Немного погодя ко мне подошел крупный господин средних лет и дружелюбно пожал мне руку. Узнав, что я собираю информацию для исследования, он очень обрадовался и повел меня по больнице, попутно рассказывая. От самого входа по стенам было развешано множество портретов с именными табличками. Увидев среди них людей с еврейскими именами, но носивших титул «паша», я задала директору вопрос. Тот ответил, что это османские генералы, которые внесли свой вклад в создание больницы: военный врач адмирал Исаак Молхо, доктор Изидор Грайвер, доктор Элияс Коэн, а вместе с ними – личный врач Ататюрка Самуэль Абравая Мармаралы. Мармаралы одно время даже заседал в парламенте.
Директор рассказал, что участок для строительства больницы выделил султан Абдул-Хамид II в 1898 году. Пока мы беседовали, гуляя по коридорам, мимо нас проходили врачи в белых халатах, медсестры, а также пожилые женщины в форме розового цвета. Последние меня заинтересовали, и я поинтересовалась у директора, кто это такие.
– «Розовые ангелы», – улыбнулся он и объяснил, что это женщины-волонтеры, которые днем и ночью самоотверженно помогают больным.
Когда директор угощал меня кофе у себя в кабинете, я спросила, в какой палате лежала Медея Соломович. Он не знал, и это имя даже не было ему знакомо. Когда я упомянула «Струму», оказалось, что он лишь слышал об этой трагедии. Но, возможно, мне могла помочь Лейла-ханым из «розовых ангелов».
Директор позвонил и пригласил Лейлу-ханым в кабинет. Это была женщина около семидесяти лет, и розовая форма была ей очень к лицу. Всю свою жизнь она посвятила помощи другим. Я спросила ее о Медее. Она задумалась, затем повернулась ко мне:
– Об этом происшествии никто не помнит, точнее говоря – не хочет вспоминать. Поэтому все молчат. Но когда я начинала работать в больнице волонтером, меня интересовала эта тема, и я разузнала у старых работников, в какой палате лежала Медея.
Приятная улыбка Лейлы-ханым придала мне смелости, и я попросила ее отвести меня в ту палату. Когда я, поблагодарив директора, пошла за ней по коридорам старого здания, меня охватило сильное волнение. Сердце колотилось, будто я вот-вот увижу в палате бледную Медею и молодого Макса, ждущего у кровати. Но, конечно же, ничего подобного не было. Лейла-ханым привела меня к двери и разрешила тихонько заглянуть внутрь – я увидела обычную больничную палату, где лежала пожилая женщина. Не беспокоя ее, мы закрыли дверь.
Я почему-то испытала разочарование. «Наверное, вообще не стоило приходить», – подумала я. Надо было избавиться от любопытства и не посещать больше места из услышанных мною, которые оживали в моем воображении. Наверное, некоторые события лучше было представлять в уме, чем видеть в реальности. Но я все равно горячо поблагодарила Лейлу-ханым и собралась уходить, однако она отказалась отпускать меня без розового варенья, которое делали «розовые ангелы».
Когда я вышла на улицу, уже смеркалось, все завалило снегом, сотни людей стремились добраться до дома, и поэтому найти такси было очень сложно. Я долго простояла перед больницей, пытаясь поймать машину. Ни одна не остановилась. Даже свободные такси, словно желая отомстить за дни, когда никто не хотел садиться, медленно проезжали мимо меня. Конечно, этому была причина: они либо торопились выехать на свободные дороги, чтобы не застрять на забитых улочках, либо ехали на вызов по определенному адресу. Но все равно казалось, что они наслаждаются своей властью над стоящими у обочины пассажирами. Наконец, я поймала такси, на котором привезли пациента, и смогла вернуться домой.
Я приготовила ужин, стараясь, чтобы Керем питался чуть более правильно, убралась на кухне и, закончив эти повседневные дела, ушла к себе в комнату, чтобы дочитать последнюю часть рассказа о «Струме».
В прошлый раз я остановилась на эпизоде, который грел душу, и поэтому мне не терпелось продолжить. Я читала, как в те морозные трагические дни люди разожгли на берегу костер, чтобы приободрить пассажиров, как, несмотря ни на что, жизнь на корабле шла своим чередом.
Но как только я снова принялась читать, меня охватило чувство бессилия и изумления перед существом под названием «человек». Первое, что мне встретилось, – это сообщение о том, как двое молодых людей, прыгнув в холодную воду, попытались добраться до берега, но были схвачены и возвращены назад.
Мне даже захотелось в какой-то момент бросить читать. Все равно Макс уже рассказал мне свою историю. Да и Керем, поскольку не понимал, что ищет, расположил информацию беспорядочно, иногда повторяясь.
Я быстро скользила глазами по тексту, пропуская некоторые места. Теперь, благодаря всему, что я читала ранее и что слышала от Макса, во время чтения у меня перед глазами оживали образы.
К примеру, я могла представить, как пассажиры видели за бортом медленно удаляющийся берег. Дойдя до строк о взрыве «Струмы», я отложила бумаги и зажмурилась, но в воображении все равно возникали страшные картины.
