Я получила от него письмо. Он писал, что добрался благополучно и никогда не забудет прошлую неделю, а также спрашивал, как я. Сказать «из-за тебя у меня проблемы» я не могла, поэтому ответила коротко: «Хорошо».
19
На ночь я снова выпила препарат, и, когда утром проснулась, у меня болели все суставы. Волнение стало тому причиной или расстройство, но на мне не было живого места. С тех пор как вышла та статья, просыпаясь, я первым делом ощущала страшное уныние, будто что-то не так, будто произошла какая-то катастрофа. Затем осознание произошедшего пронзало меня, словно ножом. В тот день было то же самое. Подушка намокла. Я плакала во сне? Совсем не помню.
С болью я слезла с кровати, сняла с входной двери газету и с надеждой стала листать. Вторая страница – ничего, третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая, восьмая… Я все листала и листала и уже потеряла надежду, когда увидела маленькую заметку на двенадцатой странице.
В скандале, который уже два дня сотрясает Стамбульский университет, возникли новые подробности. PR-менеджер Майя Дуран, которую уличили в связи с приглашенным профессором Максимилианом Вагнером, сделала заявление, где назвала все клеветой.
Майя Дуран сказала нашей газете следующее:
«Наши отношения с профессором Вагнером были исключительно рабочими. Все ложь и клевета. Об этом ясно свидетельствует возраст и звание уважаемого во всем мире профессора, а также мой долг как турецкой женщины и турецкой матери. Я решительно отрицаю возведенные на меня обвинения».
Прочитав, я остолбенела. Конечно, хорошо, что текст напечатали, но я такого не говорила. Слова о турецкой женщине и знающей свои обязанности турецкой матери они поместили для большего эффекта. Видимо, решили, что смогут защитить меня лучше моих собственных слов. Все равно, это было хорошо. Мне слегка полегчало, потому что, по крайней мере, у меня теперь будет эта заметка. К тому же они не написали, что меня уволили. Боже, какой страшной силой обладает пресса. Может отправить и на эшафот, и в рай.
Я уже собиралась отложить газету, как мое внимание привлекла фотография мужчины сразу под заметкой. Я увидела ее еще до того, как прочитала новость о себе, и подумала, до чего же он похож на Ахмета. На этот раз я пригляделась повнимательнее и была поражена: да, это он! Ахмет, мой бывший муж!
Конечно, я совсем не ожидала увидеть в газете его фото, но все равно было поразительно, как я не узнала его с первого взгляда. Я внимательно изучила снимок: напротив него стояла корреспондентка, с которой я беседовала позавчера. Сибель, кажется. Ахмета можно было легко рассмотреть: его обычное лицо, близко посаженные глаза, прическу, которую он не менял, несмотря на поредевшие волосы. И хотя я так хорошо его знала, мне казалось, я смотрю на незнакомца. Все было привычным, кроме выражения лица. Выходит, когда видишь на лице хорошего знакомого совсем новое выражение, отличие получается разительное.
На фото он что-то говорил, и рот был приоткрыт, а брови слегка сдвинуты. Он делал какой-то жест в сторону журналистки, словно говорил ей: «Постой».
Оказалось, после этой фотографии заметка обо мне продолжалась. Снимок и вторую часть расположили на другом фоне. Я с волнением продолжила читать:
Ахмет Балтаджи заявил, что не верит сообщениям о Майе Дуран, с которой он развелся восемь лет назад. В беседе с нашим корреспондентом он сказал следующее:
«Я очень хорошо знаю Майю-ханым. Последние восемь лет мы видимся пусть и нечасто, но регулярно. Никто из знающих ее не поверит в эту клевету.
Она хорошая мать, надежный человек. У нее есть принципы, ценности, и она осознает свои обязательства.
Конечно, мы не во всем соглашаемся. Но в данном случае я полностью ей доверяю.
К тому же Майя-ханым не замужем, она современная свободная женщина. Ее личные отношения не должны волновать общественность. Однако совершенно невозможно, чтобы она вступила в отношения с человеком такого преклонного возраста, которого знала несколько дней и с которым общалась по долгу службы. Я не верю. Точнее, я знаю – знаю, что это неправда».
Ну а я не верила, что Ахмет сделал такое заявление. Тот, кого я прекрасно знала, появился передо мной с совершенно незнакомым выражением лица и говорил абсолютно не своим голосом.
Неужели редакторы газеты тоже изменили его слова и переписали все по своему разумению? Потому что это не был стиль Ахмета. Здесь он говорил уверенно, решительно, с убеждением. Но зачем им менять его слова? Если бы они хотели что-то извратить, то и содержание бы таким не оставили.
Я отложила газету и нашла номер, по которому звонила на днях.
– Алло, можно переговорить с Сибель-ханым?
– Слушаю, это я.
Сейчас я с первого раза дозвонилась до девушки.
– Здравствуйте, это Майя. Майя Ду…
– А, здравствуйте, Майя-ханым! Прочитали, верно?
В голосе Сибель чувствовалась гордость. Очевидно, она думала, что я звоню ее поблагодарить.
