Меня удивило, как он перешел от Османской империи к Венеции, но я промолчала. Должно быть, так на него действовала таинственная, будто неземная атмосфера площади Султанахмет. Видеть два великих храма – православный и мусульманский – и представлять события, произошедшие на этой площади, – такое действительно может вводить в странное состояние. Тем более к вечеру туристические автобусы уже уехали, и вокруг не осталось ничего, что напоминало бы о современности.
Всякий раз, когда я посещала Айю-Софию, мне на ум приходили два ее архитектора. Они умерли полторы тысячи лет назад, уже кости истлели, их род затерялся, однако их произведение продолжало жить.
– Гритти были очень знатным венецианским родом, – продолжал профессор. – Посол Венеции в Османской империи Андреа Гритти впоследствии стал дожем – правителем республики. У него был сын Альвизе, который наряду с греком Ибрагимом из Парги был лучшим другом шехзаде[80] Сулеймана. Они были не разлей вода, Ибрагим развлекал наследника игрой на скрипке, Гритти – на гитаре. Ну а Бейоглу вы знаете?
Сегодня он точно решил меня удивить.
– Конечно. Мы сейчас туда поедем. Район, где находится ваш отель, иностранцы называют Пера, а турки – Бейоглу.
– А вы задумывались, почему он называется Бейоглу?
– Нет.
– У Альвизе Гритти в Пере был дворец, и он был сыном бея[81], то есть Андреа Гритти. Теперь понимаете?
Я расплылась в улыбке.
– Конечно, понимаю. Вот только мне интересно, почему Сулейман приказал задушить друга своей молодости. Как думаете?
– По естественной причине: у него была власть.
– Любая власть убивает?
– Да! Власть означает насилие. Тем более неограниченная власть.
– А если у власти будут хорошие люди?
– Так не бывает.
– Почему?
Он горько улыбнулся:
– Хорошие люди к власти не приходят, а если такое и случается, то власть их развращает, делает жестокими.
Я засмеялась:
– Простите, профессор, но вы зациклились на Гитлере. Что значит «всякая власть убивает»? Ну вот я, возьмем глупый пример, если приду к власти, разве буду убивать, по-вашему?
Он взял меня за плечи и посмотрел прямо в глаза:
– Да! Даже вы будете убивать, потому что у власти нет другого пути. Раньше это делали открыто, сейчас менее явно.
Он убрал руки и продолжил уже мягче:
– Вы будете убивать косвенно, станете причиной гибели людей. Однако ваше пребывание у власти будет зависеть от убийств. Возможно, в данный момент вы не способны на такое, но путь к власти трудный, длинный. Он меняет человека. Вы завершите его, только когда будете к ней готовы, когда нужным образом изменитесь.
Вдруг в голове промелькнуло: «Может быть, он прав».
– Я расскажу вам про шехзаде Селима и его брата Коркута. Они жили в Бурсе. После смерти их отца один из них должен был взойти на трон. Поскольку существовало правило, что новый султан приказывает убить своих братьев, возвышение одного означало убийство другого. Но кто станет султаном, было неизвестно. Поэтому они поклялись друг другу: тот, кто взойдет на трон, помилует брата. Наконец, пришел день, и султаном стал Селим[82].
– И что стало с Коркутом?
– А что могло с ним стать? Его убили. Тут не важны обещания, добрые намерения. Власть может обуздать лишь строгий контроль. Иначе сделайте правителем хоть святого, и он начнет убивать.
– Значит, главная роль выпадает не власти, а оппозиции?
Он улыбнулся, как учитель, довольный своей ученицей, и утвердительно кивнул.
Повлияла ли на нас атмосфера древности или еще что-нибудь, но с тех пор, как мы пришли на площадь Султанахмет, мы говорили о смерти. Я решила сменить тему:
– В 1204 году город разграбили крестоносцы.
– Верно. Главный удар по Константинополю нанесли не османы, а крестоносцы. Они вывезли все, что смогли найти.
– Даже квадригу в венецианскую базилику Сан-Марко привезли из Турции!
– И это верно. Вы изучали историю?
– Нет, литературу, но это общеизвестная информация, все знают. Даже в газетах пишут.
– На Западе об этом никто не знает!
– Да, даже о ваших временах мало кто знает.
– О каких временах?
– Когда в Турцию бежали крупнейшие ученые.
– Крупнейшие ученые?
– Да. Ройтер, Ноймарк, Хирш, Ауэрбах, Шпитцер, вы…
– Стойте-стойте! Это все мои товарищи. Откуда вы их знаете?
– Я умею читать, профессор, к тому же мне интересно.
– Вы читали их воспоминания?
– Частично, я только начала. Более того, я провела поиски в архиве университета.
– В архиве? Там хранятся их дела?
– Да, у каждого толстая папка, а вот самая тонкая – ваша, профессор.
– Почему?
– Все ваши документы забрала служба безопасности. Остались лишь две бумаги.
– Какие?
– Один документ о вашей депортации, а другой – о том, что ваше дело расследовал Скурла.
– Скурла?
– Да!
