Он растерянно смотрел на меня:
– Нет!
– Ну а обогреватель?
– Нет.
– Ты кто здесь?
– Сторож. Тут зимой закрыто, я сторожу.
Я понимала парня с трудом. Он явно плохо говорил по-турецки и очень сильно замерз. Я огляделась вокруг, ища плиту или камин. Ничего не было.
– А ты как согреваешься? – заорала я. – Как ты здесь живешь?
Он указал рукой на обшарпанную дверь чуть поодаль:
– Я живу в той комнате. Она маленькая. У меня была электрическая плитка. Я готовил еду и чай, мог согреться.
Мы посмотрели на него, пытаясь понять, почему он говорит в прошедшем времени.
– Плитка сломалась. Этим утром я отнес ее в ремонт, в Шиле. Сказали зайти вечером. Если не успеют, придется забрать завтра. Если они не успеют до вечера, ей-богу, я тут замерзну!
За такое короткое время произошло столько невероятных событий, что мне уже ничего не казалось странным. Я не удивилась, что плитка сломалась лишь несколько часов назад. Наверное, удивляться не было времени, и я особо не думала.
– Ладно, открой один из номеров.
– Открыть? – переспросил парень. – Абдуллах-аби[40] может рассердиться.
– Кто это?
– Хозяин.
– Где он?
– В Стамбуле, летом приедет.
Я напустила строгий вид и уверенно сказала:
– Ты открой номер! Я заплачу́. Вот если не откроешь, тогда твой Абдуллах-аби точно рассердится.
Он немного помедлил, затем быстро пошел в другой конец комнаты и открыл ящик. Судя по звукам, мальчик выбирал ключ.
Пока мы разговаривали, профессор полумертвый сидел на стуле. Теперь мы вместе с Сулейманом подняли его и с трудом затащили по узкой лестнице на верхний этаж. Парень открыл дверь. Номер, как я и ожидала, был в ужасном состоянии.
Двухместная кровать, две незатейливые тумбочки по обе стороны, треснувшее зеркало на стене – вот и все. Мы уложили профессора в кровать и укрыли.
– Ты сможешь завести машину? – спросила я Сулеймана.
– Нужен автослесарь. Может быть, эвакуатор потребуется…
Он развернулся к парню:
– До Шиле есть маршрутка?
Мальчик махнул рукой, словно указывая на далекое место:
– Та-а-ам, по главной дороге ходит. Иногда.
– Сейчас поеду в Шиле, – сказал Сулейман. – Привезу автослесаря. Если он справится, я отвезу его в мастерскую, оттуда приеду и заберу вас.
Я посмотрела на него в отчаянии. Сулейман понизил голос:
– Если слесарь не поможет, он точно знает, где найти эвакуатор. Вызовем и заведем в конце концов эту развалину.
– Ох, Сулейман, сколько же времени потребуется?
– Три-четыре часа. Если все пойдет хорошо.
– Лишь бы он не умер за это время. Может, из Стамбула кого-нибудь вызвать?
– Не надо! – резко ответил он, будто во всем была виновата я. – Да и раньше они не приедут.
– Давай, поторопись.
Оба вышли из номера. Я услышала, как мальчик сказал Сулейману:
– Я тоже с тобой поеду.
Я осталась одна в комнате с профессором, которого мы уложили на кровать в пальто и укрыли. Я запаниковала и бросилась подтыкать покрывало, чтобы нигде не осталось щелей.
Но покрывало, пальто, лицо профессора, все было таким ледяным, что, как ни укрывай, толку не было. Я раскрыла его, сняла пальто, пиджак, свитер, ботинки и брюки.
Тут я заметила, что, хотя профессор лежал уже давно, простыня все еще была холодная. Тогда я перевернула его на бок и подтянула его колени к груди. Держа за затылок, я чуть согнула его. Нужно было, чтобы он занимал как можно меньше места. Я снова плотно его укутала.
Мне вспомнились зимние ночи в нашем первом с Ахметом доме. Отопление было печное, мы ложились спать, дрожа от холода. И хотя незадолго до сна мы открывали дверь в спальню, чтобы впустить теплый воздух, постель все равно оставалась холодной.
Мы ложились в обнимку, стараясь занимать поменьше места, и плотно укутывались одеялом. Вскоре воздух под одеялом начинал нагреваться.
Я еще раз проверила, не задувает ли под одеяло. Он был хорошо укрыт, но везде, где я трогала, было холодно. Как он нагреет воздух под одеялом, если у него в теле не осталось тепла! Надо было срочно что-то делать. В любой момент могло стать слишком поздно. В конце концов, я за него отвечала. Университет поручил мне позаботиться о Вагнере. Если он сейчас при мне умрет, что я скажу ректору? «Я отвезла его в Шиле, а он замерз насмерть», – так, что ли, объясню? Такого нельзя допустить! А пресса? Кто знает, какие истории они начнут сочинять! «Американского профессора в мороз отвезли в Шиле на ректорском автомобиле без обогрева, где он погиб от холода». Из-за такого скандала ректор мог лишиться своего кресла. А что мы скажем Гарварду, как сообщим? Как можно было потерять человека в Шиле?
Оставив сомнения, я сняла куртку и что было под ней. Зайдя с другой стороны, я подняла покрывало и запрыгнула в постель в нижнем белье, как прыгает человек в холодную воду, чтобы не мучиться, погружаясь потихоньку.
