В зале все были в черном, на большинстве мужчин были смокинги. Женщины словно сошли со страниц модных журналов. Гости беседовали между собой, разделившись на группы по несколько человек. Официанты с круглыми подносами разносили напитки, канапе, мини-сосиски и фрикадельки на шпажках. Я взяла бокал красного вина, а затем фрикадельку. Тут я вспомнила, что после великолепной яичницы с колбасой на завтрак больше ничего не ела и сильно проголодалась. Решив, что все равно меня никто не знает, я стала брать что-нибудь у каждого проходящего мимо официанта. Квадратные мини-пирожки, коктейльные сосиски, креветки… Визит превращался в приятное пиршество.
Когда я принялась изучать огромный гобелен на стене, консул начал свою речь. Вступительные слова он сказал по-турецки, затем перешел на английский. По окончании все зааплодировали.
Снова начали разносить напитки и еду. Несколько раз я попыталась присоединиться к одной из групп, но никто не заинтересовался, и я, взяв бокал шампанского, продолжила рассматривать картины и гобелены. Стоя перед громадным полотном, изображающим Трафальгарскую битву, я заметила, что справа от меня остановился мужчина и тоже стал разглядывать эту картину.
Затем он наклонился ко мне:
– Скучаете?
Я повернулась и увидела перед собой высокого худого англичанина в очках.
– Нет. Здесь очень приятно.
Он оглянулся вокруг.
– Кажется, здесь мало кто вам знаком.
– Да. Можно даже сказать, никто.
Он вежливо улыбнулся:
– Нельзя так сказать, ведь я вас знаю.
– Думаю, вы знаете, что я из университета.
– Нет, я не имею в виду вашу должность. Я знаю вас.
Я улыбнулась:
– Хорошо, тогда назовите мое имя.
Он слегка наклонил голову, будто в знак приветствия:
– Миссис Майя Дуран!
Я застыла. Улыбка исчезла с лица.
– Откуда вы меня знаете?
– В последние дни многие о вас узнали, не заметили?
– Что это значит?
Он легким жестом остановил меня:
– Пожалуйста, не сердитесь. Я хочу угостить вас шампанским.
Он забрал у меня почти пустой бокал и взял у официанта новый с холодным шампанским. Затем он чокнулся со мной:
– За знаменитую Майю Дуран.
– Вы кто такой?
– Простите мою забывчивость. Я Мэттью Браун, атташе консульства.
Он достал из кармана смокинга визитную карточку и церемонно протянул мне.
– Я даже близко не профессор.
– Знаю.
– И не проректор. Я простая сотрудница.
– Знаю.
С его лица не сходила улыбка. Он был из тех англичан, которые никогда не теряют самообладания и не показывают своих чувств. Мне вспомнилась фраза, которую я где-то читала: «Англичане выглядят счастливыми, но внутри несчастны». Он был красив, в нем было что-то от Хью Гранта.
– Тогда почему вы меня пригласили на этот прием?
– Мы хотели с вами поговорить.
– О чем?
– О профессоре Максимилиане Вагнере.
У меня чуть бокал не выскользнул из рук. Боже, да кто же он такой? Мало было турок, теперь и англичане за него взялись. Этот молодой англичанин, наверное, никакой не атташе, а секретный агент. Тем более, разве не для таких, как он, придумана фамилия Браун?
В памяти всплыла фраза начального уровня из учебника Гейтенби по английскому языку: Mr. and Mrs. Brown went to the seaside[59].
– О чем именно вы хотите поговорить?
– Чем он занимается, зачем приехал в Стамбул, и так далее.
– А зачем мне вам рассказывать?
– Вы не обязаны, конечно. Это обычная светская беседа.
– Он приехал, чтобы прочитать лекцию в нашем университете, вот и все.
Он приподнял брови:
– Это не все.
– Я больше ничего не знаю.
– Тогда что вы делали в Шиле?
Вот проклятье! И про Шиле ему известно! А мы думали, что были совсем одни.
– Позвольте и мне спросить: почему Вагнер так важен?
Англичанин впервые стал серьезным и пристально посмотрел мне в лицо:
– Вам лучше не знать.
Он сказал это так твердо, что я поняла: большего я от него не добьюсь. От его неожиданных вопросов у меня разболелась голова. А от пучка, сделанного Мехметом и смеси алкогольных напитков, боль только усиливалась.
– С вашего позволения, я пойду. Всего доброго.
– Я вас провожу.
Мы прошли сквозь шумную толпу и спустились по лестнице. Лакей подал мое пальто, Мэттью любезно помог мне его надеть. Затем он прошел за мной до машины. Когда я собиралась садиться, он серьезно сказал:
– Миссис Дуран, если вы сообщите нам о действиях этого человека, то окажете большую услугу британскому правительству и станете нашим другом.
Увидев, что я ничего не отвечаю, он продолжил:
– Вы знаете, как нужны человеку друзья. Моя карточка у вас. Пожалуйста, позвоните.
Посадив меня в машину, он вежливо закрыл за мной дверь и попрощался по-турецки: «Счастливого пути!»