Тем не менее, делая усилие над собой, я старалась разглядеть доброе в существе под названием «человек».
Так, было приятно узнать, что гибель «Струмы» вызвала целый ряд протестов.
Эту часть я читала уже внимательно: инцидент вызвал напряженность в отношениях между Еврейским агентством[113] и Верховным комиссаром Палестины сэром Гарольдом Макмайклом, который был главным противником выдачи виз пассажирам.
Спустя несколько дней после затопления «Струмы» в палестинских еврейских поселениях на стенах массово расклеили плакаты следующего содержания:
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ сэр Гарольд Макмайкл, Верховный комиссар Палестины, за убийство 800 беженцев, погибших в Черном море на корабле “Струма”».
Но главным виновным считали Уолтера Эдварда Гиннеса, барона Мойна, ставшего министром по делам Ближнего Востока, который оказывал давление на турецкие власти, чтобы те не позволили высадить пассажиров «Струмы» на берег. Лорд Мойн был застрелен 6 ноября 1944 года. Задержанные по обвинению в убийстве семнадцатилетний Элияху Хаким и двадцатидвухлетний Элияху Бейт-Цури были повешены 22 марта 1945 года в каирской тюрьме. На вопрос суда, почему они это сделали, оба ответили:
– Мы отомстили за «Струму».
А на верховного комиссара подмандатной Палестины Макмайкла в августе 1944 было совершено покушение.
Далее я прочитала, что спустя годы стала известна причина подрыва «Струмы».
В начале 1960-х прокуратура Франкфурта обратилась к военному историку Юргену Роверу с просьбой выяснить, кто затопил корабль. Работая в архиве немецкого флота, Ровер изучил все документы и записи с начала войны до февраля 1942 года, касавшиеся «Струмы», и пришел к следующим выводам: подводные лодки Германской Дунайской флотилии в эти дни еще не выходили в Черное море. А военным кораблям, дислоцированным в Варне, было поручено сопровождать итальянские танкеры, обеспечивая их безопасность, причем 20–28 февраля 1942 года они еще не приступили к выполнению задания. Из всего этого следовало, что «Струму» затопили не немцы.
Во время своего исследования Ровер связался также с заведующим кафедрой военной истории академии военно-морского флота СССР и узнал, что в дни, когда произошла трагедия «Струмы», в районе находилась советская подводная лодка Щ-213, которая 24 февраля 1942 года торпедировала некий корабль в 14 милях к северо-северо-востоку от Босфора, не сумев его идентифицировать.
На следующей странице было сказано, что тогдашний премьер-министр Турции Рефик Сайдам, выступая с речью в Великом национальном собрании 20 апреля 1942 года, коснулся и катастрофы «Струмы»:
Мы сделали все, что было в наших силах, и не несем никакой ответственности – ни моральной, ни материальной. Турция не может становиться родиной для людей, которых не приняли другие страны. По этой причине мы не могли оставить их в Стамбуле. К сожалению, они погибли в результате несчастного случая.
Я отшвырнула распечатки. Больше узнавать было нечего. Это было массовое убийство. Правительства Британии, Румынии, Германии, Турции, Советского Союза сговорились и погубили семьсот шестьдесят девять невинных, а затем закрыли эту тему, чтобы больше не вспоминать.
Об этом и говорил Максимилиан: «Всякая власть виновна».
Его выслали из страны, чтобы он не расследовал это преступление, не пытался приоткрыть глухую завесу, скрывавшую произошедшее. В этом же его заподозрили, когда он спустя годы неожиданно снова приехал в Турцию, и приставили к нему агентов спецслужбы. С этим же был связан интерес англичан и русских.
Какое отношение имели ко всему этому ассистент университета Максимилиан и тихая студентка Надя? Они должны были жить вместе спокойно и мирно, делать научную карьеру, растить детей и быть счастливы.
Размышляя об этом, я вдруг вспомнила про ноты «Серенады». Мне непременно нужно было их отыскать. Найти «Серенаду» для меня теперь означало сопротивляться всему мировому злу, войнам, вражде, всем властям.
Согласно собранной информации, ноты «Серенады» вместе с делом профессора из Стамбульского университета и другими документами с большой долей вероятности хранились в нацистских архивах в Германии.
Я встала, чтобы собрать разлетевшиеся листы, которые недавно швырнула. На кухне тоже надо было прибраться. Идя по коридору, я увидела Керема за компьютером. «Кажется, я его совсем забросила», – пришло мне в голову, и сердце сжалось. Я подошла и положила руку ему на плечо. Он будто не заметил.
– Поможешь мне?
Он не ответил, лишь поднял голову и вопросительно посмотрел.
– Сможешь найти, где находятся архивы нацистов? Мне очень нужно, а я уже слишком старая, чтобы искать в интернете, мой умный сынок справится лучше.
Он рассмеялся, было видно, что мои слова ему польстили.
На самом деле, я частично знала ответ на свой вопрос, мне уже попадалась эта информация, а детали я могла найти и сама – к поискам в интернете я уже приноровилась. Но будет хорошо дать Керему ощ