Постель была такая холодная, что у меня перехватило дыхание. Я испугалась, что потеряю сознание. Зубы стучали друг о друга, меня всю трясло. Я плотно прижалась к профессору со спины. Его хлопковая майка от холода словно затвердела. Я старалась как могла выдыхать теплый воздух и дула под покрывало, на затылок и плечи профессора.
Тут у меня заныли зубы. Наверное, от того, что я никак не могла перестать ими стучать.
К счастью, в скором времени лежать стало уже сносно. Мне самой стало немного лучше, я начала чуть-чуть согреваться. Но профессору это не помогало. Он был совсем плох, лежал беспомощный, без сознания. Неужели было слишком поздно?
Я разозлилась на себя, что потеряла столько времени, поспешно встала и быстро сняла с профессора майку. Он был кожа да кости, а кожа будто посинела.
Вот бы покрывало было потолще! Я огляделась, но ничего не оставалось, кроме как накрыться еще и черным пальто, приходилось довольствоваться тем, что было. Не теряя времени, я повернула профессора на бок и снова запрыгнула в постель позади него. Плотно укрывшись, я сильно прижалась к нему сзади.
На мне было только белье, и голой кожей я словно касалась льда. Я съежилась, задрожала, но не отступила. Чем становилось холоднее, тем крепче я к нему прижималась и пыталась согреть его, дыша в затылок. Профессор был такой худой, что кости таза выпирали.
Лежа так, обвив его, я вспоминала события прошедших дней и жалела себя. В какую же историю я попала.
В море не было ни кораблей, ни рыбацких лодок. Надо быть сумасшедшим, чтобы выйти в такую погоду. Сейчас рыбаки наверняка чинят сети на пристани, едят горячий суп и пьют чай в рыбацких домиках. Или играют в окей[41], попивая кофе.
Профессор никому не мог подавать знаки в море. Значит, тут не было ничего секретного, а что-то другое. Но почему тогда беднягой заинтересовалась секретная служба? Почему им был нужен этот несчастный, измученный человек?
Почему? Почему? Почему?
Ни на один вопрос не было ответа. Как я ни старалась, все равно возвращалась к исходной точке.
Еще я то и дело вспоминала нашу жизнь с Ахметом в том доме с печью, но тут же старалась отогнать эти воспоминания, словно в них было что-то предосудительное. Какое они имели отношение к теперешней ситуации? Во-первых, тогда мы сначала согревались немного, а потом раздевались, здесь же мы разделись, чтобы согреться. И зачем я вообще искала такие странные оправдания?
Вместо того, чтобы мне согреть профессора, это он меня заморозил. Все мое тепло ушло к нему. Но это хорошо: его спина и ноги начали немного отогреваться. Я прижалась к нему крепче. В тот момент мне почему-то стало приятно смотреть на его плечи. На ум пришел роман Ясунари Кавабата «Спящие красавицы».
Обхватив профессора руками, я чувствовала, что его грудь и вся передняя часть тела все еще холодны, как лед. Перебравшись через него, я легла спереди и прижалась к нему теплой спиной и ногами. Теперь его пах касался моих бедер. Мы были как две сложенные вместе ложки. Я старалась обогреть его со всех сторон.
Со временем я замерзла со спины, а спереди согрелась. Я снова перелезла на другую сторону, легла сзади. А потом снова спереди. Температура под одеялом наконец-то стала терпимой.
В какой-то момент я уснула и проснулась от звука открывающейся двери. Уже смеркалось. Сулейман вошел в номер, должно быть, чтобы сказать, что починил машину. Увидев нас в таком виде, он застыл, взглянул на нашу одежду, наброшенную на стул, и закричал:
– Да что б вас!
Он тут же выскочил из номера. Я услышала, как в коридоре он кричит: «Стыд какой!» Я позвала его, но он не стал слушать. Вскоре я услышала, как рядом с мотелем завелся мерседес. Звук стал удаляться и наконец затих.
Мы остались одни. Я могла представить, что Сулейман теперь будет рассказывать в университете. А мне придется объяснять, зачем я легла в постель с престарелым профессором. Я знала, что большинство не поверит правде и решит, что я извращенка, которая тащит стариков в кровать. Но теперь было кое-что поважнее этих размышлений. Как мы отсюда выберемся? Профессор немного согрелся, и дыхание стало ровным, но он все еще не пришел в себя. Ему нужно было в больницу.
Я оделась. Одежда была ледяная. «Хорошо», – подумала я. Значит, мое тело не остыло, и под покрывалом тоже было тепло, значит, профессор хоть немного отогрелся. Я вытащила из сумки телефон. Звук был выключен, и я увидела множество пропущенных звонков. Все были от Керема.
В тревоге я набрала номер сына. Вдруг с ним что-то случилось?
Какая же я дура, что поставила телефон на беззвучный режим. Керем снял трубку.
– Что случилось? Ты в порядке?
– Они здесь! – голос у Керема был взволнованный.
– Кто?
– Те люди.
– Какие люди?
– Ну ты же мне говорила. Трое мужчин!
Вдруг я похолодела. Те трое были у меня дома, рядом с моим сыном, что им было нужно, черт бы их побрал, что им было нужно?!