– Значит, для всех тот хороший человек сразу станет плохим, да?
– Да.
Кента сглотнул, невидящим взглядом упершись в прозрачный чай на дне чашки. Фусин судит так просто, тогда как ему все видится запутанным точно комок паутины. Юдай взял нагинату и направился к выходу. Его путь дальше лежал в школу, а оттуда – в затерянную в лесу Светлячков деревню Оми. Донесение гласило, что тамошние жители прибегали к колдовству. А Кента медленно побрел обратно в Дзисин, вот только на полпути заметил идущую ему навстречу девушку. Видеть Чиёко такой по-женски красивой было непривычно, хотя они изредка встречались, но юная шаманка постоянно пропадала, говорила, что духи заставляют ее много путешествовать. Впрочем, не только они – оказалось, Чиёко сбежала из дома и притворяется мальчиком, чтобы не быть найденной. Странная она, но у них теперь на двоих один секрет – то, что произошло в пещере Ёми.
– Хорошо, что я успела тебя найти, – заговорила она, тоже не здороваясь. Кажется, сегодня все спешили, кроме самого Кенты. – Ты в порядке?
В последний раз они виделись, когда она уплывала на остров Онисэн, куда позвали ее духи, поэтому Кента удивился.
– Ты уже вернулась? Почему даже записку не отправила?
– Не это тебя сейчас должно заботить, Кента-кун! – оборвала она сердито. – Я чувствую тревогу. Что-то скоро случится.
– Не переживай, – он улыбнулся. – Я рад, что ты благополучно вернулась с того острова. Но со мной правда все отлично.
Она не верила, но после долгого внимательного осмотра оттаяла.
– Хорошо.
Она выглядела так, будто хочет уйти и хочет остаться одновременно. Кента наблюдал за ее метаниями с любопытством, удивляясь, как же в ней уживается мальчишеская непосредственность и девичья нежная чистота. Наконец Чиёко подняла на него взгляд огромных темных глаз.
– Береги себя, ладно? Я… – она смутилась, даже немного покраснела, хотя это, наверное, от холода, и вдруг схватила его за руку ледяными пальцами. – Я буду за тебя молиться.
С этими словами она проскользнула мимо и быстро продолжила спуск к городу. Как всегда внезапно возникла и так же внезапно убежала. Кента проводил ее взглядом, пока еще мог видеть ее тоненькую фигурку, а после поднялся к воротам Дзисин. Мама говорила то же самое, провожая его в Дзисин, обещала, что будет молиться.
А сам Кента всем говорил одно и то же, но это была ложь. Все совсем даже не хорошо, и он мог только гадать, насколько сильно.
Наступал день, когда все участники будущих состязаний в сопровождении опытных оммёдзи отправятся на общий сбор за пределами школы. Кенту это тяготило, он чувствовал, что не должен уходить сейчас, должен остаться, однако правила есть правила. Утром он вместе с Морикавой и еще большой группой учеников и учителей тронется в путь, а пока лежал на своем футоне в полной темноте и то ли дремал, то ли думал – сам до конца не разобрался.
Было тихо, прохладно, за стенами павильона светила луна. Мадока наконец занял удобное положение, и его храп превратился в уютное посапывание, изредка он фыркал и даже что-то бормотал, слов не разберешь, да и вряд ли в них был смысл. И как и несколько предыдущих ночей, Мацумото покидал павильон с началом часа Быка и возвращался ближе к утру. Куда он ходил, что делал – Кента не знал, а Хизаши, само собой, не спешил рассказывать. Сегодня как никогда до этого хотелось пойти за ним, и Кента с трудом подавил это желание.
«…если ты считаешь, что это несправедливо, не дай этому поступку произойти».
Кента открыл глаза и уставился в темноту над головой. Он не знал, как правильно поступить, не мог даже ни с кем посоветоваться. Может, он преувеличивает, и в действительности не происходит ничего страшного, а может, все как раз наоборот, и той осенью он привел в Дзисин настоящее зло под привлекательной личиной, и наказание в итоге ждет вовсе не Хизаши, а его самого.
Рассказать кому-то правду – значит, подставить друга? Или себя?
Молчать и дальше – значит, исправить ошибку или превратиться в предателя?
Хизаши смотрел так, что невозможно было увидеть в нем угрозу. И все же его слова и поступки порой несли на себе отпечаток жестокости, которую Кента ему неизменно спускал с рук.
И лишь когда темнота в павильоне чуть посерела, неслышно вернулся Хизаши, лег под одеяло и замер. Кента привычно прислушался к ощущениям, и связь, о которой он тоже молчал, сказала ему, что Хизаши взволнован. Сегодня что-то изменилось, и его душа пребывала в восторге и смятении. Он радовался и грустил, предвкушал и ужасался. Кента прикусил губу, чтобы ни вздохом, ни словом не выдать себя. Так просто было бы возненавидеть его, но не получалось, ведь сердце не обманешь даже самыми правильными и справедливыми речами на свете.
Медленно наступало утро, и оно несло с собой нечто по-настоящему непоправимое.
Хизаши покинул павильон первым, Мадока еще выводил рулады, а Кента видел какой-то мутный, полный тревожных образов сон. После пробуждения оглянулся на убранный футон и с сожалением вздохнул.
– Даже попрощаться не остался, – укоризненно пробасил Джун, сонно борясь с завязками кимоно. – Совсем обнаглел. Вы точно не поссорились?
