С.М. Костриков и Н.И. Попова на крыльце конторы «Аксай». [РГАСПИ]
Он честно ждал ответа четыре месяца. Не просто ждал, писал, умоляя сообщать «хотя что-нибудь» о себе. Первого и 20 июля отправил две открытки с указанием адресов связного Н.Н. Златовратского (Подгорный переулок, д. 4) и нового своего (улица Льва Толстого, д. 11, кв. 2). В первой декаде августа послал в Москву ещё одну открытку: «Не понимаю, почему не хотите написать… Что с Вами? Недели две тому назад послал Вам письмо… Не получили его? Недовольны чем-нибудь? Не хотите вообще писать? Ну, напишите хоть два слова – «писать не буду».
Серебренникова продолжала молчать. Последний раз Костриков взялся за перо 20 августа 1912 года: «Ещё раз взываю к Вашему милосердию… Теперь я Вас прошу только об одном. Напишите, что Вы и впредь будете также молчать, как молчали до сих пор. Известность лучший выход из создавшегося положения… Напишите только два слова: письма не жди, и я не стану больше нарушать Ваше спокойствие, которое мне дорого (быть может!) так же, как и Вам самим…»
Скорее всего, и этот отчаянный призыв Надежда Германовна проигнорировала. Но письма и открытки любимого сохранила… От безысходности он вновь сошелся с Марией Маркус, заранее предупредив: «Берите меня таким, каков я есть!»[67] Или не берите. «Маруся» взяла. В отличие от «Н.Г.», она была свободна, а главное, тоже очень любила его…
Открытка С.М. Кирова, отправленная Н.Г. Серебренниковой, июль 1912 г. [РГАСПИ]
15. Квалифицированный журналист
Арест Кострикова 31 августа 1911 года произвел изрядный переполох в редакции «Терека». Коллектив практически распался. Кого по горячим следам взяли под стражу, как разъездного корреспондента Яковлева. Кто успел вовремя скрыться, как Моторный-Лучков. Кого спас предприниматель-армянин, как Лукашевича, который спешно выехал в Екатеринодар, в редакцию другой казаровской газеты – «Кубанский край». А кто просто ушел из «Терека», как Солодов или Маркус… Полный крах издания предотвратили люди, приглашенные со стороны, – Н.П. Розанов и В.В. Альшанский. Более полугода, до возвращения Кострикова, дуэт поддерживал на плаву популярный в регионе рупор либерально-демократического направления.
Понятно, когда Сергей Мироныч 17 или 18 апреля 1912 года сошел с поезда на платформу у владикавказского вокзала, встретили его «с распростертыми объятиями». Прежде всего сам Казаров. В редакцию почти сразу вернулись и Солодов, и Маркус. Хотя заведующим по-прежнему значился Розанов, но фактически в ней уже распоряжался наш герой. Через год он возглавит её официально. Новый статус подчеркивал новый псевдоним – Киров.
Итак, Сергею Мироновичу, как главному редактору предстояло сформировать новое лицо второй по значимости в Терском крае газеты. Впервые он обрел возможность опробовать в деле ту «философию», с которой покинул томскую тюрьму летом 1908 года: бороться с конкретными изъянами царской России, обличая их, аккуратно подводить читателя к мысли о необходимости, неизбежности смены царского режима более прогрессивным и справедливым. Пусть не сейчас, не скоро, а со временем, в будущем, далеком, а может быть, и не очень.
Для начала надлежало уточнить границы дозволенного. Написать серию статей на разные темы, скажем так, провокационного характера и посмотреть на реакцию властей. Что пропустят? За что покарают и как покарают? Денежным штрафом, временным закрытием или судебным преследованием? Любопытно, что выходить за общепринятые рамки «Терек» стал осенью, а не летом 1912 года. Видимо, именно тогда, когда Костриков смирился с тем, что к любимой в Москву не вернется. Пока сохранялся шанс покинуть Владикавказ, он газету под удар не подставлял. Впрочем, и затягивать с «рекогносцировкой» не стоило. Приближался февраль 1913 года – юбилей трехсотлетия Дома Романовых. На праздник самодержец, по обыкновению, дарует амнистию, которая должна избавить «Терек» от самых неприятных и чувствительных репрессий, по судебным вердиктам.
Свою разведку боем Киров произвел главным образом в ноябре, воспользовавшись разъездами Казарова и отпуском Марии Маркус, посетившей Тифлис, а затем родных, отца и мать, в Дербенте. Первого ноября выстрелила его статья «Ещё Панама», о вороватых дельцах в городском самоуправлении на примере Полтавской управы. Через неделю с небольшим «Терек» опубликовал «Начало конца» о Первой Балканской войне и роли российской дипломатии в кризисе. 25 ноября подоспели «14 часов труда» с нападками на Государственный Совет, рассматривавший проблему длительности рабочего дня в разных сферах производства. Были и другие статьи. Например, «Альма-матер» 11 ноября (о «лиходее» – ректоре из Одесского университета). Однако денежные штрафы Казарову областная администрация выписала не за неё, а за первые три: двести рублей за дискредитацию высшего законодательного органа империи, сто рублей за обличения муниципальных структур, пятьдесят за критику деятельности МИД. Так, шаг за шагом главный редактор выяснил, каким полем для маневра располагает.
