Он снова уснул и даже увидел сон из тех, утренних, что запоминаются особенно хорошо. Приснилась ему Генкина жена, Тома. Она что-то мыла и прибирала в сергеевской квартире, а он все никак не мог отправить ее домой. «Иди к себе, — убеждал он Тому. — У тебя там Генка лежит больной!» А она, смеясь, соглашалась: «Да, да — он совсем зачах!» — и не уходила.
Часы принимались бить еще несколько раз — их он слышал сквозь сон, но не слышал, как встал Генрих Иваныч и ушел на свою нервную работу, как заглянул к нему вернувшийся с кладбища батюшка и, пошевелив бородой, снова закрыл дверь.
Сергеев проспал чуть ли не до обеда. Солнце вовсю жгло занавески; часы приветствовали его насмешливым напоминанием: день в разгаре. Он оделся и тихонько вышел из комнаты. На кухне кто-то заговорщицки шептался:
— Опять, зараза, скинула… Что с ней делать — ума не приложу.
— Врача-то приводила?
— Да приводила, что от него толку… Может, старуху позвать — пусть пошепчет?
— Господь с тобой, Марь Петровна, ты же в церковь ходишь!
— А что же делать?
— Продай ты ее, и дело с концом.
— Жалко продавать-то — привыкла я к ней… А нельзя батюшку попросить — может, молебен какой?..
— Не знаю… надо спросить.
Сергеев вошел:
— Здравствуйте.
— А, проснулся, — Надя улыбнулась. — Умывайся, скоро кушать будем.
— А где отец Михаил?
— У себя — письмо благочинному пишет.
Сергеев пошел к батюшке в «кабинет». Открыв дверь, он удивился, найдя его за компьютером, довольно ловко щелкающим клавишами.
— Ай да поп! — вырвалось у него.
Михаил вздрогнул и обернулся:
— Ты меня напугал… И чем это я тебе не поп?
— Нет, ничего… Смотрю, и ты в ногу со временем шагаешь.
— А как же. Телефон провел, к «нету» подключился — удобно. А тебе что — не нравится? Хочешь, чтобы время остановилось?
Сергеев не ответил.
Михаил подвигал бородой:
— Кстати… Бок тут говорил, что ты старые пластинки собираешь. Хочешь, дам — у меня их целая куча валяется.
— Давай… Теперь только их и слушаю вечерами.
Батюшка почесал заросли на шее:
— Угу… Ну ты унывай-то не очень… С чего ты вообще взял, что она ушла? Глядишь, вернется, а тебе стыдно будет.
— Нет, Миша, — тихо возразил Сергеев, — чувствую я, что не приедет.
— Чего ты там чувствуешь, — Михаил заговорил строже, — психуешь просто… Ты посмотри на этого павлина Моргулиса — нашел к кому ревновать. И даже если она с ним закрутила (во что я не верю), все равно к тебе вернется. Ты только укрепись духом и жди… А вернется — простить обязан, это я тебе как духовное лицо говорю.
— Ладно тебе, духовное лицо, — грустно возразил Сергеев, — ты уж не заходись. Никто еще не вернулся, и прощать некого.
Миша, слегка смутясь, остался, однако, на своем:
— Вернется, вот увидишь. Ты только… не опускайся… Я хотел сказать: не опускай руки.
Сергеев усмехнулся:
— Спасибо за совет.
Обратно он шел тем же полем. Снег под солнцем блистал такой сахарной белизной, что хотелось его полизать. Мимо Сергеева с ревом пронеслись два снегохода; краснолицая девчонка, обхватившая руками своего ковбоя, скользнула победным взглядом по пешему недотепе. Сергеев улыбался; он шел не спеша, помахивая сумкой с пластинками и сушеными грибами. Это Надя заставила его взять грибы:
— Наташе скажи, пусть суп тебе сварит.
Потом, подумав, добавила:
— Пожарить тоже можно.
Назавтра к нему пришел Безукладов.
— Привет, Сергеев. Давненько я у тебя не был… Я вот тебе «пластов» принес — у ребят достал.
Без церемоний оглядевшись, Колька заметил:
— А что — прилично живешь…
— Как же мне жить? — удивился Сергеев.
— Ну… Поп говорит, ты одичал совсем — на компьютер лаешь.
— A-а, ты Мишку видел… Ну, понятно…
— Не знаю, чего тебе понятно… Закусить-то у тебя найдется? — Колька подмигнул. — А то знаем мы вас, вдовцов соломенных.
Сергеев приготовил закуску, и они принялись за принесенную Безукладовым бутылку. Выпив и прожевав бутерброд, Колька вдруг сообщил:
— А знаешь, Сергеев, мне ведь хана… Прав был немец — закрывают мою лавочку.
— Ну и куда ты теперь?
— Да есть мысли… Но на все нужно время, а жрать надо каждый день; хорошо еще, что не женат, — никто с меня бабки не спрашивает.
— Да, это хорошо… — усмехнулся Сергеев.
Они еще выпили и помолчали. Безукладов барабанил пальцами.
— Что-то хочешь сказать? — спросил Сергеев.
— Скажу… если не обидишься, — Колька посмотрел ему в глаза. — Плюнь ты на нее! Из-за баб расстраиваться — последнее дело. У этого козла «бээмвуха», баксы… А бабы в сорок лет не бывают идеалистками.
— Она не такая, старик. — Сергеев возразил, но как-то вяло.
— Брось, все они одинаковые… — Колька поиграл желваками. — Одно тебе обещаю: если этого сучка встречу, своей рукой ему мозги вышибу!
Ответить Сергеев не успел — в дверь позвонили.
Он открыл. На пороге стоял Генрих Иваныч.
