– На хорошие или на дурные?
– И вот опять, – Хизаши невольно улыбнулся. – На хорошие… наверное.
Он не собирался пока говорить об этом с кем-то, но кто знает, может, две головы лучше одной, даже если эта вторая иногда бывает такой дурной.
– Помнишь талисманы, которые раздавал Морикава перед тем, как мы угодили в проклятое место? – Кента кивнул. – Тогда ты случайно связал нас, и не сразу, но я заметил, что могу ощущать тебя на расстоянии.
Тут Хизаши все-таки смутился – наверное, так можно было назвать чувство, что у него возникло под внимательным взглядом Кенты. Теплое на щеках и шершавое, щекотное в груди.
– Прекрати так пялиться, – потребовал он.
– Как? – невинно спросил Кента, подперев подбородок кулаком.
– Будто знаешь обо мне то, чего не знают другие.
– Но разве это не так? Кто еще видел, как Мацумото Хизаши краснеет?
– Я… не… – Хизаши прижал ладони к щекам и вспыхнул пуще прежнего. – Не краснею! Ты можешь быть серьезнее, когда я говорю о важном?
– Тссс, – Кента приложил палец к губам. – Я не хотел тебя задеть, прости. Но я слишком взволнован, ведь только ты закончишь говорить, придет пора действовать. Как бы ни был я решительно настроен, я все еще не могу преодолеть страха. И ты единственный, кто будет знать об этом. Значит, талисман, – он перешел к делу так внезапно, что Хизаши едва не растерялся.
– Да, талисман. Он каким-то образом создал между нами канал, и если по нему можно было передавать чувства, то можно ли передать и что-то другое?
– Что-то? – Кента нахмурился.
Хизаши замолчал. Мысли только-только становились законченной картиной, и она казалась одновременно и гениальной, и омерзительной. Хизаши должен был завершить то, что начал, но будто пропал голос.
– Мне кажется, я понимаю, – произнес Кента и расправил плечи в притворной уверенности. – Что ж, это уже похоже на план, ты молодец, Хизаши, я не сомневался в тебе.
– Ты точно уверен, что понял? – горько спросил Хизаши.
– Ты имел в виду, что если Хироюки доберется до желанного тела, то снова овладеет им, и я ему это позволю.
– И ты так спокойно говоришь? Тебе не страшно? Ведь я даже не рассказал, чего мы этим собираемся добиться, а ты уже готов снова пройти через кошмар?
– Если так надо, – твердо ответил Кента.
– Ты снова будешь одержим.
– Я понимаю.
– И если у нас не получится, ты исчезнешь, а Хироюки станет твоими руками вершить злодеяния.
– Но ты же этого не допустишь.
Именно так, без вопроса – только безоговорочная уверенность, которой Хизаши разделить не мог. Он никогда не сомневался в себе, даже перед лицом богов, поставленный на колени, раздавленный их силой и тяжестью обвинений, он верил, что справится и восстанет из пепла, а сейчас смотрел в чистую зелень глаз Кенты и терял самого себя.
– А если нет?
Кента подался вперед и положил ладони ему на плечи.
– Нет никаких «а если» и не будет.
Глаза наполнились едкой влагой, и Хизаши привычно спрятался за челкой. Люди слабы, и тело легко выдает их слабости – долго не заживающими ранами снаружи и слезами внутри.
– Верь мне, – Кента наклонился ниже, заполняя собой все пространство, – а я буду верить тебе. Этого для меня достаточно.
Хизаши стало спокойнее, легче. Он поднял лицо и столкнулся с открытым взглядом Кенты.
– Хорошо, пусть будет так. Если все пройдет как надо, Хироюки попытается захватить твое тело, и я это непременно почувствую. И тогда я потяну его на себя, а мое тело для него не подходит, значит, представляет опасность. Пока он будет в нашем плену, другие оммёдзи изгонят его, на этот раз навсегда. Таков мой план. В нем полно белых пятен, мы понятия не имеем, получится ли задержать Хироюки, разделив между нами поровну, успеем ли даже начать, догадается ли он об уловке, придет ли кто-то на помощь…
– Хизаши.
– …сможем ли мы создать этот талисман сами и сработает ли он снова.
– Хизаши, все будет хорошо.
Кента улыбался мягко, светло, как Хизаши в этой жизни мало кто улыбался, и все они, кроме Кенты, уже были мертвы. Столько всего могло пойти не по плану, и ночи не хватит, чтобы все перечислить и предусмотреть, но главное, что Хизаши должен будет сделать, это не дать Кенте сгинуть.
– К тому же у нас есть фусинец, который наверняка наизусть помнит все существующие заклинания и офуда. – Кента отпустил его плечи, но напоследок вдруг положил ладонь ему на макушку и потрепал. – Когда Юдай проснется, спросим у него.
Стало тихо, и ветер со свистом ударил в стену, по полу заскользил сквозняк, осторожно касаясь ног. Кента вернулся на свое одеяло и лег на спину, его дыхание скоро замедлилось. Он задремал, вымотанный случившимися с ними событиями. Хизаши тоже тянуло в сон, но глаза, как назло, не закрывались. Он перекатился на бок и подложил локоть под голову – так он мог видеть тлеющие в золе очага угольки. Упрямый огонь, который давно погас и все равно цеплялся за жизнь, пытался снова вспыхнуть, даже если шансов нет, зачаровывал его. Веки отяжелели и плавно опустились… Огоньки трепетали. Ветер свистел. Хизаши видел сон.