Профессор замолчал и погрузился в свои мысли.
– Поедем в отель, – сказал он наконец. – Мне многое нужно вам рассказать. Ночь будет долгой.
13
По дороге в отель я достала с переднего сидения футляр и протянула профессору:
– Ваша скрипка нашлась.
Сперва он обрадовался, но взяв в руки футляр, который был больше и грубее прежнего, сказал:
– Но это не моя скрипка!
– Не переживайте, футляр новый, а скрипка та же.
Максимилиан достал инструмент и увидел, что я говорю правду. Некоторое время он разглядывал скрипку с нежностью и тоской.
Я рассказала, как мы волокли профессора с берега и в суматохе взяли скрипку, но забыли футляр. О проделках Сулеймана я предпочла умолчать.
Он аккуратно прижал к себе инструмент.
– В тот день я и вас подверг опасности. Толком не помню, что тогда произошло.
– Профессор, ответьте, наконец, кто такая Надя?
– Расскажу, но при одном условии.
– Каком?
– Прекратите называть меня профессором. Говорите Максимилиан или коротко Макс.
– Мне тоже есть что вам рассказать, Макс.
Было странно его так называть. Я взглянула на профессора – он слегка улыбался, показывая, что ему приятно. Когда мы приехали к «Пера Палас», я сказала Ильясу, чтобы он не ждал. Разговор мог затянуться, и я в любом случае могла вызвать его по телефону.
В лобби и баре отеля было полно людей. В баре, который когда-то кишел шпионами, теперь сидели представители стамбульского высшего и среднего класса, которые не хотели ехать в отели американского типа и любили историческую обстановку, а также иностранцы, желавшие ощутить атмосферу Стамбула времен «Восточного экспресса».
По пути Макс предложил мне поужинать вместе, да я и заранее знала, что так будет. Мне надо было подождать, пока он сходит к себе в номер. Я протянула ему подарочный пакет:
– На память о Стамбуле!
Он удивился, покраснел и, поблагодарив, направился к лифту.
Ожидая его, я присела за круглый столик в баре, попросила официанта принести белый портвейн и найти для нас тихое место в ресторане. Я пила портвейн и предвкушала, что сейчас услышу всю историю. Наконец раскроется тайна, которая занимала меня целую неделю: я узнаю, кто такие Макс и Надя, почему мы ездили в Шиле, что значила та странная церемония, почему Максом так интересуются дипломаты сразу нескольких стран и почему его депортировали.
Размышляя об этом, я быстро допила свой портвейн и попросила у официанта еще. От двух бокалов, выпитых на голодный желудок в ожидании профессора, я слегка опьянела.
Когда Макс вошел в бар, многие оглянулись. Он был так хорош в своем сером пиджаке, белой рубашке и синем шейном платке, и сложно было поверить, что спустя полгода он окажется в могиле.
– Большое спасибо за ваш подарок, Майя. Прекрасная вещь. Буду все время носить в Бостоне и каждый раз вспоминать о вас.
Поскольку пришло время ужинать, он не захотел ничего пить, и мы прошли в ресторан. Там мы заняли дальний столик, где было относительно малолюдно.
Тем вечером в меню были и османские блюда. Мы заказали артишоки в оливковом масле, ножки ягненка с пюре из баклажанов и снова вино.
Я видела, что Макс напряжен. Ему было не по себе, словно он боялся того, что будет рассказывать. Это было естественно, ведь он собирался поделиться историей, которую много лет держал в тайне.
– В этот час неделю назад я не знала ни о вас, ни о ваших товарищах, – сказала я.
– Вам было спокойнее, конечно. Я доставил вам много хлопот.
– Нет, я рада. Вы открыли для меня новые горизонты.
Приподняв брови, он чуть наклонил голову: жест людей, которые с вами не согласны, но не хотят возражать.
Я улыбнулась и продолжила:
– В одной из статей, которые я читала, турецкий студент благодарил Гитлера.
Он удивленно взглянул на меня:
– За что?
– Он сказал: «Если бы не Гитлер, никто бы не смог пригласить в Турцию ученых такого масштаба, и мы не получили бы такого образования». Это один из учеников Ауэрбаха.
– Тогда ему очень повезло, ведь Ауэрбах действительно был великим ученым. Вы, конечно, читали его «Мимесис», который он написал в Стамбуле?
– К сожалению, нет, профессор, то есть, простите, Макс.
– Но вы же изучали литературу в том же университете. Как вы могли пропустить этот шедевр?
– Мне встречалось это название в последние дни, однако книга, к сожалению, не переведена на турецкий. Тогда я не обратила внимание, а сейчас в разговоре с вами я понимаю, насколько это странно.
– «Мимесис» входит в число основополагающих трудов в истории литературной критики и, как я уже сказал, был написан в Стамбуле, в вашем университете. Как только вернусь в Бостон, я отправлю вам книгу на английском.
– Она переведена?
– Конечно. О ней даже написаны книги. В Стамбуле Эрих получил приглашение из нескольких американских университетов. Последним местом его работы был Йель. А «Мимесис» был опубликован в 1953 году в Принстонском университете.