине, и тут я увидела синий «Линкольн», припаркованный рядом. Я покрепче сжала руку дочери и постаралась не обращать внимания на то, как заскребло в горле. Мы с мамой как-то шутили, что надо придумать медицинский термин для иррационального страха «Таун Каров».
Когда я подошла ближе к своей машине, водительская дверь «Линкольна» открылась, и из него вышла Шорисс Уизерспун в форме мужского покроя. Прошло двенадцать лет, но сестру я узнаю где угодно. Она точь-в-точь как мать, от пухлой фигуры до дурацкой копны накладных волос.
– Привет, Дана.
Наверное, надо было спросить, что она здесь делает, но я всегда знала, что когда-нибудь увижу ее снова.
– Привет, Шорисс, – отозвалась я. – Что-то случилось?
Та пожала плечами:
– Просто хотела тебя увидеть. Недавно проезжала мимо и заметила твою дочь возле школы. Она твоя копия.
Флоре нравилось, когда о ней говорят, поэтому она улыбнулась.
– Как ее зовут? – поинтересовалась Шорисс.
– Флора, – тоненько ответила дочь.
На маленькой парковке было полно родителей и маленьких детей. Все ребята держали в руках вырезанные из картона ладошки, раскрашенные, как индейки. Я помахала знакомым мамам, надеясь, что выгляжу нормальной, уравновешенной и счастливой. Потом прислонилась к боку машины.
– Ну так что? Кто-то умирает?
Я задала вопрос с деланым легкомыслием, но мне было действительно важно знать. Даже столько лет спустя мама каждое воскресенье просматривала страницу с некрологами. Если бы Джеймс Уизерспун умер, она пришла бы на похороны, одетая в черное, как вдова.
– Никто не умирает, – ответила Шорисс. – Я просто увидела твою дочь и захотела поздороваться, узнать, как вы.
– У меня все нормально, – ответила я. – А ты как?
Она вздохнула и тоже оперлась о машину рядом. За разговором мы смотрели на проезжающие по Каскейд-роуд машины.
– В порядке.
– Как родители? – осведомилась я.
– Все так же вместе, – ответила Шорисс.
– Я так и думала.
Она перенесла вес на другую ногу и сделала очень глубокий вдох:
– Вы видитесь?
Я чуть не рассмеялась сестре в лицо, которая даже столько лет спустя не может поверить, что победили они с матерью.
Я не видела отца с того дня, как двенадцать лет назад они с Лаверн повторно принесли друг другу брачные клятвы на большой вечеринке в «Хилтоне». Я пошла туда, не сказав маме, и большую часть времени каталась в стеклянном лифте на двадцать третий этаж и обратно. Я смотрела на огни города и думала, есть ли у Джеймса еще дети вроде меня. На суаре я пошла не чтобы поговорить с ним или испортить праздник, лишь надеялась увидеться с Шорисс. Хотела спросить ее, может, у нас получится быть сестрами. Ведь мы не виноваты в том, что сделали друг другу родители.
Они называли это «второй свадебной церемонией», которая проходила в зале «Магнолия» – там же, где Рут Николь Элизабет праздновала шестнадцатилетие. Когда лифт остановился на двадцать третьем этаже, мне не хватило смелости выйти. В зале, за закрытыми дверями, украшенными материей для флагов, церемония шла полным ходом. Я представила, как Шорисс вышагивает по проходу между рядами гостей, сжимая букетик калл, а миссис Грант молча аплодирует ручками в атласных перчатках. Позади сестры идут Роли и Лаверн в платье цвета миндальных сердцевинок. Я вообразила, как Роли наклоняется, целует Лаверн в щеку, а потом передает ее Джеймсу.
Мама не вставала с постели, и мне не хотелось надолго оставлять ее, но я позволила себе побыть там еще час, поэтому спустилась на подземную парковку и ходила по рядам, пока не нашла «Линкольн». Я села на капот, а двигатель подо мной тикал, как терпеливая бомба.
Отец подошел к машине в пятнадцать минут девятого. Ему необходимо было покурить. Может, я не была его «законной» дочерью, но достаточно хорошо его знала, чтобы предвидеть желания.
Я заговорила:
– Привет, Джеймс.
Он ответил:
– Ты не должна здесь быть.
Я кивнула:
– Знаю.
– Так зачем ты здесь?
Я сказала правду: что и сама толком не понимаю. Наверное, хотела, чтобы он меня обнял и сказал, что я все равно его дочь и что кровь – не вода. Да, он мог бросить мою мать, но разве мог бросить меня? Мама может найти другого мужчину, но ведь я никем не смогу заменить отца.
