Я чуть было не радовалась скандалу в университете и своему увольнению. Рождалась новая я, которая бросала вызов этому миру. Энергично шагая, я поднялась на верхний этаж, села в другом кафе и заказала себе громадный фильтр-кофе и сэндвич со всякой всячиной. Тост для сэндвича они жарили по-особенному, и было очень вкусно.
Затем я спустилась в турагентство на нижнем этаже и спросила, как я могу долететь до Касселя. Девушка посмотрела в компьютере и ответила:
– Прямых рейсов до Касселя нет. Есть два варианта: лететь во Франкфурт или Ганновер. А оттуда доедете на поезде.
Я купила билет «туда-обратно» в эконом-класс на рейс до Франкфурта и оплатила кредиткой. Поскольку был не сезон, «Турецкие авиалинии» устраивали распродажи. А когда пять миллионов турок, живущих в Европе, начинали ездить на родину и обратно, билеты дорожали сверх всякой меры.
– У вас есть немецкая виза?
– У меня зеленый паспорт.
Государственный зеленый паспорт, который я получила благодаря работе в университете, мне очень пригодится, и я буду пользоваться им, сколько смогу. По нему можно было без визы въезжать в страны Шенгена.
После обеда я зашла в банк и сняла пятьсот марок. Не очень большие деньги, но я и не собиралась долго оставаться в Германии. Да и кредитная карта будет со мной.
Вечером я переговорила с сыном. Подбирая слова, рассказала ему, что произошло и показала не первые две газеты, а последнюю.
– Иногда с людьми случаются неожиданные события. За эту последнюю неделю я увидела, какой ты умный, храбрый, сметливый молодой человек.
– Что значит «сметливый»?
– Это, ну, то есть… Ну как умный. Кто знает, что и когда сделать.
Он кивнул. Я продолжила свою речь:
– Ты уже взрослый парень, я уверена, что ты меня поймешь. Из-за этих обвинений я потеряла работу.
– Тебя уволили? – спросил он, вытаращив глаза.
– Да, можно и так сказать. Мне кажется, основная причина – это то, что мы ввязались в дела госбезопасности. Остальное лишь предлог.
– Значит, профессор и правда шпион?
– Нет, я так не считаю, но они так думают. Поскольку я теперь безработная, мы не можем позволить себе жить как прежде в этом доме. Поэтому я хочу, чтобы ты какое-то время пожил с отцом. Другого выхода у нас и так нет.
– Как долго?
– Пока я все не улажу. До летних каникул не так много осталось. Летом поедем в Бодрум к дедушке, а с осени будем снова вместе. То есть мы расстанемся всего на три месяца, но я буду часто тебя навещать. Я ведь не могу жить вдали от тебя. Что скажешь?
Он пожал плечами:
– Ну а что я могу сказать?
Сердце заныло. И так мы своим разводом нанесли подростку самый большой вред, а сейчас он становился разменной монетой в отношениях между отцом и матерью. Но я успокоила себя тем, что делаю все это ради его лучшего будущего. Мне предстояло сделать большой шаг вперед, и нужно было обрести свободу хоть на время.
Я годами ходила на работу, живя на зарплату. Пыталась копить понемногу, покупала в рассрочку. Такая жизнь меняла человека. Доходы определяли уровень потребностей, устанавливали некий стандарт жизни. Удовлетворение этих потребностей, поддержание уровня становилось самым главным в жизни.
На оплату длительных рассрочек и кредитов уходила большая часть зарплат за предстоящие месяцы и годы. Были и те, кто не покупал ни квартир, ни машин и предпочитал делать накопления, а не тратить еще не заработанные деньги. В итоге для всех нас, кто был вынужден работать и жить на зарплату, с какого-то момента самым важным становилась стабильность, которая больше всего препятствовала переменам в жизни. Стабильность формировала образ жизни, а точнее говоря, привычку.
События последних дней произвели переворот в моей жизни, хотя и не совсем по моей воле. Теперь я готовилась сделать шаг к свободе, мечту о которой я лелеяла в глубине души, как всякий человек с постоянной работой. А мои накопления, которые я доверила Тарыку и которые так неожиданно выросли, упрощали дело. Теперь не страшно, если я не буду регулярно получать зарплату, можно было обойтись меньшими заработками время от времени. Однако при первой возможности нужно было уладить вопросы с медицинской страховкой и пенсионными взносами. Надо было подумать даже о том, чтобы при необходимости обратиться в суд и выбить для Керема содержание от его отца. Но это пока было не очень срочно. Я сделаю все, что нужно, но отныне не стану жить в страхе, в постоянных поисках стабильного заработка.
Возможно, если бы все это произошло несколькими годами позже, я бы думала и чувствовала иначе. Если бы я жила на зарплату еще дольше и была бы старше, наверняка я придавала бы еще большее значение трудоустройству и тому подобному.
Размышляя об этом, я все сильнее испытывала благодарность Максу. Он, сам того не подозревая, оказал мне огромную услугу. Из-за него меня уволили, распространили про меня ложь в газетах, то есть благодаря ему я начала превращаться в человека, способного со всем этим справиться. Я получила шанс положить конец бессмысленному существованию.
