Когда через несколько часов Максимилиан на цыпочках вошел в палату, женщина спала под капельницей. У нее открылось кровотечение, и она потеряла ребенка. Профессор тихо стоял и ждал, когда она проснется. Это была молодая женщина с тонкими чертами лица, белой кожей и темными волосами. Лицо ее совсем осунулось, щеки запали, под глазами проступили темные круги. Ее вид ясно свидетельствовал, что ей пришлось вынести на «Струме».
Наконец она проснулась. Ее звали Медея Соломович. По счастливому стечению обстоятельств она знала немецкий, а вообще была выпускницей школы иностранных языков и прекрасно говорила по-английски и по-французски.
Она задержала взгляд на Максимилиане, видимо, пыталась понять, что он за доктор.
– Простите, госпожа Соломович, я, наверное, вас разбудил.
Женщина не реагировала и некоторое время внимательно изучала Макса. Ее черные глаза, казавшиеся огромными на изнуренном лице, пристально глядели на него. Ресницы были такие длинные, что отбрасывали тень.
Она долго глядела, глядела, а затем слабым, едва слышным голосом произнесла:
– Здравствуйте, герр Вагнер!
Профессор не поверил своим ушам. Медея не могла его знать.
Женщина заговорила снова, точнее – пыталась говорить. Ее голос был таким тихим, что ничего нельзя было разобрать. Профессор приблизился ухом к ее губам.
– Надя мне очень помогала. Делала все, чтобы мне стало легче.
Она перевела дыхание и, казалось, отдыхала от напряжения. Затем она взяла Макса за руку и посмотрела большими черными глазами прямо ему в глаза:
– Она все время говорила о вас. Показывала фотографии, я узнала вас по ним. Спасите ее из этого ада как можно скорее. Я не могу передать, что там творится. Спасите, иначе она умрет, умрет, умрет. Мой муж тоже там.
Когда она говорила, по ее безжизненному лицу струйками потекли слезы. Она без конца повторяла: «Она умрет, спасите, и мужа спасите». Повторяя эти слова все тише и тише, она впала в забытье. То ли потеряла сознание, то ли уснула от изнеможения.
Вошедший в палату доктор вежливо попросил Вагнера выйти.
Максимилиан вышел из больницы в еще большем отчаянии. Его охватила невыносимая тоска, однако он твердо решил не терять присутствие духа, которое в себе поддерживал с самого начала. Он не должен был мучать себя, думая о том, что испытывает Надя, какая катастрофа с ними приключилась. Ради Нади ему нужно бороться и быть сильным. У них будет еще много времени, чтобы погоревать о пережитом. Поэтому он не плакал, еще не время.
В газетах печатали новости о переговорах между британским и турецким правительством. Премьер-министр Черчилль заявил, что кораблю точно не дадут разрешение следовать по курсу.
Миновало ровно семьдесят дней. Максимилиан глядел на корабль в бинокль, когда увидел, как на палубу поднялось множество полицейских. Что-то происходило. Полицейские затолкали сопротивляющихся пассажиров в трюм и заперли, затем обрубили якорь. Большой буксир начал тянуть корабль и, развернув его носом к Черному морю, поплыл в том направлении. Происходящее не поддавалось объяснению: «Струму» без двигателя и без якоря тянули назад в Черное море, откуда она пришла.
Ремзи тоже был поражен. Он тряс профессора, смотрящего в бинокль, за плечо и указывал на удаляющийся корабль, будто тот сам не видел.
На машине они сопровождали «Струму» вдоль Босфора вплоть до Черного моря. Там они увидели, что ее уводят направо, то есть в направлении Ривы[102] и Шиле.
Ремзи и Макс вернулись в город. Профессор хотел немедленно перебраться на пароме на азиатский берег и как можно скорее найти «Струму», но Ремзи упросил его поехать завтра утром. Ехать в ночь не было никакого смысла, в темноте они не разберут ни дороги, ни берегов и не смогут найти корабль. Да и паромы по вечерам не ходили. Поэтому они договорились отправиться в путь на следующий день в четыре часа утра. Так профессор совершил ошибку, о которой потом пожалеет. Эта ошибка омрачит всю его жизнь и будет мучить до конца дней.
В ту ночь Макс не сомкнул глаз и в адских мучениях ждал нового дня. Утром они с Ремзи на первом пароме перебрались на противоположный берег и направились в сторону Шиле.
Выходя из машины и взбираясь на холмы, откуда было видно море, Макс смотрел в бинокль в поисках корабля. Наконец неподалеку от Шиле, на мысе Юм-Бурну, он увидел «Струму». Она казалась покинутой, буксира нигде не было видно. Вагнер с Ремзи пошли к морю.
Если бы в тот день профессору сказали, что через пятьдесят девять лет он сыграет на скрипке на том же самом месте он вряд ли поверил бы. И мотеля, который он увидит во время второго посещения, тогда, разумеется, еще не было.
Они добежали до берега и попросили рыбаков отвезти их на корабль. Рыбаки не спешили соглашаться, ссылаясь на плохую погоду и волны, но за высокую плату все же уступили.
Макс сел в рыбацкую лодку. Таксист остался ждать на берегу. Преодолевая волны, они поплыли к кораблю. До встречи с Надей оставалось совсем немного. Профессор стоял в качающейся лодке и без умолку кричал:
– Надя, Надя! Я иду. Все кончилось, все плохое позади.
