Так рождаются легенды. В действительности Скрынников ввел Мироныча в редколлегию «Красной звезды», чтобы выправить её пробольшевистский крен. Военная секция, где партия эсеров постепенно возвратила себе лидерство, 26 июля признала, что «эта газета приняла чисто большевистское направление», и решила обратить внимание руководства совета на данную проблему. Руководство согласилось с тем, что проблема существует, и на другой день постановило: «Красное знамя» «должно строго придерживаться направления программы, выработанной всероссийским советом крестьянских, солдатских и рабочих депутатов», то есть умеренного курса. Исполнять волю совета поручили пяти «комиссарам», членам «редакционной комиссии» – двум эсерам (солдату Н.И. Факову и прапорщику А.С. Спиридонову), двум большевикам (Я.Л. Маркусу и Г.Н. Ильину) и Кирову, «который является фактически ответственным за каждый номер газеты».
Все понятно? Эсеры с большевиками спорят, а примиряющую их «золотую середину», созвучную не апрельским тезисам Ленина, а настроениям первого состава ВЦИК, находит наш герой. Причем практически без права на ошибку! И если эсеры не возражали против включения в «комиссию» третьего большевика, то, разумеется, потому, что знали: Киров, конечно, большевик, но не совсем…[85]
Процитируем Евдокию Полякову: «Мамия, Мария Платоновна и Ной среди рабочих пользовались необычайным доверием и любовью». Это о лидерах фракции большевиков супругах Орахелашвили и Буачидзе. Любопытно, что о Кирове – ни слова… Вообще-то мемуаристка в 1927 году не слишком расположена к «ныне секретарю Ленинградского Губкома ВКП(б)». Упоминает о нём вскользь: «почему-то не пришел»; «кооптировали»; «работал во Владикавказе давно», «уехал на съезд Советов»; «информировал большевиков о положении дел в Петрограде и о настроении по пути»… Ни одной примечательной истории, ни одной яркой характеристики. Даже Гамалей удостоился оценки: «Хитрый, как лиса». В отличие от Кирова, о котором нечего рассказать. Однако совсем не потому, что был незаметен. Просто все, что всплывало в памяти секретаря Владикавказского горкома РСДРП, оказывалось явно «неприличным» для истинного большевика-ленинца. А выдумывать «сказки» герои семнадцатого к десятой годовщине Великого Октября ещё не научились, вернее, не приучились. В итоге Полякова на удивление лаконична везде, где заходит речь о Мироныче.
Истинно по-большевистски вели себя супруги Орахелашвили и Буачидзе. О них есть что поведать. «Сильный работник» – об Орахелашвили. К нему «рабочие относились особенно бережно и чутко» – о его заместителе. Самуил Григорьевич Буачидзе, или товарищ Ной, – тоже грузинский большевик-подпольщик, соратник В.И. Ленина по женевской эмиграции, вернувшийся за вождем в Петроград и почти сразу откомандированный ЦК РСДРП(б) на Северный Кавказ, в Терскую область. В конце мая Ной приехал во Владикавказ и устроился учителем. В городской совет второго созыва (май – сентябрь) не попал. Либо не успел избраться, либо и не собирался, чтобы вести агитацию за большевиков в трудовых коллективах по-простому, по-свойски, без чинов и регалий. К тому же Буачидзе, не в пример Орахелашвили, прежде жил во Владикавказе, имел старых знакомых и лучше разбирался в местном колорите.
Конечно же, грузинский руководящий тандем появился в столице Терской области неслучайно. В регионе с начала века образовалась довольно обширная грузинская диаспора, в основном за счет революционно настроенных эмигрантов из Грузии, откуда власти их попросту выживали. В окружении Ленина понимали, какое это серьезное подспорье в борьбе за большевизацию края. Немудрено, что Буачидзе по возвращении из Швейцарии немедленно отправили во Владикавказ. Орахелашвили, ровесник Буачидзе и большевик с не меньшим стажем, опередил эмиссара Ильича всего на неделю-полторы. Однако нескольких дней вполне хватило, чтобы демобилизованный с Румынского фронта военврач завоевал безоговорочное доверие небольшого отряда владикавказских большевиков, которое не смог поколебать даже высокий «гость» из Петрограда.
Впрочем, в Орахелашвили признавали авторитетного лидера, но по-человечески больше полюбили Буачидзе. И по прошествии многих лет о нём вспоминали с неизменной теплотой. Те же Евдокия Полякова и Вазген Будагов. «Наш пламенный Ной»! Под его влиянием «владикавказская организация большевиков обрастала все новыми и новыми слоями сочувствующих». Именно он придумал и воплотил в жизнь план создания национального «филиала» большевистской фракции – осетинской партии «Кермен». Рычага, которым надеялись повернуть в сторону большевизма всех горцев Терека, а в идеале и всех казаков[86].
