– Наоборот, мы все заработали.
– И я?
– Конечно. Ты сейчас заработала, как никогда в жизни. Сопровождала своего профессора и одновременно богатела.
По правде, у меня поднялось настроение, у кого бы не поднялось? По дороге сюда я представляла, как он скажет, что мои деньги пропали, – я бы страшно расстроилась, но все равно не стала бы его винить.
– Ну и как ты сотворил это чудо?
– Смотри, все перепугались, перевели все, что у них было, в валюту и вывели за границу.
– А ты что сделал?
– Не обменял ни куруша[92], оставил все в турецких лирах.
– Ты с ума сошел? Деньги превратились в фантики…
Я вспомнила времена, когда в Германии один доллар был равен 4,2 триллиона марок. Тогда немецкими банкнотами начали топить печи.
– В этом весь секрет. Объясню по-простому. Турецкая лира в один миг так обесценилась, что ставка «овернайта»[93] подскочила до девяти тысяч.
– И?
– И я вложил свои деньги и деньги всех клиентов, включая тебя, под этот процент. Ведь что такое девять тысяч процентов овернайт? Значит, каждый вечер твой вклад растет.
– Но в соотношении с валютой…
– Такая ситуация долго продолжаться не будет, увидишь, и доллар придет в норму. Доверься мне. Тем более, даже в валюте ты уже очень хорошо заработала!
– Сколько?
– С прошлого месяца сумма увеличилась как минимум вдвое. Но потерпи, это еще не конечный результат. В кризис зарабатывать лучше всего, только большинство людей этого не знают.
Я прикинула в уме: если сумма увеличится втрое, мне, возможно, даже не придется работать.
– За новоиспеченную богачку Майю-ханым! – поднял бокал Тарык.
– Ой, не говори так, терпеть не могу.
– Как не говорить?
– «Новоиспеченный богач». Знаешь, что значит нувориш?
– Нет, я не говорю по-французски.
– Это и есть «новый богач». Но так говорят про выскочек, из грязи в князи.
– Ой, брось эти глупости. Богач есть богач, какая разница, старый или новый!
Вот так и думали молодые бизнесмены, воспитанные в американских университетах. Для них люди делились на победителей и «лузеров», а единственным критерием были деньги. Я только что поняла, почему не захотела рассказывать ему о Максе и его жизни. Он бы все равно не понял, так далек он был от того мира. В новом мире не осталось людей, которые бы поняли рассказ о моих бабушках, Наде, Максе. Его бы не заинтересовала ничья «история».
Я отвернулась и задумалась, глядя на панораму Босфора. По какой-то причине те три женщины в моих мыслях существовали рядом. Я думала о них одновременно, будто они знакомы и разговаривают друг с другом. Надя была с «Голубым полком» и вместе с бабушкой Айше прыгала в водохранилище Кызылчакчак, а бабушка Мари плыла на «Струме». Три разные религии, три разные женщины, но общая судьба.
В школе я услышала фразу Ибн Хальдуна[94], которую запомнила на долгие годы: «География – это судьба». Вот и судьбы этих трех женщин были начертаны в согласии с географией и эпохой, в которых им довелось родиться.
Прошлое вдруг обрушилось на меня тяжелой ношей, я чувствовала, что не справлюсь с таким горем. Но все равно после визита к Тарыку мне стало легче. И честно говоря, себялюбие здесь тоже сыграло свою роль. Было приятно пользоваться вниманием такого привлекательного молодого человека, хоть краешком прикоснуться к его радостному миру материалистических ценностей. И в самом деле, мне помогло. К тому же я узнала, что богата. Чего еще желать!
А, еще был вопрос больничного. Брат Тарыка работал гинекологом, и я попросила, чтобы он выписал мне больничный на неделю. Тарык ответил, что это легко, и завтра его водитель отвезет справку в университет.
Он настоял довезти меня до дома.
Когда я вошла в темную квартиру, где свет пробивался только из-под двери Керема, я чувствовала себя гораздо лучше. Тяжелые тоскливые тучи внутри посветлели.
«Интересно, что сейчас делает Макс», – подумала я. Наверное, спит, ведь он тоже провел прошлую ночь без сна. Он хорошо держался, несмотря на свой возраст и болезнь. Я в свои годы не выдержала бы того, что он пережил.
Я поспала днем, поэтому сна совсем не было. Я включила компьютер и начала читать отзывы о «Мимесисе» Эриха Ауэрбаха. Везде книгу превозносили до небес, называли ее лучшим исследованием в истории литературной критики. Позже он написал книгу и о Данте.
Как и говорил Макс, перевод книг Ауэрбаха на турецкий может стать целью всей жизни. Как и рассказ о «Струме», и о неизвестной трагедии «Голубого полка». Может быть, мне этому теперь посвятить свою жизнь, этому отдать свободные от работы часы? Я задавала себе эти вопросы и чувствовала, как уменьшается внутри ощущение пустоты. Мне нужна была цель. В искусственном мире Тарыка иногда было приятно, весело, но смысла моей жизни он не придавал.
