– Значит, американцы воспользовались ситуацией и всех вас перевезли к себе.
– Я приехал иным образом. Но теперь вам выпадает очень важное задание.
– Какое задание?
– Переведите «Мимесис» на турецкий – пусть он вернется туда, где был написан.
Надо признать, эта идея меня очень вдохновила. И в самом деле, это было бы прекрасно. Макс продолжал каждой своей фразой меня будоражить, вносить в мою унылую жизнь яркие краски и дух приключений.
– Да, было бы замечательно.
– Вы поймете, насколько это важное задание, когда прочтете книгу. Вот и возможность сослужить вашей стране историческую службу. Вы мне обещаете?
– Обещаю! Но что же делает эту книгу такой важной, Макс?
– Вкратце рассказать невозможно.
– Тогда расскажите подробно.
Он ласково улыбнулся.
– Дорогая сударыня, мы здесь с вами ужинаем или урок проводим?
– Чтобы сделать ужин еще приятнее, сударь, прошу поддержать интеллектуальную беседу, тем более вы завтра уезжаете.
– Ладно, только чтобы вам еще больше захотелось перевести книгу, я постараюсь коротко объяснить. Эрих Ауэрбах со своим коллегой Лео Шпитцером пытались систематизировать понятие Weltliteratur, то есть мировой литературы. На самом деле эту концепцию предложил еще Гёте. Будучи в том числе и философом, Гёте старался постичь не столько литературу отдельных цивилизаций, сколько мировую литературу, единую для всех. Поэтому он уже в преклонном возрасте изучал фарси и читал великих поэтов Персии: Хафиза, Саади, а также Мевляну Джелаладдина Руми – ваше общее достояние. Он также написал знаменитый West-östlicher Divan.
– То есть «Западно-восточный диван»?
– Да, точный перевод такой.
– Макс, а почему вы назвали Мевляну общим достоянием?
– Потому что он жил в Конье[83], однако писал на фарси. Если бы он писал по-турецки, то не снискал бы мировой славы. Смотрите, ваши великие поэты Юнус Эмре, шейх Галиб ни в чем не уступают персидским, однако они неизвестны за пределами Турции, а вот Омара Хайяма, Саади, Хафиза, Мевляну читают во всем мире. В этом сыграл свою роль персидский язык и, конечно же, Гёте.
– Пожалуй, вы правы. Я с такой точки зрения никогда не смотрела.
– Если смотреть с близкого расстояния, ничего не увидишь. В общем, Лео и Эрих пытались систематизировать понятие Weltliteratur. «Мимесис» – это обширное исследование от Пятикнижия Моисеева и Гомера, то есть двух основ-ных источников западной литературы, до Пруста и Вирджинии Вулф. Но оно все равно ограничено Западом: собственно, его полное название – «Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе».
– Погодите, я запуталась. Книга о мировой литературе, пишут ее в самом Стамбуле, а про восточную литературу забыли?
– Справедливости ради надо сказать, что книга все же посвящена литературе Запада. Эрих все время жаловался, что в Стамбуле ему не достает источников, он не мог найти нужные ему книги.
– Тогда я расскажу вам, Макс, восточную притчу о книгах. У нас такие притчи называют «месель». Вам знаком имам аль-Газали?[84]
– Конечно!
– Аль-Газали закончил обучение в Багдаде и возвращался с караваном в город Тус. Но по пути караван ограбили разбойники и отобрали все золото и серебро. У аль-Газали с собой была лишь одна сумка, и ее забрали. Все смирились со своей судьбой, однако аль-Газали принялся искать разбойников. После нескольких месяцев поисков он наконец нашел пещеру, где они прятались, и потребовал назад свою сумку. Караульные уже собирались убить этого безумца, но главарь разбойников услышал шум и спросил, что происходит. Ему ответили, что пришел какой-то сумасшедший и требует свою сумку. Главарь приказал привести к нему юношу и спросил:
– Сынок, мы отобрали имущество у всех, и никто слова не сказал. Что такого еще более ценного в твоей сумке, что ты подвергаешь свою жизнь опасности, придя сюда?
Аль-Газали ответил:
– Мое имущество ценнее всего, ведь в сумке записи моего багдадского учителя.
– Отдайте юноше его сумку, – приказал главарь, – накормите, и пусть идет.
Затем он повернулся к аль-Газали:
– Я возвращаю тебе твои записи, но, если хочешь стать ученым человеком, не забывай кое-что.
– Что?
– Если у тебя можно украсть знания, то у тебя их и нет.
Макс рассмеялся:
– Прекрасная притча. Итак, у нас западная книга и восточная притча. Это протест Востока против «Мимесиса»?
Я тоже засмеялась.
– Возможно. Если бы он в Стамбуле познакомился с богатыми восточными источниками, он бы, как Гёте, смог постичь Weltliteratur. Однако, как я понимаю, он работал исключительно с Westliteratur[85]. Но я все равно буду ждать от вас книгу и переведу ее.
– Вы могли бы поделиться своими мыслями в предисловии.
– Конечно!