– Точно. Он просто не в духе, такое случается.
Кента одевался особенно неторопливо и тщательно, долго завязывал волосы, пока не добился идеала. В то время как остальные были на утренней тренировке, он, освобожденный в числе прочих избранных на Досинкай, отправился на поиски Морикавы. По пути даже возникла мысль, а не рассказать ли все ему? Учитель поймет, не осудит сразу, не разобравшись. Наверняка удастся убедить его, что Хизаши еще не сделал ничего дурного, и даже то, что этой ночью вдруг пришло в голову, пока не доказано.
Да, признаться Морикаве – хорошая мысль…
– А, Куматани-кун, – учитель как раз возник перед ним, спеша по дорожке от лестницы на третий уровень горы, где обитали старейшины и высшие наставники. – Ты уже готов? Подожди, с тобой хочет поговорить Ниихара-сэнсэй.
Кента, увидев его, потерял дар речи. Сердце сделало кульбит, и вся решимость вмиг испарилась. Он ничего не расскажет Морикаве, не сможет.
Ниихара ждал на террасе, по-стариковски ссутулившись и уперев ноги в плоский камень на земле внизу. Рядом на круглом подносе стоял чайник. Нынешнее утро выдалось, не в пример стылой ночи, теплым, но пасмурным, в воздухе впервые за много дней запахло приближающейся весной. Сезоны всегда сменялись незаметно, и поэтому Кенте так нравилось вдруг улавливать эту границу, за которой природа перерождалась.
Он остановился на почтительном расстоянии и поклонился.
– Доброе утро, сэнсэй.
– Ах, юноша, не нужно церемоний. Как бы ни звали меня в лицо, для всех я уже давно просто чудной старик. – Ниихара поманил его ладонью, щурясь так, что глаза превращались в два изогнутых полумесяца. – Садись со мной, налей-ка нам чайку.
Кента выполнил просьбу без вопросов, хотя мог бы поспорить насчет «просто старика». Ниихара по-прежнему пользовался уважением в Дзисин, к его мнению прислушивались старейшины, но сам он предпочел остаться наставником для молодежи. Кента никогда не испытывал перед ним страха, скорее смотрел как на деда, которого у него не было, не пересекая при этом черту, заведенную между учениками и учителями. В Дзисин вообще много разных границ и барьеров, и обо всех стоило помнить.
– Вы хотели обсудить Досинкай? – спросил Кента после того, как они выпили по первой порции чая.
– Досинкай? Нет, нет, – Ниихара покачал седой головой. – Знаю, ты ни за что не подведешь школу, ведь это значило бы подвести и себя. Знаю… Ты такой же, как твой отец.
Хорошо, что Кента успел поставить чайник, потому как если бы не успел, то непременно разлил.
– Вы знали отца?!
– Давненько уже, – вздохнул учитель, его морщинистое лицо осунулось, помрачнело. – Правильный был человек, жил по совести, не жаждал чужого, но и за свое боролся до конца. Жаль только, это его и сгубило. Да что же я? Все мы виноваты в смерти Куматани Сугуру.
Кента был так напряжен, что, сжимая кулаки на коленях, оставил на ладонях следы от ногтей. Все казалось каким-то нереальным, будто он еще продолжал спать.
– Вы знали, что отец умер? Как? Когда? И почему он тогда… – вспомнил, что никому не рассказал о встрече с душой отца, и резко замолчал.
– Наверное, ты хочешь услышать все с самого начала?
– Я хочу знать все! – выпалил Кента.
– Давно пора, – грустно улыбнулся старик. – Но я бы унес эту историю с собой в могилу, если бы только мог. Если бы я только мог никогда больше не вовлекать вас во все это…
Он затих и долго просто качал головой, пока его голос снова не окреп.
– Двести лет назад империя дрожала от страха перед демоном, который подчинял себе и ёкаев, и акум, и злых духов. Он мог заражать людей, и те превращались в послушных марионеток, а после сгорали в синем пламени, но если он заражал ёкаев, те становились неуправляемыми монстрами, будто только что вырвавшимися из Ёми. Никто не знал, чего этот демон хочет, зачем творит все свои злодейства, но его сила росла и росла, как проклятие расползаясь по землям Ямато. Прежние оммёдзи жили уединенно, брали мало учеников и никому не подчинялись. Император не мог справиться с ситуацией, и тогда появились герои. – Ниихара сделал паузу, глотнув чаю. – Нишида Мамору, Ёсидзава Рё, Инаба Идзуру и Хагивара Такума. Ты знаешь первых трех как основателей великих школ оммёдо и экзорцизма. Четвертый же никому не известен, но ты, Кента-кун, наверняка уже столкнулся с его историей.
– От его потомка я узнал, что тот самый Хагивара хитростью заманил демона в ловушку, – сказал Кента.
– Верно. Нишида прославился покровительством ёкаев, Ёсидзава – своей праведностью и даром видеть чужие пороки, Инаба вошел в историю как победитель страшного демона. И из них всех лишь Хагивара пожинают плоды своего коварства и хитрости, и весь их род на протяжении десятилетий загадочным образом вымирал, пока не остался только один из некогда обширного клана. Потому что демон был вовсе не исчадием Ёми, как принято считать. Нет, юноша. Он был таким же человеком, что и мы с тобой. А люди куда мстительнее и злопамятнее демонов.