Нужно было собрать воедино рассказ профессора и записать историю Максимилиана и Нади. Я нажала на кнопку диктофона. Теперь горела не красная лампочка звукозаписи, а зеленый огонек.
История Максимилиана и Нади
15
1934 год, Мюнхен. Высокий и стройный молодой ассистент направлялся широкими шагами к небольшой группе во дворе факультета права. Его костюм, как всегда, сидел безупречно и подчеркивал изящество движений. Однако двигался ассистент поспешнее обычного.
В тот час в саду было тихо, и его уверенное движение к цели привлекло внимание окружающих. Максимилиан Вагнер вообще привлекал внимание.
Он привлекал внимание юных девушек красотой и обходительностью. Он привлекал внимание нацистов телосложением истинного представителя арийской расы – в нем словно воплотился ницшевский идеал «сверх-человека». Он привлекал внимание и преподавателей как трудолюбивый, свободномыслящий и очень молодой ученый.
Миновав сотни студентов, собравшихся во дворе, он приблизился к группе из десяти человек и остановился, резко топнув ногой. Студенты-нацисты отвлеклись от девушки, которую они взяли в кольцо, и перевели внимание на ассистента.
В 1934 году в Германии студенты проявляли почтение, если к ним подходил преподаватель. Даже если этому преподавателю было всего двадцать лет и он был лишь на год-два старше самих студентов. К тому же все были уверены, что в будущем этот ассистент станет уважаемым профессором, крупным арийским ученым, авторитетом мирового уровня в своей области, таким, в каких нуждалась великая Германия, которая вскоре будет править всем миром.
Вот поэтому университетские нацисты бросили толкать и пинать девушку и развернулись к Максимилиану Вагнеру.
Молодая девушка стояла посреди них, одной рукой прикрывая голову, а другой – горло, словно желая уменьшиться в размерах. Она так и застыла в этой позе, когда пыталась защититься от рук, таскавших ее за волосы, и грубых пальцев, сжимавших ей горло. Черные волосы растрепались, лицо покраснело, ее взгляд был полон страха и гнева.
Молодой ассистент протянул руку еврейке. Девушка, растолкав окружавших ее студентов, вышла из кольца и, не взяв руку Максимилиана, зашла ему за спину. Теперь она держалась прямее. Смущаясь, что стала центром всеобщего внимания, она стояла за спиной Максимилиана и, не глядя вокруг, смотрела в одну точку на его плече, которое было ей на уровне глаз.
– Вы же ариец! – сказал один из нацистов. – Зачем вы защищаете эту еврейку?
– Я не позволю несправедливо обращаться со своей студенткой, – ответил Максимилиан. – Вы не забыли, что здесь факультет права?
Недовольно бормоча, студенты разошлись.
Вскоре они остались вдвоем посреди двора, хотя взгляды все еще были направлены на них. Максимилиан повернулся и взглянул на девушку. В ее глазах читалось смущение, а также что-то вроде восхищения.
– Надя, вы в порядке?
– Большое спасибо. Сейчас лучше, конечно.
– Пойдемте, выпьем кофе, – предложил Максимилиан, жестом указывая дорогу.
Они зашагали по двору. Максимилиан удивлялся, как ему удается сохранять спокойствие и самообладание. Как он мог вести себя так уверенно рядом с девушкой, к которой уже несколько месяцев мечтал приблизиться? Возможно, сейчас между ними не было ничего личного, так как он просто выполнял свой человеческий долг.
А ведь уже недели, даже месяцы он думал о Наде каждый день, каждый час. Когда он видел ее в нескольких метрах от себя, он весь менялся – казалось, терял контроль над телом и мыслями.
Заходя с Надей в здание факультета, Максимилиан с радостью чувствовал, что в его жизни начался новый этап. Тем вечером они впервые сидели за одним столом и пили кофе. К кофе они заказали пирог «биненштих»[95], который поделили пополам.
В тот момент молодой ассистент был так рад видеть Надю рядом, что ни о чем не заботился, но на самом деле их положение было тяжелым. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Надя понимала, что больше не сможет посещать занятия, и очень расстраивалась.
– Я готов давать вам уроки, – утешал ее Максимилиан, – пожалуйста, соглашайтесь. Я не могу смириться с такой несправедливостью.
Надя сидела, опустив голову.
– Те нацисты правы, вы ариец, – сказала она, прикусив губу. – Зачем вам идти на такой риск?
– Я в первую очередь юрист. Сейчас страна проходит через тяжелые испытания, однако вот увидите, здравомыслящие немцы выступят против, немецкий народ положит этому конец.
Надя грустно посмотрела на него. Казалось, она хочет что-то сказать, но не может. Она смотрела с благодарностью и теплотой, однако медленно покачала головой, словно собиралась отказаться.
– Пожалуйста, – настаивал Максимилиан, – позвольте мне давать вам уроки, если не ради вас, то хотя бы ради моей совести. Вскоре это безумие закончится, тогда вы сдадите экзамены и продолжите учиться.
– Я не уверена.