очи Димурга смотрели точно щурясь, а вставленные в прямые, черные брови (в самые кончики) желтые камушки янтаря, приподнимая уголки глаз вверх, придавали выражению его лица удивление. Весьма красивым был нос Мора с изящно очерченными ноздрями, конец какового, словно прямым углом нависал над широкими губами.
Не менее знаменательно смотрелся венец Бога, где подымающиеся вверх от обода четыре скрещенные меж собой серебряные дуги, были украшены лоптастыми листьями дуба и дланевидными клена, с миниатюрными цветками, собранными в кисти и зонтики, усыпанные рубинами, белым жемчугом, синим и желтым яхонтами. В навершие тех дуг поместилось огромное яблоко из желтого алмаза, с тонкой зеленой веточкой, кончик коей венчался тремя маханькими розовыми жемчужинами. На Море было одето темно-синее сакхи без ворота и рукавов, распашное книзу, едва достигающее колен, весьма мятое, будто его не просто никогда не гладили, а вспять нарочно носили таковым. На ногах у Господа, однако, находились серебряные сандалии с загнутым кверху носками, к подошве которых крепились белые ремешки. Один, из каковых начинался подле большого пальца и единился со вторым, охватывающим по кругу на три раза голень.
— Ну, чего ты милый малецык забухтел, — по доброму проронил Велет, и переведя взгляд на стоящего в шаге Мора нежно им его огладил. — Хотел просто показать нашему мальчику, откуда выходят легенды их народов.
— Волоты, — голос Яробора Живко явственно дрожал и в груди сызнова появился неприятный болезненный осадок так, что он прижал к тому месту ладонь. — По верованиям лесиков живут в неприступных горах, дремучих лесах и диких степях, сохраняя свою чудовищную силу и сказочный облик. Воплощение самой Мати Земли когда-то волоты были первыми людьми на Земле и обустраивали сушу, насыпали горы, копали узбои рек и озер, засеивали растениями поля и леса.
— Наш, дорогой мальчик, вельми много знает всяких преданий, — пояснил Перший, и, узрев его волнение, медленно опустился подле него на корточки, да пристроил свою большую длань ему на грудь. — Но я думал, он не напугается вида нашего Велета, старшего сына Бога Асила, могучего Творца горной породы. В целом легенды ваши, мой любезный, не далеки от истины, потому как на планету как таковую и впрямь впервые вступают Атефы, — и старший Димург прикоснулся губами к виску юноши, снимая той нежностью все его волнение.
— Однако, наша бесценность, — отозвался Велет, и, несмотря на низость, его бас прозвучал весьма благодушно. Бог повел своими могутными плечами и тем самым всколыхал испуганно замершие на его голове и венце полотнища облаков. — Узбои мы не копаем и растениями не засеиваем поля и леса. На это у нас нет способностей, на это способности у моего Отца Асила и малецыка Мора.
— Асила… Мора, — вслед за Велетом повторил мальчик и усмехнулся. Он слегка приклонил голову, и полюбовно поцеловал лежащую на его груди руку Першего таким образом благодаря за заботу. — Коли я поведаю, что сказывают о Море лесики, вы будете смеяться.
— И что мой дорогой они сказывают? — незамедлительно вопросил Мор и так как юноша зримо его не пугался, убрал руки от грядушки кресла, на которую дотоль опирался. Он все также неспешно обошел кресло и направился в сторону мальчика.
Яробор Живко нежданно резко засмеялся да столь задористо, что сверкнули радостью его очи и тотчас ему вторили улыбками Боги, особенно Перший. Ведь юноша весьма редко улыбался аль смеялся, чем самым вызывал волнение не только в рани Черных Каликамов, но и в бесицах-трясавицах.
— Могучее и грозное божество, — начал говорить, вероятно, саму байку мальчик и трепетно качнулся взад…вперед так словно его и держала только рука старшего Димурга. — Воплощение нечистых сил и самой смерти, повелевающая злобными приспешниками: бесицами-трясавицами, бесами, демонами, духами ночи, правит в тех владениях, что лежат за черной рекой Смородиной, чрез каковую перекинут Калинов Мост, Богиня Смерть, Мара, Мора.
Парень разком смолк, закрыл ладонью себе рот, будто страшась растерять свое веселье и еще звончей засмеялся. Казалось еще морг и этот смех, точно пробивающий себе русло, гулко-кипучий родник выплеснется махом изо всей его плоти.
— О… — несколько озадаченно, а может лишь подыгрывая мальчику, протянул Мор всей своей речью и заинтересованным видом жаждая расположить его к себе. — Не думал, что я Богиня.
— Ага…ага, а коли бы знал чья супруга, — и Яроборка сызнова прыснув смехом закачался туды…сюды, но в этот раз его колыхание было приметным, ибо Перший убрав руку от его груди медлительно поднялся, высвобождая место подле него сыну.
— Еще и супруга, надеюсь не Вежды али малецыка Стыня, — широко улыбаясь, отозвался Мор.
Он, наконец, поравнялся с юношей, и, сдержав шаг, завис над ним могутной стеной. Все также степенно сын Першего присел на корточки и с такой теплотой взглянул на мальчика, что тот опешил от проскользнувшей, и вроде огладившей его кудри, пламенной любви.
— Не-а… еще хуже… хуже, — додышал громко через смех Яробор Живко и торопко ступил вперед.