— Привет, — обрадовался Сергеев, — ты как чувствовал — у меня уже Безукладов сидит. Заходи, вместе меня жизни поучите.
Бок не ответил на улыбку; похоже, он был здорово пьян. Молча пройдя в прихожую, Генрих плюхнулся на банкетку.
— Ты что, старик, все еще в запое? — спросил участливо Сергеев.
Генка молчал, уставясь перед собой невидящим взглядом.
Из кухни Показался Безукладов:
— Кто пришел?.. A-а, немец, здорово… Что это с ним?
— Не знаю… Ген, что случилось?
— Карл… погиб, — выдавил Генка и заплакал.
Бедный старый Карл, задумавшись, попал под машину — очень уж их много развелось в городке… Сегодня Генрих Иваныч закопал своего друга… ах, если бы он мог похоронить в той же яме воспоминания, что вчера еще грели, а теперь жгли ему душу…
— Мы с ним на Азовское море ездили… как он любил купаться… — Бок вздыхал, и глаза его вновь увлажнялись.
Приятели пили за упокой собачьей души и утешали, как могли, Бока, как вдруг опять раздался дверной звонок.
— Кто там еще?.. — Сергеев отставил невыпитую рюмку и пошел открывать.
Он отворил дверь и… вот уж кого он меньше всего ожидал увидеть, так это Моргулиса! В руках Гарик держал две большие сумки.
— Хай! — Моргулис вошел по-хозяйски, с обычным своим самоуверенным видом. Он поставил сумки: — Ну, чего застыл? Принимай жену.
Наташа действительно показалась в дверях.
Однако немая сцена оказалась скомкана: на кухне загремели стулья и вышли оба сергеевских собутыльника. Безукладов попытался оценить ситуацию, но Бок, неожиданно для всех, молча и яростно набросился на Моргулиса.
— Чего?!. Чего?! — завизжал Гарик тонким голосом, увертываясь от пьяных кулаков.
Генку схватили за руки.
Моргулис истерически вопил:
— Сволочи, чего я вам сделал?!. Трое на одного… Наташка, уйми их!
— Будешь, гад, знать, как наших баб уводить, — мрачно пригрозил Безукладов. — Погоди, еще я до тебя доберусь…
— Каких баб? — вытаращился Гарик. — Кого я уводил?
— А с кем она была? — Сергеев кивнул на жену.
— Ты что — идиот? — Наташа выступила из-за Гариковой спины. — Ты что, не знаешь, с кем я была? Я тебе звонила каждый вечер… А где ты был, я не знаю. Из-за тебя, между прочим, Гарика сорвала.
— А ответчик?.. — недоверчиво возразил Сергеев.
— Ты посмотри, может, у тебя телефон не работает, — посоветовал Моргулис, приходя в себя.
Сергеев поднял трубку. Телефон молчал…
— Ну?
— Тьфу ты, черт!.. — вырвалось у него.
Похоже было, что недоразумение разъяснилось. Жена пошла переодеваться с дороги. Моргулис потребовал водки.
— А не боишься — за рулем-то?
— Плевать…
— Молодец, — похвалил Колька, — это по-нашему… Ты того… на Генку не обижайся — он сегодня Карла похоронил.
— Карла?.. А что за Карл — тоже немец?
— Молчи, дурак…
Чувствуя, что Наташе их попойка не в радость, сергеевские приятели довольно скоро засобирались. Моргулис объявил, что в Москву сегодня не вернется, и они решили продолжить у Безукладова.
Сергеев провожал их до двери:
— Вы уж извините, мужики, я дальше — пас…
— Понятно, понятно…
— Гарик, ты меня прости… И спасибо тебе за помощь.
— Если что — обращайтесь, — небрежно ответил Моргулис.
После их ухода жена разбирала сумки. Она была не в духе и потому без почтения хлопнула на стол стопку пластинок.
— Вот. Это тебе Гарик прислал.
— Спасибо.
— Спасибо… А ты что здесь устроил? Не просыхал все время, грязищу развел… Мусор-то хоть раз вынес?
— Нет…
— Вот иди и вынеси.
И Сергеев пошел выбрасывать мусор. Еще спускаясь по лестнице, он услышал крики и шум сражения; они доносились из квартиры Васьки Матюшина. Когда он возвращался с пустым ведром, Васькина дверь была уже нараспашку, а побоище, похоже, достигло кульминации. Безотчетно Сергеев шагнул в открытую дверь. Васька кидал в жену чашками, но попадал все время в стену, и это приводило его во все большее бешенство.
— Эй, артиллерист, — сказал Сергеев, — ты так всю посуду переколотишь!
Васька обернулся и выкатил на него красные глаза:
— А тебе чего надо?! Канай отсюда!
— Ты это… зачем женщину обижаешь?
— Твое какое дело? Учу, чтобы не блядовала… Может, ты тоже ее трахал? Так я тебе щас..
— Попробуй, — тихо ответил Сергеев и поставил ведро.
Васькина жена, всхлипывая, пыталась их остановить, но было поздно… Сергеев с таким упоением, так отчаянно махал руками, что совершенно ошеломил здорового Матюху. Минуты через три бойцы выдохлись.
— Хорош, Сергеев… Ты мне зуб выбил… — прохрипел Васька и полез пальцами в окровавленный рот. — Тьфу!
Оба тяжело дышали. Васька переступил, и под ногой его что-то хрустнуло; он, сопя, нагнулся. Это были сергеевские часы.
— «Сейка», бля… — сокрушенно прочитал Матюха и протянул часы Сергееву.
Больница (1)
Почему это доктора все пишут такими каракулями, будто находятся в состоянии аффекта? Лидия Филипповна вручила жене листок направления, похожий больше на предсмертную записку, чем на документ.