– Да, я хочу кое-что спросить, как вы встретились с моим бывшим мужем?
– Позвонила ему так же, как и вам. Когда мы разговаривали в первый раз, у него, кажется, были какие-то проблемы, какие-то странные звуки в трубке. Он сказал что-то невнятное, вроде про личное дело, и отказался встречаться.
– Ну а вы, разумеется, и не думали сдаваться.
– Нет, не так. Честно говоря, я чувствовала себя виноватой перед вами и решила переговорить с Ахметом-беем в надежде, что смогу опубликовать положительную для вас новость. Но когда он не согласился, я занялась работой и забыла про это. Примерно через час он сам перезвонил и захотел встретиться. Только почему-то звонил с другого номера…
– Ничего себе!
– Почему вы удивляетесь?
– Не ожидала от него такого поступка.
– Я тоже почувствовала какую-то странность. Он был очень зол, но спокоен. И вел себя как люди, которые делают что-то непривычное для них.
– Он злился на вас или из-за публикации?
– Нет, точнее говоря – не знаю. Возможно, из-за чего-то другого.
– Ладно, не буду вас отвлекать. Последний вопрос: скажите, текст в заметке – это его собственные слова или ваш редактор написал, как считал нужным?
– Практически слово в слово, – было слышно, что Сибель улыбается. – Честно говоря, я сама не была уверена, что новость опубликуют. Но, как оказалось, напечатали, объединив с другой.
– Большое вам спасибо. Вы мне очень помогли.
– Ну что вы, я лишь делаю свою работу.
Завершив разговор и оправившись от изумления, я снова прочитала обе заметки. Я все равно не могла узнать ни Ахмета на фото, ни его слов. Но не было сомнений, что он все это сказал, что поддержал меня открыто и смело. Он будто в один миг изменился.
Взяв телефон, я без цели перебирала клавиши и позвонила не сразу. Но тянуть не было смысла, и я нажала на вызов. Пошли долгие гудки, я думала, что он не ответит, и уже хотела выключить, как вдруг послышался женский голос.
– Э-э, простите, я звонила Ахмету-бею.
– Это его мать. Майя, ты?
Только тогда я узнала голос бывшей свекрови. «Получилось, кажется, невежливо», – пронеслось в голове. Лучше сразу начать разговор.
– Как вы поживаете?
– Спасибо, хорошо. Ты как?
– Спасибо, тоже хорошо.
Повисла короткая, но странная пауза. Она заговорила вновь:
– Ахмета нет, он ушел вчера после обеда. То есть вчера он приехал к нам и ушел, забыв телефон.
Сегодня все точно сговорились меня удивить! Почему он со вчерашнего дня не забрал телефон?
– Странно, почему он не вернулся за телефоном?
– Так… Они с отцом немного повздорили… Ничего страшного, вернется, заберет.
Повздорил с отцом! Ахмет! Не могу представить. Он боялся смотреть отцу в глаза, в разговоре с ним порой начинал заикаться – и вдруг повздорил?
Возможно, из-за того, что молчание затянулось, свекровь решила объясниться:
– Мы сидели все вместе. У Ахмета зазвонил телефон. Звонили из газеты, хотели встретиться. Ахмет запаниковал. Сама знаешь, рядом с отцом он немного волнуется разговаривать.
– Да, немного.
– Ахмет отказался от встречи и выключил телефон. Но на этом не закончилось. Отец начал ругаться из-за этого… Ну…
– Я поняла, из-за недавней новости про меня.
– Да. Короче, Ахмет взял и ушел. И забыл телефон.
– И так и не вернулся за ним, верно?
– Примерно через час он позвонил и спросил последний входящий номер. И больше не перезванивал и не приходил.
Во время разговора начало проясняться, как Ахмет решил сделать заявление газете. Значит, его отец плохо про меня говорил, а Ахмет спустя столько лет возразил ему. Значит, он позвонил журналистке и сказал, что готов встретиться, тогда и был сделан снимок, на котором он показался мне чужим, и те слова он сказал, как уверенный в себе человек. Значит, он совершил наконец самостоятельный поступок.
Можно было догадаться, что тяжелее всего пришлось моей бывшей свекрови. За долгие годы она привыкла справляться с мужем, защищая детей от него, и бунт сына застал ее врасплох.
Мы очень редко с ней виделись. Ко мне она не относилась никаким примечательным образом – ни хорошо, ни плохо. На самом деле вся ее жизнь проходила вот так «без комментариев». Она годами следила лишь за тем, как бы не разозлить мужа, и привыкла всегда ставить его на первое место.
Вдруг я заторопилась. У меня было столько проблем, что размышлять и сидеть без дела было не время. Наш разговор со свекровью был полон длинных пауз и молчания, и поэтому, наверное, прощание тоже вышло неловким. Но в итоге я завершила беседу.
Было еще утро. Все тело продолжало болеть, но я все равно поспешила. Быстро одевшись, я вышла на улицу и купила десять одинаковых номеров газеты, пока их не раскупили. Я хотела, чтобы они у меня были на всякий случай. Газеты я покупала в разных киосках, чтобы покупатели смогли купить газету в любом ларьке и прочитать з