– Не твое собачье дело, – огрызнулся Томоё. – И я тебе не малец!
– Когда бороду отрастишь, тогда будешь не малец, – ответил Хизаши и добавил: – Малец.
Сзади по-доброму хохотнул старик и подстегнул флегматичного мула, который и не подумал ускориться. Томоё завозился, чтобы устроиться поближе к Кенте и подальше от Хизаши, что было непросто. В итоге он примостился между ними, распихав острыми локтями.
– Откуда едете? – спросил он у Кенты. – Выглядишь паршиво.
– Это дела школы Дзисин, – ответил Кента уклончиво. – Тебе все равно будет неинтересно.
– И что? – не сдавался пацан. – Опасно было?
– Не более обычного. Мы все-таки будущие оммёдзи.
Хизаши недовольно фыркнул. Вообще-то они совершили даже два подвига вместо одного, а Кента преуменьшает их заслуги, чтобы не напугать какого-то наглого мальчишку.
– Потом в идзакае дядьки Цутому перед его дочкой будешь хвастаться, – пробурчал Томоё.
Кента растерянно заморгал.
– Зачем мне хвастаться перед Ханако-тян?
– Ханако-тян, – передразнил Томоё и отвернулся, правда, оказавшись лицом к лицу с Хизаши, и зажмурился. – Все, я спать.
– Ты смешной, – заметил Кента, но Томоё уже притворился спящим, спрятавшись за нелепо большой для его головы шляпой.
Хизаши хотел было отпихнуть его, но поймал взгляд Кенты и передумал.
– Почему он кажется мне таким знакомым? – тихо поинтересовался Куматани. – Мы редко видимся, и все же…
Так и не договорив, он тоже откинулся на душистую свежую копну и затих.
Хизаши пригрелся, но не заснул, из-под ресниц наблюдая, как медленно утекают вдаль поля и луга с проплешинами редких деревьев, а дорога змеится желто-рыжей полосой, теряясь на горизонте.
Оказалось, что Хизаши все-таки задремал, потому как уже стемнело, когда Кента растолкал его на подъезде к управлению Дзисин. Томоё не было в телеге, и они, пересев на выделенных им лошадей, проделали остаток пути верхом. С первыми летними звездами добрались до ворот школы и пересекли магический барьер, который в этот раз, как и в сотни раз до этого, не заметил обмана. Лошадей забрали, а самих юношей приветствовали как равных – как настоящих оммёдзи. Они поднялись на площадку с жилыми павильонами, и у входа их встречал Арата.
– Я сохранил твои письма, как и договаривались, – сказал он чуть позже.
Хизаши собирался в купальню, смыть дорожную пыль и усталость, когда услышал обрывок их разговора.
– Что за письма?
Кента обернулся с отстраненной улыбкой.
– Ты идешь мыться? Хорошо, я вскоре присоединюсь к тебе.
На вопрос он отвечать не пожелал, и у Хизаши появилось неприятное колкое чувство. У Кенты был секрет, и Хизаши о нем не знал, а Сасаки – знал. Арата сразу сбежал куда-то, а ему на смену пришел Мадока, шумный и невыносимый, в основном из-за того, что узнал, насколько героическими и интересными были их дальнейшие приключения без него. И только Хизаши мог прочитать по лицу Кенты, что ничего героического и интересного он в них не видел, зато видел боль, слезы и горечь.
Однако теплая вода в пустой в этот поздний час купальне вернула Хизаши настроение, и на обратном пути – Кенту решил не ждать – он рассчитывал подышать свежим воздухом с вершины Тэнсэй, но увидел Куматани. Он что-то сжимал в руке, и когда они поравнялись, протянул ему на раскрытой ладони.
– Это тебе.
Хизаши увидел мешочек омамори[68] из ярко-красного шелка, сшитый не слишком аккуратно, но со старанием. Кента смотрел вопросительно и немного смущенно.
– Что? Недостаточно красивый?
В его голосе слышался вызов, и Хизаши усмехнулся.
– Конечно, ему не хватает изящества, но в целом работа недурна. У мастера есть талант.
Щеки Кенты покраснели. Хизаши взял омамори и рассмотрел на свет.
– И правда, весьма… красиво.
– Я сделал его давно, но, – Кента замялся, – мне казалось, тебе не нужны обереги.
– Что же изменилось?
– Не знаю, – пожал плечами Кента. – Вдруг подумалось, что защита нужна даже тем, кто кажется сильным снаружи. Чтобы… Чтобы однажды они тоже случайно не стали жертвами.
Уже пройдя мимо, Кента обернулся и сказал.
– Пока ты мылся, Арата-кун кое в чем признался. Он покидает Дзисин навсегда.
Хизаши удивленно застыл.
– Покидает Дзисин? Но зачем? Почему?
Он сам не мог разобраться, отчего так распереживался из-за человека, который был только его слабым соучеником. Просто будто что-то незыблемое сдвинулось, и появилась первая трещина.
– Не знаю, – ответил Кента и с печальной улыбкой добавил: – Может, он ищет свое место?
Хизаши сжал в кулаке омамори и бросился в их павильон, но, ворвавшись туда, так ничего и не сказал Сасаки, который даже на мгновение взглянул на него так, будто ждал именно его слов. И все же они не прозвучали.
Хизаши не хотел становиться дурным богом, но готов ли он был стать хорошим человеком? Этого он еще не знал.