Прежде чем лечь спать, я еще долгое время сидела в интернете. Сперва посмотрела прогноз погоды в Германии. Там было холодно, везде либо ноль градусов, либо еще ниже. А в Бад-Арользене шел снег.
Затем я перешла по адресу www.its-arolsen.org, чтобы почитать правила доступа к архивам. Документы были открыты для семей пострадавших и государственных органов, однако исследователи также могли ими воспользоваться. Это было бесплатно, лишь за ксерокопии или копирование данных на электронные носители взимали символическую плату. Только для получения доступа мне нужно было заполнить заявку, и это можно было сделать онлайн.
В описании устройства архива указывалось также, почему документы не выкладывали в открытый доступ в интернет. Честно говоря, я не очень внимательно прочитала те пункты. Наверное, дело заключалось в некоторых международных договоренностях.
Я открыла форму заявки и внесла данные. В строках «профессия» и «место работы» я указала «исследователь» и «Стамбульский университет» и нажала «отправить». Оформление моего увольнения в любом случае займет время, а пока ничего страшного, если я воспользуюсь своим статусом. По крайней мере до начала месяца они потерпят.
Посмотрела я и отели в Бад-Арользене. По-немецки Bad означало «купальня», и город был знаменит своими термальными источниками. Вероятно, из-за желающих отдохнуть на водах и тех, кто обращался за информацией в Международную службу розыска, в городе было много отелей. В это время года цены были невысокие, но я выбрала самый доступный. Отель «Ланд Комфорт» на фотографиях выглядел чистым, у него даже был свой источник, и я забронировала номер на две ночи, сорок семь марок за одну ночь. Закончив с этим, я собрала чемодан, положив шерстяные кофты и свитера.
На следующее утро я проснулась рано, приготовила Керему завтрак и оставила для него на столе сто миллионов лир. Спешно принесла в гостиную два таза и ведро воды и пересадила пихту в таз. Обильно полив, я налила воды на дно. Ту же процедуру я проделала и с другими растениями.
Выходя из комнаты с пустым ведром, я остановилась и вернулась погладить хвоинки и ствол пихты. Попрощавшись с ней, я пошла в комнату Керема. Он спал, я наклонилась и поцеловала его.
Вчера я уже позвонила Эльмас-ханым и предупредила, что ей не нужно будет делать ровным счетом ничего, кроме как раз в неделю поливать цветы. Затем я отправила Ахмету сообщение, чтобы сегодня он забрал Керема из школы.
Надев самую теплую куртку и зимние ботинки, я взяла чемодан и вышла.
Начиналась новая жизнь.
20
У меня был близкий друг из Мардина. Когда бы мы ни разговаривали, он всегда упоминал этот древний город и добавлял, словно пересказывая вчерашние события: «Знаешь, когда Тамерлан завоевал Анатолию, единственной крепостью, которую ему не удалось взять, был Мардин». Я же отвечала: «Поздравляю. Какие вы герои». И мы смеялись.
Однажды он поведал мне историю одного мардинца по имени Ильяс Хабыр:
– У Ильяса в Риме жили родственники, которые работали в трактире. Однажды он поехал их навестить. Каждый день они уходили на работу, а Ильяс бродил по незнакомым римским улицам. Однажды он вышел к красивому месту, похожему на парк. Там он гулял среди цветочных полян, деревьев и озер, как вдруг его взгляд упал на несколько могил.
Могилы, украшенные мраморными статуями и тысячами пестрых цветов, выглядели идиллически. Но когда Ильяс увидел высеченные надписи, он очень удивился. Где-то было указано, что умерший прожил двадцать один день, где-то – тридцать четыре, где-то – семнадцать. Он не знал языка, но мог это понять по цифрам на надгробиях. Однако могилы были слишком большие для младенцев. Ильяс удивился и не мог ничего понять, а не зная итальянского, не мог и спросить у паркового сторожа.
Дома он рассказал об этом своим родственникам и попросил их на выходных сходить в тот парк и разгадать тайну.
Однажды в выходной день они отправились все вместе, нашли в парке сторожа и спросили про цифры на могилах.
– Это кладбище особенное, – ответил сторож. – Здесь на надгробиях людей пишут не их настоящий возраст, а сколько дней в жизни они были счастливы. Кто-то был счастлив двадцать один день, кто-то – тридцать семь. Пока никто не превысил пятьдесят два дня.
Поблагодарив сторожа, они вернулись. Ильяс вскоре вернулся в Мардин, прожил долгую жизнь и однажды заболел. Лежа на смертном одре, он позвал своих сыновей и сказал:
– Вот вам мое завещание. На моем могильном камне вы напишете в точности так: «Ильяс Хабыр из чрева матери сразу ушел в могилу».
Когда мой друг из Мардина рассказывал историю этого бедняги, который всю жизнь мучился и ни дня не был счастлив, мы вместе смеялись. В самолете до Франкфурта я вспоминала эту историю, стараясь не улыбаться, и пробовала применить ее к своей жизни. А сколько дней написала бы на своем надгробии я?