Я улыбнулась такому маневру. Было ясно, что целью вопроса было не получить ответ, а сменить тему. «Ладно», – подумала я и вернулась к еде. Но он продолжил, напоминая, что ждет ответа:
– У таких вещей обязательно есть история.
Я снова улыбнулась, давая понять, что не обижаюсь:
– Не только у вас есть секреты, профессор.
На этот раз профессор кивнул, словно говоря: «Ладно». Я почувствовала, что надо добавить хоть что-то:
– Если позволите, скажу только, что оно досталось мне от бабушки.
Он улыбнулся и поднял бокал белого вина:
– Выпьем тогда за наши секреты! – «выпьем» он произнес по-турецки. – Вы выбрали прекрасное вино, благодарю, – сказал он учтиво.
– У вас остается еще два дня. Что хотите делать завтра? Тур по Стамбулу? Султанахмет, Айя-София[30], Босфор… Или шопинг в Капалы-Чарши?
– Если вы не против, на завтра ничего не будем планировать. Я хочу немного погулять самостоятельно. Но послезавтра, 24 февраля, у меня будет к вам большая просьба.
– Слушаю.
– Если можно, я попрошу заехать за мной на автомобиле рано утром.
– Насколько рано?
– Скажем, в четыре?
Я изумленно уставилась на него. Куда он собрался ехать в четыре часа утра? Я попыталась скрыть удивленное выражение лица.
– Хорошо, а куда мы поедем?
– Если можно, я скажу послезавтра.
Вот тогда я испугалась. «Позвонить, что ли, Керему, спросить, все ли хорошо?» – пронеслось в голове. Хотелось понять, во что я ввязалась. Это уже не был обычный визит университетского преподавателя. В этот раз я не удержалась и посмотрела на Вагнера с подозрением. Однако он выглядел спокойным и был занят уткой у себя в тарелке. У меня же заныло под ложечкой.
Остаток ужина прошел в напряженной и холодной атмосфере под влиянием недавнего разговора. Мы больше не касались этих тем, да и вообще больше не разговаривали. Словно желая избавиться от напряжения, мы оба начали есть быстрее. Как только еда была закончена, я поднялась, сославшись на Керема.
Когда я доехала до дома на такси, Керем возбужденно рассказал мне, что видел на улице пару белых «рено», но домой никто не приходил. На руке у него был кастет, баллончик стоял рядом. На экране компьютера пугающих надписей не было. Видя оживившееся лицо сына, я успокоилась. К тому же, он не рассердился, когда я погладила его по голове, желая спокойной ночи.
– Давай ложись, иначе утром не проснешься в школу.
Он не стал возражать:
– Ладно!
Наверное, ощущение приключения и полученный баллончик придавали ему сил идти в школу. Мне вспомнились слова бабушки: «Нет худа без добра!»
Я взяла на кухне графин и полила росток пихты в гостиной. Из трех веточек, которые я рассадила в разные горшки, выжила только одна. Конечно, ветке, сорванной с пихты на плато Кафкасёр, в моей гостиной не очень нравилось. Но я была решительно настроена сохранить этот росток. И хотя крупный горшок занимал место, пихта освежала гостиную. Она помогала мне справляться с тоской, успокаивала меня.
Затем я взяла рабочий ноутбук и продолжила записи, которые начала после приезда профессора. Было удивительно, что, ничего заранее не обдумывая, я печатала быстро и без перерывов. Курсор словно бежал по экрану, таща за собой слова. Казалось, будто это пишу не я. Я словно незаметно наблюдала за Майей, печатавшей за компьютером.
Когда я легла спать тем вечером, я не стала играть в игру, где вместо меня кто-то другой. И «Другое небо» тоже не стала читать. Было ли это потому, что мне хотелось спать, либо запись событий заменяла мне все это? Я лишь немного подумала о профессоре и его секретах. И какое же невинное у него лицо.
4
Утром 23 февраля дождь усилился, стал еще более ледяным. Хотя я надела шерстяной свитер и теплую куртку, а шею замотала лиловым кашемировым шарфом, пока добралась до университета, продрогла до костей. А ведь я была в шапке и пряталась под зонтом.
Как только я вошла в кабинет, позвонил секретарь ректора и сказал, что мне нужно срочно подойти. Пройдя по широкому коридору исторического здания, я попала в приемную. Йешим-ханым, разговаривавшая по телефону, кивком показала, чтобы я заходила. Я поздоровалась с ней и потянула тяжелую ореховую дверь.
– Доброе утро!
Я пошла было в сторону ректора, но вдруг замерла. В креслах напротив него сидели трое мужчин, которые два дня нас преследовали, а вчера были на лекции. Я особенно хорошо помнила лицо курившего мужчины и его насмешливую улыбку.
Вдруг у меня зазвенело в ушах. Что им было здесь нужно? Что за дела у них были с ректором? Значит, я не ошиблась, они действительно за нами следили, и с профессором все было не так просто, а может быть, существовала и опасность.
Ректор удивился моей реакции.
– Что с вами, Майя-ханым? Вы побледнели. Присаживайтесь, бояться нечего, – он указал на пустое кресло.