Рядом не было ни полиции, ни охраны. Не более чем через полчаса они уже вернутся с Надей на берег, сядут в такси и будут ехать в сторону их дома.
Управлявший лодкой рыбак все время пытался угомонить профессора, боялся, что этот вопящий иностранец свалится в воду. Он потянул Максимилиана за руку и усадил на место, как в тот самый момент раздался страшный взрыв, и «Струма» взлетела на воздух.
После чудовищного грохота мир мгновенно погрузился в тишину. В небо взмыли человеческие тела и обломки досок, а корабль стремительно затонул.
Испугавшись взрыва, рыбак развернулся и быстро поплыл к берегу. Профессор носился по маленькой лодке туда-сюда, крича:
– Стой! Разворачивайся, назад!
Хозяин лодки не слушал, но Максимилиан не сдавался. Он бросился на рыбака, завязалась драка, и лодочник упал в воду. Оставшись один, профессор резко повернул штурвал, чтобы плыть в сторону корабля, но лодка перевернулась, и он тоже упал в море.
Ледяные волны швыряли Максимилиана в сторону берега. В какой-то момент он почувствовал, как в легкие попала соленая и холодная вода.
Когда он открыл глаза, сперва не понял, где находится. Что он делал среди этих людей? Почему этот мужчина, с которого стекала вода, вел себя как безумный? Если бы его не держали, он бы набросился на профессора и разорвал бы его в клочья. Другие тоже выглядели разгневанными. Одни держали своего товарища, осталь-ные кричали.
Точнее, Максимилиан видел, как кричат эти взбешенные мужчины, но не слышал их голосов. Он ничего не слышал. Затем слух вдруг вернулся. Сперва он услы-шал яростный рев волн, потом – ругань. Он приподнял голову и увидел, как среди высоких волн то появляются, то пропадают обломки корабля, вещи пассажиров и даже куски тел.
В это время подоспело множество спасателей, везя с собой оборудование на служебных автомобилях.
Истошно крича, Максимилиан вскочил и бросился к морю. С него все еще стекала вода. Он успел сделать лишь пару шагов, когда кто-то удержал его. Он узнал того, кто схватил его в ледяной воде. Это же был друг, зачем он причинял ему страдания, зачем не отпускал? Ремзи! Шофер Ремзи… Сколько дней они, не понимая друг друга, разделяли горе и надежду. Так почему он теперь не пускал профессора к обломкам корабля? Почему он не понимал? Человек пять пришли на помощь Ремзи и потащили Максимилиана прочь. Но на них профессор не злился, только на Ремзи. Он дрожал от холода, ярости, горя и без конца кричал: «Надя-я-я-я!»
Приехала полиция. На Максимилиана надели наручники и отправили в Стамбул. Он все спрашивал по-турецки:
– Есть выжившие? Есть выжившие?
– Один человек спасся.
«Один из 769-ти, не считая экипажа», – подумал профессор. Он молился, чтобы этим выжившим была Надя. Однако нет, уцелел юноша по имени Давид. Все остальные погибли. Узнав об этом в полицейском участке, он закричал что есть мочи:
– Убийцы! Убийцы! Убийцы!
Его заперли в подвальной камере отделения полиции. Стены и пол были влажными, внутри воняло плесенью. Над головой все время ярко горела лампочка. В камере не было окон, и он не понимал, ночь сейчас или день. Он вел себя как душевнобольной, периодически вставал и равномерно бился головой о стену: «тук – тук – тук». По лбу стекала кровь, но ему даже не приходило в голову ее вытереть. Полицейские приносили еду, но он до не дотрагивался и лежал, свернувшись на мокром полу. Когда он закрывал глаза, он видел момент взрыва и взлетевшие на воздух тела. А где в тот момент была Надя? Может быть, она его увидела и ждала, схватившись за ограждения? Или она была в трюме? Что она ела в последний раз? Какова была ее последняя мысль? Успела ли она испугаться? Ее вышвырнуло в море? Она погибла мгновенно или еще долго боролась за жизнь в ледяной воде?
Макс размышлял об этом, а потом вставал и ритмично стучал головой о стену: «тук – тук – тук» раздавалось в камере.
В таком состоянии его повели на допрос. Он не мог дать ни одного здравого ответа, не понимал, что ему говорят, только кричал:
– Я всю жизнь отдам, чтобы рассказать об этом! Я всему миру расскажу!
Было 24 февраля.
В последующие дни было много разговоров о том, как «Струма» затонула, точнее была затоплена. Появлялись противоречивые слухи. Кто-то говорил, что ее подорвали турки, кто-то – что немцы. Еще утверждали, что, когда «Струму» выводили из Босфора в сторону Шиле, на борту незаметно заложили бомбу.
Спустя годы немецкий исследователь по заданию Франкфуртской прокуратуры выяснил правду: «Струму» подорвала советская подводная лодка Щ-213, так как Сталин отдал приказ топить все неопознанные суда в Черном море. Когда утром на подводной лодке под командованием старшего лейтенанта Денежко заметили «Струму», экипаж попытался с ней связаться и, не получив ответа, атаковал торпедой.