– Тогда, пожалуйста, ложитесь в кровать. Если не заснете, завершите историю. А заснете – завтра вкратце расскажете.
Он порывался было возразить, но поскольку действительно ослабел, послушал меня. Я помогла ему раздеться и надеть пижаму и уложила его в постель.
Профессор лежал на боку, а я сидела в кресле рядом с ним. Его голос звучал устало, надломленно.
Он водил меня между разными людьми, между Румынией, Германией, Стамбулом, Анкарой, а я горевала и тревожилась. Затем картины перед моими глазами стали блекнуть и распадаться, и Макс замолчал. Он спал, дыша тихо, но ровно.
Я бесшумно встала и стала смотреть из окна на Золотой Рог, на бульвар Тарлабаши, забитый автомобилями в субботний вечер. Может быть, уйти? А если он скоро проснется и захочет продолжить? Затем, внезапно решившись, я сняла пиджак и тоже легла в кровать и обняла его со спины – так же, как это было в мотеле «Блэк Си». Я тоже очень устала. Казалось, он меня не заметил, но затем, не меняя положения, он сказал:
– Спасибо.
В самолете темно. Шторки опущены, и нельзя увидеть, светло ли снаружи. Я думаю, какими же далекими кажутся большинству из ныне живущих людей события, удаленные от нас на расстояние короче одной человеческой жизни.
Можно ли представить, что столько переселений, бедствий, сокрытых трагедий не оставят свой след в следующих поколениях? Хотя эти люди и не испытывали того, что испытал профессор, разве их не воспитывали те, кто это пережил? Они спят в крохотном самолетике посреди огромного неба и не подозревают о целом мире за шторками иллюминаторов – и какой же мрачный этот мир!
Пассажиры то и дело просыпаются. Все больше людей поднимаются в туалет, большинство – пожилые мужчины. Наверное, их вынуждают проблемы с простатой. Как странно видеть незнакомых людей, занятых ночными делами. Они не знают, что я перестала копировать и приводить в порядок записи о днях визита профессора и теперь пишу о них.
Если бы они прочитали только эти страницы, то удивились бы, как это я легла в постель и прижалась к незнакомому мужчине. Но если бы они знали историю Макса, если бы, борясь с сонливостью, слушали его вкрадчивый голос…
После небольшого перерыва пора закончить эту главу.
Когда я легла в постель и прижалась к профессору со спины, то услышала, как он меня поблагодарил.
– За что? – спросила я.
– Мне будет легче рассказать то, что было потом.
– Я не в первый раз вас обнимаю, Макс.
– Да, знаю. За это тоже спасибо. Вы спасли мне жизнь.
В этот раз мы оба были одеты, но меня снова, как в тот первый раз, охватило яркое чувство почти что осязаемой нежности. Я положила голову ему на спину и замерла, вдыхая его аромат.
Его усталый голос теперь превратился в шепот.
Уверенная в том, что чуть позади меня на журнальном столике мигает красная лампочка, я просто слушала голос Макса. Вникать в смысл его слов было невыносимо.
Крепко обняв этого несчастного человека, словно желая исцелить его своей силой, я уснула, размышляя о страшной трагедии.
Меня разбудил телефонный звонок. Был почти полдень. Ильяс спрашивал, во сколько заехать.
– Домой не заезжай, Ильяс. Приезжай в два к «Пера Палас», там встретимся и заберем профессора.
– Хорошо, Майя-ханым, – ответил он.
Профессора не было рядом, не было его и в комнате, но из ванной доносился звук льющейся воды. Вскоре он вышел в белом банном халате. Он уже пришел в себя и улыбнулся мне:
– Как же крепко вы спали! Ах, сладкие сны молодости…
Я тоже встала и приняла душ, пришла в себя. После бессонной ночи, алкоголя и слез под глазами были темные круги, а лицо отекло. Я подержала холодный компресс. Мне не хотелось, чтобы Макс видел меня некрасивой.
Потом мы заказали завтрак в номер. Любуясь видом на Золотой Рог, мы выпили крепкий свежесваренный кофе, съели вареные яйца и немного сыра.
После завтрака мы с профессором собрали его чемодан. Улыбаясь мне, он повязал на шею лиловый шарф. Затем достал из чемодана письмо и протянул мне:
– Вот письмо, о котором я вчера говорил.
Читая его, я не смогла подавить рыданий. Макс стоял ко мне спиной и не видел моих слез, но мне все равно было тяжело читать. Почему он не поворачивался? Или он тоже прятал от меня глаза? Медленными шагами он ушел в ванную, хотя был там недавно.
Я быстро переписала письмо. Когда я дописывала последние слова, он вернулся. Я протянула ему письмо, и он положил его в чемодан. Я сложила и убрала копию в карман.
– Я буду о нем заботиться, – сказала я, прижав руку к карману.
Макс улыбнулся. Больше мы ни о чем не говорили. Мы еще немного посидели тихо в номере, затем спустились вниз. Счет за номер должен был оплатить университет, а профессор рассчитался за остальное – еду, напитки и тому подобное. В руках он нес скрипку. Служащий отеля спустил вниз его чемодан и передал Ильясу.