Все еще потрясенная, я боязливо присела. Все трое были в галстуках. Один носил серый костюм, двое других – темно-синие. У того, чье лицо я хорошо запомнила, были тонкие усики. Он был худой, сидел нога на ногу. Почему-то именно он привлекал мое внимание. На смуглом лице было такое выражение, будто он в любой момент готов разозлиться. Двое других на его фоне выглядели блекло. Один был лысый. Усатому и его соседу было примерно за сорок, решила я. Третий был помоложе.
– Эти господа из службы разведки, у них к вам есть дело, – нарушил тишину ректор.
Я не смогла ничего ответить, лишь кивнула в знак согласия с улыбкой, скорее напоминавшей гримасу.
Ректор встал, а следом за ним и мужчины, и, разумеется, я.
– Мне нужно присутствовать на заседании академической комиссии, – сказал ректор. – Вы оставайтесь здесь и спокойно беседуйте.
Он вышел, закрыв за собой дверь, и я осталась наедине с тремя мужчинами. После короткой паузы усатый сказал:
– Как вы поживаете, Майя-ханым?
– Хорошо, – ответила я на этот бессмысленный вопрос, но голос прозвучал так тихо, что я повторила еще раз, будто поправляя себя:
– Хорошо.
– Как уже сказал господин ректор, мы из службы разведки.
– Слушаю вас.
– Мы вас побеспокоили, потому что нам нужна ваша помощь в одном важном деле.
– Моя?
– Да, ваша.
– Хорошо?
Усатый помолчал, закурил сигарету и глубоко вдохнул. Он вел себя довольно расслабленно.
– Вы патриотка Турецкой Республики, не так ли, Майя-ханым?
– Не поняла.
– Что здесь непонятного? Я спрашиваю, готовы ли вы послужить вашей родине.
– Как послужить?
– Вы сперва ответьте на вопрос, вы патриотка или нет?
– Почему вы спрашиваете?
Я немного освоилась, начала отвечать свободнее и заметила, что мужчина сердится. Он вскочил на ноги.
– Вопросы задаю я. Отвечайте, пожалуйста!
– Я не понимаю, почему вы задаете вопросы о моем патриотизме.
Он помолчал, взглянул на товарищей, затем вновь сел и потушил сигарету о пепельницу.
– Почему вас так беспокоит этот вопрос?
– Потому что нельзя спрашивать о таком. Разве есть способ измерить, кто больший патриот? Почему некоторые утверждают, что любят родину больше других, и пытаются заработать себе очки?
Он оперся подбородком на ладонь, немного наклонился вперед и задумался. Потом резко выпрямился.
– Тогда спрошу иначе, – сказал он угрожающим тоном. – Вам нравится ваша работа в университете?
Но и я ответила, не меняя тона:
– Да.
– Вы работаете в таком важном учреждении, как Стамбульский университет, вы приближены к ректору. Но подходит ли ваше прошлое для такой работы?
– По-моему, подходит. Я окончила этот университет, работала…
– Нет, я не об этом. Расскажите нам о прошлом вашей семьи. Например, о вашей бабушке. Как ее звали? Семахат-ханым?
Тогда я поняла, куда он клонит.
– Хотите сказать, я не турецкая гражданка?
Он улыбнулся самоуверенно и снисходительно.
– Нет-нет, я не хочу такого сказать. Просто спрашиваю. Ваше начальство знает правду?
Я не ответила. Он подождал и повторил вопрос:
– Знает?
– Нет, не знает, – сказала я тихо.
– Вы планируете им рассказать о вашем секрете?
– Нет.
– Простите, не разобрал. Вы говорите себе под нос.
– Нет.
– Вот поэтому и спрашиваю. Готовы ли вы послужить родине?
– Но какая от меня может быть польза?
– Это мы будем решать.
Было очевидно, что он считает себя хозяином страны и всех в ней живущих.
– Ладно, что мне нужно делать?
Тут заговорил самый молодой, в сером костюме.
– Позавчера вы встречали немецкого профессора.
– Он американец. Американец немецкого происхождения.
– Мы знаем, не беспокойтесь, мы все знаем. Профессор Вагнер пробудет в Стамбуле четыре дня, и все это время его будете сопровождать вы, верно?
– Да, ректорат поручил это мне.
– Ваша задача – сообщать нам о всех действиях и разговорах Вагнера.
Я догадывалась, что все дело в этом, но все равно удивилась.
– Какой интерес может представлять пожилой преподаватель?
– Позвольте, мы сами будем решать, – сказал усатый. – Вы будете сообщать о каждом его вздохе, кому он звонит, с кем встречается, даже что он записывает.
– То есть я буду шпионить?
– Нет, что вы, не преувеличивайте. Просто соберете некоторые сведения.
– И как мне передавать донесения?
– Не беспокойтесь, мы у вас заберем. Но вы будьте бдительны. Не упускайте такую возможность доказать вашу верность родине.
Они вышли и оставили меня в кабинете одну в полной растерянности.
Откуда они узнали про бабушку? «Не глупи, – ответила я сама себе, – они разведчики, кому знать, как не им?» Ладно, но откуда конкретно узнали? Из Национального разведывательного управления, разведки жандармерии или еще откуда-то? Мой старший брат Недждет был офицером армейской разведки, поэтому я немного в этом разбиралась.
Вернувшись к себе, я прислонилась к окну и стала разглядывать вековые деревья, мокнущие под дождем, кутающихся в куртки студентов с зонтами и без, гуляющие в обнимку парочки, не обращающие внимание на непогоду. Было без пяти десять.