— Тогда зачем создан человек? — резко дыхнул вопрос Яробор Живко толком и не дав смолкнуть Богу.
Однако вельми занятый разглагольствованием Велет нежданно вроде пробудился, ибо на данный вопрос не то, чтобы не мог… не смел отвечать. Он стремительно качнул головой, и, переведя взор с медлительно ползущего по его оголенным ногам, хоронящегося во впадинах мышц, лунного луча на мальчика слегка хмыкнув, тем верно переводя разговор, отозвался:
— Впрочем, гору созидать меж вашими воинствами не имеет смысла. Ведь ее всегда можно перейти. Да и Кали завтра поутру не разрешит тебе отправится в путь, оно как видения у тебя усиливаются и надобен отдых. И почему — то уверен я влекосилы и кыызы, людям каковым верно нужно дать какое-нибудь общее величание, не станут бежать с места боя… Понимаешь, милый мой, порой люди обладают весьма неординарным мышлением и духовными качествами, и умирают не просто за землю, веру и человека сколько за идею кою холят и чтят внутри себя превыше всего. И твои люди из таких.
— Их можно убедить… убедить, — тревожно зашептал Яроборка, чувствуя от отказа Атефа разливающееся по плоти болезненное разочарование, и потому тягостно дыхнул. — Как сделали марухи… Ведь когда я вернулся никто вроде и не приметил апсарас аль моего долгого отсутствия. Все сразу стали кланяться, величать меня рао и признавать сыном Бога. Ведь так марухи воздействовали на людей.
Мальчик не столько спрашивал, сколько утверждал. Одначе дрожь в его теле не уменьшалась, а вспять многажды усилилась и днесь затряслись уже и руки, и ноги, суматошливо качнулась голова и судорожно сжалось естество…не Крушец… А то самое естество, называемое людьми душой и, что на самом деле есть совокупность пережитого, накопленного опыта, чувств и ощущений таившаяся в источнике самой жизни… в человеческом мозге.
Велет не просто заметил сие дрожание юноши, он, будучи родственен ему чрез лучицу, данное состояние ощутил. И торопко обвив руками тело мальчика, нежно прижал его к своей мощной, выпуклой груди, одновременно прикоснувшись ко лбу губами. Да той мягкостью и лаской стал ближе к нему, вернее родственно — сопредельней, быть может даже единым. И тихий, напевный наигрыш, иноредь подпеваемый в Яроборке Крушецем, наново возник. Легким мотивом он соприкоснулся с плотью, сутью Атефа и плавно перетек в его могутное тело, заполнив его и вызвав волну трепетной, ответной любви…
Той, что почасту испытывают старшие братья в отношении младших…
Старшие сестры в отношении младших…
Той, что иногда дарует значимые поступки и деяния, кои люди величают и пишут с большой буквы.
Тихо звучала та погудка, изредка сиянием золотого и смаглого света выбивающегося соответственно из Бога и человека, озаряя покатый, усеянный галькой склон горы. И чудилось тем переливам света подпевал ноне одинокий, покинутый своим младшим сродником спутник Месяц, оставивший о нем как напоминание только величание, днесь ставшее вторым его именем, близким и неотделимым.
— Дорогой мой Ярушка, моя малость, — немного погодя произнес Велет, когда стихла их общая мелодия родственности. — Марухи не обладают такими способностями. Они не умеют воздействовать на людей. Да и в тот раз на людей влияние оказывалось по-иному. Его осуществляли блазни, так я назвал тех существ. Даже не существ, а сущностей, оные могут показаться в любом месте и влиять на мозговую деятельность человека через зрительные, слуховые и обонятельные восприятия. Проще говоря, через галлюцинации, посылаемые в основном ночью в процессе сна.
— Блазня, я думал это марухи, — молвил мальчик и много степеннее выдохнул в грудь Атефа.
Бог, неспешно опустив Яроборку из своих объятий, опер его спину о свою грудь и крепко обхватив могучей рукой за правый бок, создал тем самым плотный навес, скрывающий от ветра.
— Нет, сие блазня, точнее блазни, — вновь пояснил Велет и нежно улыбнувшись, живописал на своих устах сияние золотого света. — Ибо их достаточно много. Уж дюже часто плодятся, особенно в теплое время. Однако также сильно подвержены гибели в холодную, пасмурную погоду. Блазня, это значит блазить, мерещиться, чудиться. Видение вельми неясное, туманное, которое показываясь людям глубокой ночью пробуждая их, передает определенные картинки несуществующих людей, вещей, действ выдавая за реальные события, али вспять приглушает видимое и пережитое, изображая несуществующим или сном. Блазни есть у Димургов и Расов. — Атеф на малость смолк, полюбовно провел указательным перстом правой руки по лобику и носику мальчика, очерчивая тем касанием точно прямую линию, и добавил, — когда-то я подарил их Отцу Першему. А погодя он поделился теми удачно сотворенными созданиями с Расами. Отец всегда уступает просьбам братьев.
— Ты любишь Отца? — тихонечко поспрашал Яробор Живко, будто страшась, что их кто может услышать, и замер, ожидая ответа.
А там за сиянием, что отражалось от кожи рук Атефа, и, окружая, хоронило в себе дорогого мальчика, дуновение ветра многажды усилилось. И порой скрипуче подвывало мощному гласу старшего сына Асила.
— Очень… Я очень люблю Отца, — мягко ответил Велет, с особой нежностью произнося сие величание.