Хизаши еще не до конца свыкся с мыслью, что ему помогает такая толпа людей, прежде не испытывавших к нему теплой привязанности. В смятении ища помощь, он, конечно, первым делом вспомнил Учиду и Сасаки, последнего исключительно из-за принадлежности к Кёкан, но вот о чем точно никак не мог подумать, так это что к их маленькому отряду примкнет беглая шаманка и увалень Мадока. А ведь с ним у Хизаши всегда все было сложно. И тем не менее их пятеро и они двигались по тракту дальше к северу, по направлению к долине Хоси, хотя после придорожной идзакаи их планы несколько изменились.
– Так, значит, это был хитобан-людоед? – Юдай пристально посмотрел ему в глаза, когда они вернулись под крышу, и Хизаши решился поведать о том, что узнал от знакомого ёкая. – И ты его отпустил?
– Кента обещал не трогать его, если он оставит свои хищные замашки.
– Ладно Куматани, но ты как поверил словам хитобана?
– Ёкаи верят ёкаям, так случается, – хмыкнул Хизаши и неторопливо принялся за еду, хотя его спокойствие было наигранным, ведь на самом деле внутри горело от желания бросить все и немедля ринуться дальше вдогонку гадателям.
Учиду было таким не смутить, и все же он немного поменял тон, продолжив чуть менее напористо:
– Если предположить, что хитобан не обманул, место, куда стекаются гадатели, не должно быть далеко от долины Хоси. Скорее всего, это она и есть.
– Тогда чего сидим? – Мадока отвел от губ очередную наполненную чашку. – Догоним шарлатанов и как…
– Не догоним, – перебила его Чиёко. – С каждым нашим словом, с каждым нашим шагом по тракту они все дальше, ведь у них есть повозка и они точно знают, куда едут. Нам уж ни за что не поравняться с ними, и лучше понять, как быстрее и надежнее добраться до долины.
Все сразу посмотрели на фусинца. Учида не стал снова разворачивать карту, ответил так, по памяти:
– Путь по дороге самый долгий, это очевидно. И на ней мы будем слишком заметны, а едва ли Дзисин оставили попытки поймать Мацумото.
– Мне ничего про это неизвестно, – помрачнел Мадока, – но в школе появлялись какие-то чужаки, они прятали лица, и с ними общались только учителя. Те, что не отправились на состязания.
– Наверняка это черные оммёдзи, нанятые школой, чтобы не замарать руки, – процедил Хизаши. У него остались неприятные впечатления от близкого знакомства с одним таким.
Мадока вздохнул, но не стал оправдывать Дзисин, хотя по его лицу всегда было заметно, когда он вот-вот готов затеять склоку.
– Здесь в десятке ри небольшая деревенька, – сказал Юдай. – Если выйдем сейчас, часть ночи успеем провести под крышей. С утра кто-то должен будет узнать новости в управлении Дзисин. Если я не ошибаюсь, дальше по пути есть одно не очень крупное. Повезет, – узнаем про другие коробки проклятия, если их находили, и не вызовем подозрений у служащих управления.
– Я сделаю это, – кивнул Мадока. – Скажу, что возвращаюсь с задания.
– Хорошо, так и поступим. Закончим ужин и продолжим путь.
Учида не подвел, все вышло, как и задумывалось. Добрые люди дали им кров, но Хизаши не спалось. Едва в доме все стихло, он поднялся с тонкого футона и вышел на улицу. Ночь месяца камелий ещё срывала с губ облачка пара, пальцы привычно нырнули в складки широких рукавов хаори, и Хизаши устроился на террасе, глядя на небо сквозь просветы в рваном полотне облаков. Они медленно двигались, показывая то одну часть звёздного рисунка, то другую, желтоватый лунный свет казался отблеском от бумажного фонаря.
«Не сиди на улице, замерзнешь же».
Хизаши не повернулся на голос, потому что точно знал, что не увидит говорящего.
– Так вернись и позаботься обо мне как следует, – ответил он тихо.
«Я бы с удовольствием, но знаешь… Мне будет стыдно смотреть вам всем в глаза после…»
– Ерунда. Никто и не подумает винить тебя.
«Но я буду винить себя».
– Я не позволю. Я… Я обязательно все исправлю, Кента.
«Я не говорил тебе никогда, но мне нравится, когда ты зовешь меня по имени. Так я чувствую, что мы по-настоящему друзья».
– Мы друзья! – порывисто воскликнул Хизаши. Его голос потревожил сонную тишину, расколол момент мнимого единения безжалостно, как хрупкую чашку из фарфора, и будто бы даже звезды стыдливо закрылись серой пеленой.
Кента промолчал в ответ, потому что его тут и не было. Ничего не было – только холодная ночь на пороге чужого дома, и тревожное мерцание в рваных дырах облаков. Хизаши провел ладонью по лицу, ледяной и неприятно сухой, но смахнуть сожаление не так просто, как пару прозрачных капель, выступивших в уголках глаз.
Хизаши наконец познакомился с еще одной человеческой особенностью, но, что бы люди ни говорили, легче не станет, сколько не лей слезы. Ёкаи вообще не плачут – жаль, об этом становится все проще забывать.
На рассвете Чиёко уединилась для шаманского обряда, не предназначенного для посторонних взглядов. Учида не обиделся и невозмутимо принялся собирать их нехитрые пожитки. Мадока и Сасаки взяли на себя обязанность отблагодарить радушных хозяев, и когда все снова собрались вместе, в руках у Джуна были гостинцы в дорогу.