Мы сели в машину и поехали. До самого аэропорта ни о чем не разговаривали, как и за завтраком.
Был воскресный день, и на дорогах было относительно свободно.
Когда я провожала профессора в терминале, он поцеловал меня в щеку и тихо сказал:
– Спасибо. За все.
Затем зашагал прочь, не оглядываясь. Его черное пальто, шляпа, скрипка, чемодан и лиловый шарф скрылись из виду.
14
Невозможно описать, какую пустоту я ощутила, когда он уехал. В один миг весь мир изменился, стал совсем другим. По аэропорту бегали люди с чемоданами, спеша попасть из города в город, из страны в страну, а мне вся эта суматоха показалась бессмысленной.
Когда Ильяс вез меня домой, я смотрела на улицу: как же много машин вокруг! Как много людей, отчужденных друг от друга, ничего не знавших о жизни другого. Жизнь текла своим чередом в разных заботах, в погоне за разными целями. Но никто не знал чужую историю.
Придя домой, я упала в кресло. Остаток воскресного дня мне хотелось провести, двигаясь как можно меньше.
Я вытащила из сумки диктофон. На этом маленьком устройстве хранилось все, что Макс рассказал со вчерашнего вечера до этого утра. У меня в руках была невероятная история, я чувствовала, будто вот-вот раскрою тайну жизни.
За последние несколько дней я узнала много нового. Какие невероятные события происходили на этой земле всего несколько поколений назад! Что творилось с людьми в этом мире! Теперь я знала то, о чем на прошлой неделе и не подозревала. События шестидесятилетней давности теперь стали мне известны. И как много еще предстояло восполнить, изучить, открыть.
Так я думала, однако понимала: даже если я узнаю все, что меня интересовало, само по себе это будет лишено смысла.
Зачем знать со всеми историческими подробностями все, что пережила бабушка Мари? Зачем знать, что происходило в какие-то дни шестьдесят, сто, шестьсот лет назад? Я теперь понимаю, что пережили в этом городе профессор, Надя, множество других людей из воспоминаний Макса, и что мне было с этим делать? Все эти знания обретут смысл, только если станут историями этих людей.
В бегущих по аэропорту людях, нервных водителях на дорогах и их пассажирах, толстухах из университета, покупателях в магазинах меня могло заинтересовать только одно – их личная история.
Каждая история могла быть не менее интересна, чем события нашей собственной жизни. Лишь бы только она была правдивой. В конце концов, разве каждая отдельная история не содержит в себе рассказ о всем человечестве и о стремительно текущей жизни?
Я снова посмотрела на диктофон у меня в ладони. Надо было встать и заменить в нем батарейку, а затем переслушать запись от начала до конца, и даже сделать это несколько раз. А потом нужно было рассказать эту историю – написать ее. Только рассказывая об этих событиях, я могла осознать прошлое. Не обязательно было описывать все точь-в-точь. Можно было, при необходимости, чуть отойти от повествования профессора, ведь история одного человека – это история всех людей.
Но начну я завтра. А в то воскресенье мне хотелось провести день сидя в кресле и ничего не делая. После таких насыщенных событиями дней мне нужно было немного прийти в себя.
Я закрыла глаза и вспомнила время, когда я только-только стала подростком. Тоскливые и бессмысленные воскресные дни тянулись, как жвачка. Папа с увлечением смотрел футбол по черно-белому телевизору, где картинка на экране казалась поблекшей при дневном свете. Мама либо готовила на кухне, либо, сдвинув брови, разгадывала кроссворды за кухонным столом. Мне же ничего не оставалось, кроме как скучать. Я брала какой-нибудь роман и закрывалась у себя в комнате, а потом засыпала. Брата не бывало дома. Мне же было некуда пойти. В доме стоял запах бытового газа и еды, за много лет пропитавший все вокруг.
В тот день я ощутила то же самое. Все, что за одну неделю перевернуло мою жизнь с ног на голову, пробудило мое любопытство, растормошило и оживило, – все ушло вместе с Максом. Скоро Ахмет должен был привезти Керема. Мы снова начнем проживать один и тот же день, каждый раз исполнять свои обязанности, ложиться спать вечером, чтобы утром проснуться и начать все заново.
Я поеду в университет, вернусь домой и поужинаю, лягу спать, а на следующий день снова поеду в университет, вернусь домой и поужинаю, лягу спать, а на следующий день снова поеду в университет, вернусь домой и поужинаю, лягу спать, а на следующий день снова поеду в университет, вернусь домой и поужинаю, лягу спать, а на следующий день снова поеду в университет, вернусь домой и поужинаю, лягу спать, а потом снова поеду в университет… И так пройдет, может быть, тридцать лет.
Та же дорога, те же люди, те же разговоры.
Да, погрузиться в историю профессора станет для меня спасением.
Тем более оставался еще Сулейман. Увидев, что я забрала скрипку, он точно еще больше разозлился. Уж не знаю: он спрятал ее, чтобы продать или чтобы нам отомстить?
Керем вернулся и сразу сел за компьютер. Я сказала ему, что завтра в школу рано вставать и надо лечь спать пораньше. Он не возражал и отвечал лишь «ага, ладно», конечно же, чтобы от меня отделаться.