Мальчик стремительно вскинул вверх руки, протягивая их навстречу Господу, ощущая плывущую от него ни с чем несравнимую близость, которую он никогда ни испытывал от людей… ни даже от матери и отца. И миг спустя густоватое смаглое сияние озарило всю голову юноши, на чуток вроде ослепив и Мора, приветственно символизируя радость самого Крушеца.
— О, мой драгоценный, — голос Мора высокий, звонкий тенор, с нотками драматической окраски, так схожий с гласом Седми, многажды сотрясся.
Бог жаждал прикоснуться к мальчику и лучице. Однако не ожидал, что его прибытие… его близость столь ярко будет воспринята Крущецем. Он резво подхватил мальчика подмышки, и энергично поднявшись с присядок, прижал его к груди. Не менее суетливо принявшись гладить Яробора Живко по волосам, спине, целовать в макушку… Демонстрируя каждым прикосновением свою любовь в отношении лучицы и удовольствие оттого, что удалось повидаться с мальчиком, всяк раз прибавляя:
— Мой бесценный, бесценный малецык… мальчик. Наша радость, самое великое чудо. Так рад тебя увидеть, прикоснуться. — Господь прервался совсем на чуть-чуть, абы чрез лобызания не выплеснуть на голову юноши свое волнение, и немного погодя вопросил, — так, что… Чья Мор супруга? — несомненно, с тем проявляя особое внимание к словам Ярушки.
Юноша уже давно перестал смеяться, и днесь уткнувшись лицом в плечо Бога, на малость замер от наступившей внутри него благости и тишины.
— Ты пахнешь, как Перший и Вежды, — едва слышно прошептал он, разворачивая голову и глядя в слегка скосую грань подбородка Господа. — Не думал, что Зиждители пахнут… А Богиня Мора супруга Господа Першего.
— Гу…гу…гу, — засмеялся гулко Велет и не просто всколыхал полотнища в своде своим дернувшимся в навершие венца черным алмазом, а закачал исторгнутым звуком все помещение, где зябью колыхание пошли сами зеркальные стены. — Супруга Першего… Отца… Эт, же надо как заплели.
— Ты ноне Велет своим гыгытанием разрушишь маковку, — весьма недовольно процедил в сторону Атефа Мор, так словно его все раздражало. Впрочем, несколько секунд спустя уже много нежнее вопросил у мальчика, — и как же я пахну Ярушка?
Юноша приткнул нос к сакхи Бога и резко втянул в себя его дух, да будто наслаждаясь теми ароматами, неспешно ответил:
— Как ночная свежесть… Когда солнечное летнее светило, дотоль разморившее землю, сокрылось за горизонтом. И степенно спала жара. Когда синь небосвода выбросила свет холодных звездных светил и тем их сиянием остудила жар почвы, смахнула с ветвей, листвы и травы пылкость дня. Легкое дуновение пробежало по спящей природе, не тормоша создания, а принося на себе прохладу. Так пахнет Перший… и ты… Мор… Я вас так люблю. Вас Димургов, точно знал всегда, — мальчик перестал говорить, и, протянув к лицу Господа руку, нежно провел кончиками перст по грани его подбородка.
— Да, — нарушил сие толкование Перший, ибо знал, что мальчик днесь может припомнить о возвращение на Землю и засмурить. — Не вельми верно, не правда малецык. Ну, еще полбеды, что в тебе Мор узрели лишь женскую ипостась… Худо, что объявили моей супругой.
— Что ж Отец, будем благодарны лесикам, что они, — тотчас откликнулся Мор и так как юноша попросился вниз, неспешно наклонившись, поставил его на пол. — Что они не назвали твоей супругой Вежды или милого малецыка Стыня, это было бы совсем неприятно. А так только я… Я носящий в печище Димургов величание брата.
Молвь Мора и зябь его смеха сейчас поддержал и Перший, а Велет уже прекративший свое гыгытание нежданно вздел вверх руки и выхватил из свода серый кусок облака. Он рывком скинул его вниз, и огромный лохмоток облака живописал широким полотном округлое покрывало, плотно окутавшее тело Бога. По их чагравой перьевитости в мгновение ока проскочил зелено-бурый крап, каковой точно испустил из себя тонкие, отростки растений, витиеватые корешки, перепутавшиеся меж собой, выдавивших из мест особых скоплений колеблющиеся листочки. Сие чудно перемешавшиеся ветвями, стеблями, корешками и листочками покрывало пульсирующе дрогнуло… раз… другой, а посем в доли секунд опало прозрачной россыпью песка вниз так, будто живые растения опаленные племенем превратились в пепел. Обильно своей уже черно-серой россыпью они укрыли гладь пола барханами рыхлого песка. А пред удивленным взором мальчика предстал Велет такого же роста, как и Димурги (может токмо на голову их выше), обряженный в серебристое сакхи, опоясанное на стане широким сыромятным поясом с платиновой застежкой и даже обутый в серебристые сандалии похожие на обувь Мора.
— Ух, ты! — восхищенно проронил Яробор Живко, ибо дотоль ни Перший, ни Вежды при нем не принимали иного роста. — Вот это, да!
Велет весьма довольный проявленным мальчиком восхищением, и жаждущий к нему подойти и прикоснуться, теплотой своего взора и сияющей, золотыми переливами, улыбкой обозрел его с ног до головы, и очень мягко отметил:
— Это самый малый рост, каковой мы сыны Асила можем принимать.