— А почему ты тогда не выбрал его печищу? Не стал жить с ним? — юноша и вовсе едва дыхнул… А может это все же вопросил Крушец. Так как он умел… мысленно, а точнее на языке доступном Богам, разговаривать с себе подобными.
Видимо, Велет не заметил, что губы Яробора Живко не шевельнулись при том поспрашании и глаза на миг словно остекленели, и посему туго вздохнув довольно громко ответствовал:
— Я бы выбрал… выбрал только его. Но он, Отец… Перший опоздал на Коло Жизни. Это потом, много позже, когда уже восстанавливался в дольней комнате кумирни Асила я узнал, что Отец так нарочно поступил… Поступил потому как я был нужен Асилу. Но когда я еще стоял на Коло Жизни, и время было на исходе, а Отец не приходил, мне совсем не хотелось вершить свой выбор. Однако погодя, я понял, как мудр и жертвенен наш Отец, ибо всегда и в первую очередь думает только о своих братьях, о разнообразии и полифонизме наших Галактик.
— Не пришел… опоздал, — однозначно мальчик не говорил, эти стенания выдыхал через его приотворенный рот Крушец, потому голос и звучал низко и единожды глухо.
— Да, опоздал. Пришел, когда я уже ступил на Коло Жизни, выбрав из двух соперничавших печищ… печищу Атефов, — также туго прозвучал и голос Велета, точно вновь переживая тот тяжкий для него выбор. И от той тоски ходуном заходили на его теле выпуклые мышцы на этот раз не столько перекатываясь и показывая свою мощь, сколько лишь надрывно задрожав.
— А я…я…,- додышал Крушец и голова Яробор Живко столь мощно засияла, что осветила не только все поникше-удрученное лицо Бога, но, похоже, и часть грота, где бесшумно на одеяле сидела апсараса.
И Велет немедля пробудился от собственной кручины, и взволнованно воззрившись в побледневшее, залитое смаглым сиянием лицо мальчика, торопливо склонив голову, облобызал его очи и лоб, той любовью снимая всякое волнение с лучицы, да успокоительно молвив:
— Тебе это не грозит… не грозит милый малецык, не тревожься. Никогда, никогда Отец не откажется от тебя, уж ты мне поверь. Никому не уступит, не отдаст тебя… тебя нашу малость, бесценного нашего малецыка.
Яроборка шумно выдохнул, сияние мгновенно осело, а взгляд его стал осмысленным. Он легохонько растянул уста, живописав улыбку и чуть слышно молвил, однозначно не уловив толкования лучицы и Бога:
— Крушец. Его… Господа… будущего Димурга зовут Крушец. И, он сказал мне, что я есть и всегда буду его частью, гранью, долей.
Велет явно озадаченный такой молвью, несильно шевельнул своей нижней челюстью, и, вздев голову, испрямив дотоль согнутую спину, воззрившись вниз на каменистый склон горы, протянул:
— По поводу твоих людей, — несомненно, желая перевести разговор на более спокойную тему, которая не вызовет прихода видений. — Думаю, завтра поутру я сделаю нечто иное, чем создать гору. Такое когда-то содеял для меня Асил. Занимательно было. И я уверен, это тебе тоже понравится. — Атеф ласково огладил лоб и щеку юноши указательным перстом, передавая в том движение всю свою нежность и спустя малую толику времени добавил, — а теперь по поводу видений. Это просила передать тебе наша милая Кали… Просила передать, ибо дюже встревожена тем, что ты не принимаешь видения так как тебя учили, а стараешься их отложить.
Глава семнадцатая
— Стараешься их отложить… отсрочить, что недопустимо и весьма опасно для твоего здоровья, — дюже долго увещевал Велет мальчика и лучицу и на этот раз каким-то монотонным голосом, будто жаждая это впихать в них обоих.
Яркое солнечное светило уже озарило землю своими долгими розово-алыми лучами, по которым на планету перемещался не только свет, но и тепло, а войска аримийцев и влекосил с кыызами выстроились супротив друг друга. Они расположились на раскинувшейся весьма неровной, выщерблиной покатыми выемками и низкими валами долине поросшей невысокими травами, окруженной слева каменистыми склонами гор ограничившей ее с этого края.
В центре войска аримийцев стояли вооруженные копьями, мечами и щитами всадники. Справа и слева от них, несколько в углубление, прикрывая пеших, вооруженных в основном древковым оружием: булавами, топорами, ослопами, в доспехах и шлемах, поместились воины с самострелами. Позадь же основной линии войска располагались (как пояснил для рао Волег Колояр) похожие на влекосилские пороки — камнеметы, передвижные четырехугольные и широкие в основании. С тем, однако, камнеметы словно сжимались к вершине, где находились мощные железные валы имевшие крепление из бревен и веревок с чашами, в которые и укладывались метаемые камни.
Влекосилы и кыызы вооруженные, первые самострелами (которые, право молвить, в отличие от самострел лесиков стреляли не стрелами, а свинцовыми пулями и камнями), мечами, бердышами али кистинями, а вторые в основном луками, айбалтами (топорами с полукруглым лезвием), мечами; обряженные в тонкие кольчуги, смотрелись значимо более легкими и менее защищенными. И если у кыызов на головах главным образом помещались шишаки, полусферические с возвышением на макушке и навершием шлемы, али куполообразные, слегка прикрывающие кольчужной брамицей щеки, затылок и поч