В те дни в редакции, по признанию самого Сергея, стоял «целый трарарам». Вздрагивали от каждого телефонного звонка, особенно если на другом конце провода представлялись: «От начальника области» – и тем более если просили господина Кострикова подъехать куда-то. Одна из таких тревог, ложных, произошла 5 ноября. А не ложная, настоящая, настигла коллектив 12 ноября. Из надежного источника газету предупредили, что решение в канцелярии генерала С.Н. Флейшера принято: за первую статью наложат штраф. И верно, на другой день, 13 ноября, с «Терека» взыскали те самые сто рублей «за тенденциозно-вредное распространение… о деятельности… должностных лиц сведений»… С ещё большим опозданием «начальник области» заметил и оштрафовал остальные «выпады» Кирова. За Госсовет отвечать пришлось 7 декабря, а за русских дипломатов и того позже – 31 декабря 1912 года…
Таким образом, в условиях «трарарама» «Терек» прожил не один месяц. По счастью, все ограничивалось денежными штрафами, и, казалось, грядущая февральская амнистия не пригодится. Однако… «молния» сверкнула, когда думали, что самое «страшное» позади, нужный результат получен и наступает пора действовать в рамках очерченных границ. 12 января 1913 года закрутилось судебное дело о… клевете за статью «Простота нравов», напечатанную 3 ноября. Ничего из ряда вон выходящего в ней не имелось. Киров всего-то попенял депутатам новой, IV Государственной думы за их беспринципность, непоследовательность, готовность по первому свистку царских министров примкнуть к той фракции, какая наиболее близка в данный момент правительству. В ноябре 1912 года таковой являлась фракция националистов.
Похоже, кировское обвинение принял на свой счет единственный депутат Думы от Терской области М.А. Караулов. Подавать иск от себя Михаил Александрович благоразумно не рискнул. За него это 7 ноября сделала канцелярия Флейшера. Правда, жалоба пролежала без движения два месяца. Ход ей дали 7 января, а 12‐го приступили к следствию. Спорный текст изучили 14‐го при понятых, 15‐го постановили вызвать на допрос Кирова и Казарова. Обоим по закону грозило до восьми месяцев тюрьмы. 19 февраля 1913 года они поочередно пообщались со следователем. Ну а дальше сработал старый расчет. 21 февраля Николай II обнародовал приуроченный к трехсотлетию династии манифест об амнистии, на основании чего 27 марта процесс благополучно прекратили…[68]
И вновь потекли будни ежедневной, подчас нудной и скучной просветительской работы. Костриков брался растолковать читателю самые разные проблемы – политические, экономические, культурные. Статьи по международным вопросам, как правило, подписывал псевдонимом Смирнов. Дань уважения А.М. Смирнову? Или перед нами оригинальная кировская анаграмма? Если поставить точку после «С» и дефис после «р», получим «С. мир-нов», «С. Мир[о]нов», прежний псевдоним Сергея Кострикова, от которого ему пришлось отказаться…
«Киров» фигурировал, когда рассматривались внутрироссийские темы. С помощью осеннего «натиска» Сергей Миронович установил, что цензура вполне допустит вольные обсуждения отношений рабочего класса с капиталом, думского парламентаризма, системы образования, в какой-то степени национальной политики царизма и положения крестьянства. Плюс обстановки за рубежом, конечно, не задевая сильно российский дипкорпус, и обширного культурного пласта: от литературных новинок до театральных премьер.
Из дела о клевете за опубликованную в «Тереке» статью «Простота нравов», 1913 г. [РГАСПИ]
Агитировал читателя Киров ненавязчиво. Вот, рассказал вроде бы о мелочи, о городских трущобах, где живут рабочие, о высокой квартирной плате за неуютные каморки. Кто в том виноват? Если конкретного виновника нет, то вывод напрашивался сам собой: нынешняя власть! В другой раз сообщил о высокой младенческой смертности. Опять же кто виноват? Власть! Потом сравнил число школ и пивных лавок, констатировав, что лавки преобладают и процветают, в отличие от школ. Почему? Власть потворствует! Или привел удручающие проценты грамотности по Петербургу. И всем, разумеется, ясно, что и тут власть недорабатывает.
Ну и зачем нам такая власть?
Буржуазии и думским партиям, её представлявшим (кадетам, октябристам), тоже доставалось от Мироныча. В серьезных статьях он клеймил, в фельетонах высмеивал «своеобразную мораль» неуёмного личного обогащения «жрецов капитализма» и лицемерное поведение депутатов – мнимых защитников русского народа (Милюковых, Гучковых, Пуришкевичей). А параллельно описывал политические нравы в державах победившего капитализма. В той же «стране свобод», Великобритании, или в молодой, быстро развивающейся Германской империи. Намек получался прозрачный: а там-то ненамного лучше, чем у нас. Выходит, и буржуазная демократия вовсе не панацея от всех бед…
Погружаясь в культурный материал, Киров скорее отдыхал душой, чем работал. Ведь он мог часами дискутировать о «бессмертном душеведе Достоевском», сопоставлять реалиста Максима Горького с символистом Леонидом Андреевым, зачитываться «высокохудожественной» поэзией Михаила Лермонтова, иронизировать над «умственной гимнастикой господ беллетристов», то есть декадентскими стихами Зинаиды Гиппиус, Саши Черного, Андрея Белого. Прекрасное знание русской и зарубежной классики позволяли ему интересно и доходчиво знакомить читателя с творчеством и Белинского, и Льва Толстого, и Шекспира, и Гёте. Благодаря Сергею Мироновичу «Терек» готовил целые юбилейные полосы, посвященные Пушкину, Салтыкову-Щедрину, Шевченко, печатал произведения Чехова, Куприна, уделял внимание национальной литературе, в частности наследию первого осетинского поэта Косты Хетагурова. А ещё Киров регулярно писал рецензии на спектакли местной и гастролирующих трупп, разбирал игру актеров, как прославленных на всю империю (Р.Л. Адельгейма, К.А. Варламова или В.Н. Давыдова), так и известных лишь владикавказской публике (Г. Суморокова).