На столе горит свеча, и ее крошечное пламя трепещет, когда порывы ветра за тонкими стенами усиливаются. Холодно. Старший брат говорил, что зима наступит раньше обычного, а у них нечем будет разжигать очаг, если не добудут побольше хвороста. Но он опять не может встать с футона весь день, чтобы помочь. Такой бесполезный. Может, если бы его не было на свете, брату было бы проще?
– Ясу-чан, ты уже проснулся?
Его голос мягкий и уютный, в него хочется завернуться как в самое теплое в мире одеяло. И он невольно тянется к нему, забыв обо всех своих глупых мыслях. Брат любит его, пока они вместе, все будет хорошо.
– Прости, сегодня на ужин только это.
Он видит перед собой плошку с почти прозрачным бульоном из кореньев и овощей. Даже не помнит, когда в последний раз ел рыбу или рис, но это ничего. Главное, брат вернулся домой. От него веет холодом, наверное, принес с улицы. Ветра стали злыми, каннадзуки подходил к концу. Не зря еще его называют месяцем без богов, кажется, что само солнце отвернулось от земли.
Похлебка безвкусная и совсем не насыщает, и все же он жадно выпивает ее до дна и довольно утирает рот. Брат старался для него, сам не ел, лишь бы он поскорее поправился. Кашель, как назло, клокочет в груди, вырывается наружу, сильный, сухой и болезненный. Овощной отвар, не успевший усвоиться, течет по подбородку, и становится так жутко стыдно.
– Тише, тише, – голос брата приближается, но почему-то не удается разглядеть лица. Наверное, слишком темно в их маленьком домике. – Не торопись. Скоро я принесу новое лекарство. Оно точно поможет.
– Брат…
– Поспи еще. Тебе надо больше отдыхать.
– Ты только не уходи, – звучит жалобно, совсем по-детски. Если брат снова уйдет, не получится сомкнуть глаз. Холодно. Страшно. Одиноко.
А потом на макушку опускается широкая ладонь, треплет волосы – и хочется смеяться от восторга. Брат его никогда не оставит, принесет новое лекарство, и все наладится. Только где же он их берет? Ведь денег нет.
Собирается спросить, и что-то капает на нос. Трет кулаком, но темной жидкости становится все больше, она стекает по лицу. Рука брата медленно отдаляется, он тянется к ней, чтобы удержать, хватает, но пальцы соскальзывают.
Руки брата по локоть в крови.
– Хизаши! Хизаши, проснись!
Его трясли за плечо. Хизаши попытался открыть глаза, но ресницы слиплись, а тело казалось тяжелым и будто чужим. Давно он не ощущал подобного.
– Хизаши, – снова настойчивое потряхивание, – проснись.
– Да просну… проснулся я.
Перед мутным взором медленно обрисовалось лицо Кенты, за его плечом сидел Учида, бледный, но уже, как всегда, серьезный и сосредоточенный. Хизаши привстал, помотал головой, разгоняя сонный туман, потер шею и проворчал:
– Трясти было совсем не обязательно.
– Ты кричал во сне, – сказал Кента. – Приснился кошмар?
Хизаши даже не знал, что ответить.
– Вроде того. Наверное.
Кента отодвинулся и сел, погода еще не наладилась, ветер все так же буйствовал, хотя уже приближалась ночь. Над ирори висел котел с закипающей водой, возле Кенты на подносе стоял простой чайник и три чашки.
– Я заварю нам чаю, – Кента пригладил втрепанные волосы, – а Учида-кун пока скажет то же, что и мне.
– Мне знаком тот тип талисманов, о котором Кента рассказал, – не стал тянуть Юдай. – Мы в Фусин тоже пользовались такими, когда выбирали себе духовное оружие. Привязка ёкая действует, пока оммёдзи сам ее не отменит, но в редких случаях прописывается срок, по истечении которого ёкай получает свободу. Но есть и третий случай. – Он посмотрел на Кенту. – Когда оружие ломается, заключенный в нем ёкай может погибнуть.
– Значит, мне повезло, – кивнул тот.
– Как омерзительно, – не сдержался Хизаши. – Лишать кого-то свободы и искренне считать себя вправе делать это. Даже не на время, а навсегда. Мне говорили, что я ошибаюсь насчет людей, но в такие моменты я ненавижу их по-настоящему.
– Фактически ты тоже человек, – безжалостно напомнил Юдай.
– Жалкий и на коленях ты нравился мне больше.
– Забудь. Тебе никогда этого больше не увидеть, – гордо ответил Юдай.
– Ты не представляешь, какие сюрпризы порой подкидывает жизнь, – хитро прищурившись, протянул Хизаши. Кента нарочито громко загремел посудой.
– У меня хорошая память, – продолжил фусинец, будто и не прерывался. – Думаю, смогу повторить. Но считаю важным сказать, план Мацумото мне не по душе. В нем слишком много основано на шаткой вероятности.
– Как будто я сам не понимаю, что он шаткий! – огрызнулся Хизаши и скрестил руки на груди. – Придумай лучше, раз такой умный.
– Я не говорю, что он не имеет смысла. С идеей я согласен.
Он попросил бумагу для талисманов и покрутил в пальцах кисть. Хизаши, признаться, ждал сопротивления. Сам бы на его месте ни за что не согласился, слишком уж велик риск. Однако чем сильнее противник, тем выше ставки, иначе не бывает.