– Я уверен, что и письма Эриха станут для вас важным документом, ведь в них он рассказывает о вашей стране, о первых годах Республики, об Ататюрке.
– А вы помните, что он говорил об Ататюрке? Потому что сейчас идут большие споры, не был ли он еще одним из диктаторов того времени.
– Ауэрбах точно отделяет его от современных ему диктаторов: он описывает Ататюрка как ироничного, умного и веселого человека, но в письмах к Вальтеру Беньямину[86] не одобряет поспешности, с которой молодая Республика стремилась покончить с исламом и старой культурой, изменить письменность и язык[87]. В своих письмах он упоминает «горький хлеб чужбины». Это отсылка к семнадцатой песни «Рая» в «Божественной комедии» Данте: «Ты будешь знать, как горестен устам чужой ломоть, как трудно на чужбине сходить и восходить по ступеням»[88].
– «Горький хлеб»?
– Да, рассказывая о своей жизни в Стамбуле, он проводит параллель с горьким хлебом, который ел пророк Иезекииль и народ израильский во времена Вавилонского плена. Один этот пример показывает, что широкое мировоззрение Ауэрбаха простиралось от Ветхого Завета до Данте, а от него – к своему изгнанию.
– Да, Макс, а также показывает вашу широкую эрудицию. Я могла бы вас слушать дни и недели напролет.
Он покраснел, слегка кашлянул и попытался сменить тему, предложив на этот раз поднять бокалы за Ауэрбаха и «Мимесис».
– Макс, верно ли написал тот студент? В самом ли деле, не будь Гитлера, сюда никто бы не приехал?
– Если быть честными, то да. Турция для нас была страной с совершенно чужой культурой, о ней было известно очень мало. Мы ничего не знали кроме того, что Османская империя распалась и ее сменила Республика, проводящая реформы по западному образцу, а о языке мы не имели ни малейшего понятия. Приехавшие же составляли костяк немецкого научного сообщества, были учеными с мировым именем.
Он рассмеялся:
– Кроме меня, конечно. Только представьте, в те времена на всю Турцию был один медицинский факультет, и то неполноценный. А что было с другими направлениями, можете догадаться. Ататюрк хотел поскорее вестернизировать страну, и эту задачу взяли на себя немецкие профессора. Дав образование элите страны, они положили начало традиции, которая будет переходить из поколения в поколение. Например, систему музыкального образования создал Пауль Хиндемит, всемирно известный композитор. Это своего рода чудо.
– Когда вы приехали, какой была Турция?
– В сравнении с теми, кто эмигрировал в 1933 году, я приехал поздно – в начале 1939 года. Но даже тогда Турция была аграрной страной с населением семнадцать миллионов человек. А сейчас сколько?
– Семьдесят миллионов. Макс, я читала, что преподавателей-евреев выгнали из университетов Германии в 1933 году, устраивали бойкоты и тому подобное. К 1939 году произошло, конечно, множество других трагических событий. Почему же вы уехали так поздно?
Мы постепенно переходили к сути.
– Причина очень проста. Я не еврей, мои родители буржуа и католики.
– Тогда почему вы покинули Германию в 1939 году?
– Вот это я и собираюсь вам рассказать, только не знаю, откуда начать.
– Пожалуйста, начните как можно раньше – с вашего детства, с юности.
– Ладно, но приготовьтесь слушать долгую историю.
– Я готова. Только у меня будет к вам просьба: я могу записать ваш рассказ себе на память?
Он слегка нахмурился. Было видно, что он колеблется.
– У меня нет никакой цели. Я просто чувствую, что, когда вы уедете, в моей жизни образуется пустота. Я смогу заполнить ее, только слушая ваш голос и читая книги о той эпохе. И конечно, переводя «Мимесис», – прибавила я, смеясь.
Макс расплылся в улыбке:
– Пойдет! Записывайте.
Я достала маленький цифровой диктофон, который взяла из дома, и положила на белую скатерть, подвинув поближе к нему. Постоянно мигающая красная лампочка словно подчеркивала важность того, что мне предстояло услышать.
Тем субботним вечером ресторан был переполнен. Опытные официанты в черной форме ловко сновали между столиками.
Профессор Максимилиан Вагнер начал свой рассказ:
– Как я уже сказал, я родился в зажиточной семье, у которой даже были претензии на дворянство, и получил прекрасное образование. Мой отец был знаменитым судьей, а мать – замечательной пианисткой. Мои детство и юность прошли за занятиями латынью, древнегреческим, философией, литературой, историей, музыкой. Удивительно рано я стал ассистентом в университете.
Это были счастливые дни, у меня не было никаких забот. Все было прекрасно: профессора, коллеги, студенты и наш любительский струнный квартет, который собирался раз в неделю, где мы играли полюбившиеся нам произведения. Мир казался нам прекрасным. Иногда звучало имя бывшего ефрейтора по имени Адольф, который устраивал беспорядки в мюнхенских пивных и имел проблемы с полицией, но чаще всего мы просто смеялись. Никто не воспринимал его всерьез.