– Ты разве не любишь меня? – спросила я.
– Тут дело не в любви, – ответил он. – А теперь иди домой. Я с-с-сделал свой выбор, как и ты свой, когда начала тревожить Ш-шорисс. Ты чуть не разрушила всю мою жизнь.
– А ты надеялся, что такое можно скрыть? – спросила я. Неужели он думал, что меня всю жизнь можно прятать, как замызганную фотографию? – Я твоя дочь.
– И теперь все это знают, – отозвался Джеймс. – Ты этого хотела и получила.
Даже теперь я морщусь, вспоминая этот момент. Я бросилась на него с кулаками, бросилась на отца и стала драться, как девчонка, беспорядочно размахивая руками и визжа. Мой голос отскакивал от бетонных стен, но никто не примчался нас разнимать. Никто не помог даже тогда, когда Джеймс оттолкнул меня с такой силой, словно я взрослый мужик. Я не упала. Я не сломалась. И я горжусь этим мгновением, когда сохранила достоинство.
– Вы вынудили меня так поступить, – сказал он. – Вы с Гвен превратили меня в животное.
…
– Нет, – ответила я сестре. – Я его не видела.
– Ты же не станешь мне лгать? – уточнила она.
– Лгут только тем, кого любят, – проговорила я.
Шорисс уехала, а мы с Флорой пошли к машине. Эта встреча меня потрясла, но я скрыла состояние от дочери. Она перечислила слова на «-очка», потом спела песенку на французском. Я вцепилась в руль покрепче, чтобы руки не дрожали. Я раз за разом мысленно повторяла имя дочери, чтобы душа не раскололась на мелкие кусочки. Наконец припарковалась возле большой церкви, пошла к заднему сиденью и отстегнула ремни безопасности на кресле Флоры. Встала перед ней на колени и крепко обняла, как делала моя мать, – хотя обещала себе никогда не стискивать так собственного ребенка. Я клялась себе, что никогда не стану отчаявшейся матерью и всегда буду уважать границу между мной и Флорой. Но я сильно прижала ее к себе и спросила не один раз: «Ты любишь маму? Ты любишь меня, детка?»
Через несколько минут все прошло. Я посадила дочку обратно в детское кресло и поехала к дому.
Говорят: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Но это неправда. То, что нас не убивает, просто нас не убивает. Вот и все, на что можно рассчитывать. Иногда остается только надеяться, что этого будет достаточно.
Благодарности
В первую очередь спасибо «Команде Т»: людям, которые прочитали историю до того, как она стала книгой, в тот период, когда я все еще боялась ее: Саре Шульман, Нишелль Трэмбл, Эллисон Кларк, Джой Кастро, Рене Симмз, Брин Ченселор, Алесиа Паркер и Вирджинии Фаулер. Спасибо сестре, Максин Кеннеди, которую я люблю всем сердцем.
Фонд работников искусства США и семья Коллинз: вы пришли в тот момент, когда я почти готова была сдаться. Семья Дженни МакКин Мур и университет Джорджа Вашингтона дали мне возможность в течение года посвятить себя писательству и работать с лучшими авторами столицы США. Университет Рутгерса в Ньюарке, Поселение Макдауэлла для художников, корпорация «Йаддо» (сообщество для художников), центр «Блу Маунтин» для людей творческих профессий и активистов и Центр искусств штата Вирджиния щедро предоставили свою поддержку. Спасибо Дайанн Мари Пиндерхьюз, которая взяла меня под крыло на финальном этапе.
Спасибо лучшим друзьям. Ригоберто, Наташа, Кианна Сакена, Джафари, Нишелль, Джири, Лорен, Джаси, Элис, Джим, Иви, Энн, Дебора, Джейн Энн, Козби, Долен, Аиша и дядя Рики – вы удержали меня, когда я могла улететь навсегда. Доктор Джун МакДоналд Олдридж научила, как сделать роман роскошным, а Перл Клидж показала, как сохранить правдоподобие.
Я бесконечно восхищаюсь своей феей-крестной, Джуди Блум, и сердечно ее благодарю. Мои литературные агенты, Джейн Дистел и Мириам Гоудрич, – вы лучшие профессионалы в издательском деле. Благодарю издательство «Алгонкин Букс» – мы с вами строили друг другу глазки лет десять. Спасибо Элизабет Шарлатт – благодаря вам все получилось. Спасибо редактору, Андре Миллер, которая любит эту историю не меньше, чем я. На каждой странице вы видите результат ее деликатной внимательности.