Мы уехали и влились в сияющий оживленный поток машин ночного Стамбула. Я распустила волосы, сняла туфли на высоком каблуке и, опустив стекло, подставила лицо холодному ветру. Мысли путались, я перепугалась. Дело становилось слишком серьезным, а рядом никого не было: ни брата, ни мужа, ни ректора, ни одного друга. Был только четырнадцатилетний мальчик, искавший для меня информацию в интернете.
Вообще, надо было поговорить с самим Вагнером, но я не могла этого сделать в больнице.
Мы проезжали мимо «Пера Палас».
«Был бы он сейчас здесь, – подумала я. – Я могла бы пройти к нему в номер и спросить: “Кто ты, Максимилиан Вагнер? Скажи мне, кто ты? Чего всем от тебя нужно?”»
Я чувствовала, как мне все это надоело. Пора было ехать домой и прочитать то, что собрал для меня сын. Чтобы облегчить боль в правой части лба, я начала слегка потирать это место.
– Майя-ханым, вы хорошо себя чувствуете? – спросил Ильяс.
– Я в порядке. Просто голова немного болит.
– Если хотите, заедем в дежурную аптеку.
Этот тоже был добрым человеком, не то что Сулейман.
– Не стоит, дома есть таблетки. Спасибо тебе, ты очень хороший человек.
– Спасибо, – ответил он.
Придя домой, я сняла туфли и взяла их в руки. Керем все еще сидел за компьютером:
– Мама, ну и дела! Конца и края нет.
– Нам все не нужно, сынок. Понять бы, кто такой Вагнер, и будет с нас.
– А где он сейчас?
– В больнице. Он простудился, проходит лечение.
– А в Америку когда возвращается?
– Скорее всего, через два дня. А что?
– У меня к тебе просьба.
Я рассмеялась:
– Плата за твое расследование?
– Нет, но раз уж мы столько с ним возимся, познакомь меня с ним, пока он не уехал.
Такой просьбы я не ожидала.
– Зачем это тебе?
– Я никогда не встречал такого важного человека.
– Откуда ты знаешь, что он важный?
– Ну ма-а-ам! А зачем тогда за ним гоняются столько агентов? Значит, он самый главный агент.
Размышляя над фразой «самый главный агент», я пошла на кухню и взяла из шкафа две таблетки «Алка-Зельтцера». Бросив их в стакан с водой, я наблюдала, как они растворяются, затем выпила. Если бы у меня была мигрень, я бы выпила «Релпакс», но по прошествии стольких лет я уже могла отличить мигрень от обычной головной боли. На этот раз голова заболела из-за забот, волнения, стянувшего волосы пучка и алкоголя, выпитого натощак, и «Алка-Зельтцер» поможет за полчаса.
В душе я подставила затылок под поток кипятка и долго так стояла. Мысли мои были обращены к Мэттью Брауну. Его еще не хватало на мою голову. «Надо помочь британскому правительству». Да кто я такая, чтобы помогать правительству Ее Величества?
Да и что они могли мне предложить? Деньги, работу? Или помогут отправить сына на учебу в Англию? Возможно, предложение не такое уж и плохое. Передать пару фраз профессора, затем встретиться с Мэттью за ужином и устроиться под крылышко британского правительства. Мне вспомнился рассказ профессора о немецком шпионе Цицероне. Меня они тоже обманут, расплатившись фальшивыми купюрами?
Горячая вода и таблетки подействовали, я чувствовала, как боль начала утихать. После душа я вытерлась мягким полотенцем, надела халат и вдруг поймала себя на мысли, что даже насвистываю мелодию. Я с удивлением поняла, что это вступление к лирической серенаде, которую играл профессор. Он столько раз ее повторил, что мелодия осталась в памяти. Там, где он останавливался, я также останавливалась, не зная продолжения, которое он так и не смог сыграть.
Интересно, почему? Пальцы окоченели от холода? Но если так, то он не смог бы снова и снова играть вступление. Проблемы начинались во второй части. Скорее всего, он забыл мелодию. Я его спрошу об этом помимо всего прочего.
Я забрала у Керема пачку распечаток.
– Ты мне скинешь ссылки на все это?
– Конечно!
Пожелав спокойной ночи, я легла в постель и начала изучать бумаги. Больше всего меня интересовал Эйнштейн – какое отношение имел автор теории относительности к Ататюрку? И тем более к Вагнеру?
Я начала читать, и чем дальше читала, тем шире раскрывались мои глаза.
Я так долго пишу, точнее, копирую и вставляю, организовываю и редактирую уже написанное, что у меня затекла шея. Я чувствую, как заболел левый бок. Надо снова встать и подвигаться. На экране в спинке кресла видно, что самолет где-то над Атлантикой. Я заволновалась, что не успею закончить свою историю до посадки в Бостоне. Но следующие части, которые мне предстоит перенести, кажется, более полные. Это информация, свидетельства, разговоры, которые я сперва записала, а затем перепечатала на компьютере. Поэтому должно быть проще.
С другой стороны, у ноутбука заканчивается зарядка. Надо что-нибудь придумать.
Я подхожу к стюардессе, которая сидит в начале салона, и перекидываюсь парой слов: спрашиваю, сколько они пробудут в Америке, когда обратный рейс, как справляются с джетлагом, и тому подобное. Должно быть, ей скучно, и она охотно отвечает на мои вопросы.