Похоже, Кирова тогда, летом семнадцатого, оба грузина скорее терпели, чем считали своим. Кто же откажется от одаренного оратора, трибуна, весьма популярного среди рабочих разных профессий? Протеже Скрынникова причисляет себя к большевикам? Ну и хорошо! Будем сотрудничать с ним по мере необходимости и… сохранять дистанцию.
Итак, большевизацию края дуэт собирался произвести, сделав ставку, что логично, на понятных им горцев. Агитировать в лоб жителей аулов бессмысленно. К ним требуется особый подход со стороны таких же, как они, горцев. Из всех обитателей Северного Кавказа грузины лучше знали характер и культуру осетинского народа. Из представителей осетин и задумали выточить «кулак», способный со временем изменить настроения всех терских народностей, а если повезет, то и казаков. «Кулаком» тем и стала партия «Кермен», названная в честь легендарного героя из крепостных крестьян Чермена, воевавшего против окрестных помещиков-феодалов. Имя Кермен звучало в дигорском диалекте, то есть в районе села Христиановского (ныне город Дигора), где возникла первая партийная ячейка. Располагалось оно примерно на полпути от Владикавказа и Назрани до Нальчика. Очень удобно для агитационной работы и среди осетин, и среди кабардинцев, балкарцев, ингушей и казаков Моздокской линии.
И.Д. и М.П. Орахелашвили, С.Г. Буачидзе и В.Г. Будагов. [Из книги «Владикавказ в Октябрьские дни», 1927 г.]
Советская историография утверждала, что Киров – один из основателей этой партии, официально учрежденной 1 октября 1917 года. Однако активисты движения в мемуарах либо многозначительно умалчивают о нём, либо ограничиваются кратким: «Поддерживал». Единственный, кто приписал ему некую роль в её создании, – Мамия Орахелашвили. Вроде бы среди владикавказских большевиков имелись противники коалиции с керменистами. Им не нравилась программа потенциального союзника. Уж очень она походила на эсеровскую. А Мироныч скептикам «ядовито» заметил: «Люди хотят бороться, хотят подвести крестьянские массы к борьбе за власть, а вы заглядываете им в бумажку, писанную неискушенной ещё рукой, и отталкиваете… Надо их приблизить к себе, надо повести рядом с собой, и в этой… борьбе они будут сбрасывать некоторые иллюзии, которые сейчас общей нашей борьбе не мешают».
На комитет речь произвела впечатление, и большинство высказалось «за руководящую помощь организации «Кермен». Роль Кирова в этом решении подтверждает М.Д. Ботоев, урядник 1‐го Осетинского конного полка, комиссар при Туземном корпусе, сочувствующий керменистам. Он припомнил такую фразу Сергея Мироновича: «Товарищи хотят повести за большевиками осетинскую бедноту. Давайте лучше поможем им!»
Задумаемся, с какой целью собирался комитет. Решить, содействовать становлению «Кермена» или нет? «Кермен» – детище Буачидзе. Товарищ Ной все лето работал среди дигорских осетин: выступал на собраниях и митингах, по возможности – финансировал. О степени влияния Самуила Григорьевича на осетинских радикалов можно судить по такой истории: тем же летом 1917 года в селе Христиановском возникла чисто большевистская группа «Фадесон» («Глашатай»). К сентябрю численность ячейки достигла двухсот человек. Оргкомитет керменистов предложил им объединиться, но те отказались. Тогда лидеры новой партии съездили во Владикавказ и привезли письмо от Буачидзе с соответствующей рекомендацией. И что же «Фадесон»? На экстренном собрании постановил: объединиться!
Зачем же грузинскому дуэту на «нашем комитете», то есть большевистском, образованном, заметим, в октябре 1917‐го, понадобилось обсуждать то, что давно уже сложилось? «Руководящая помощь» «Кермену» со стороны владикавказских большевиков шла полным ходом. Дело в том, что близилось переизбрание городской думы. Возникла идея сформировать единый блок большевиков и керменистов. И тут без санкции комитета точно не обойтись. Но если альянс с осетинскими «полуэсерами» не приветствует значительная часть партии, то на умы несогласных и колеблющихся надо как-то воздействовать, и воздействовать побыстрее, ибо дата выборов назначена на 3 декабря 1917 года.
Конечно же, Буачидзе и Орахелашвили позвали на помощь Кирова, большевика с особой позицией. Он единственный мог и смог одной яркой речью переубедить большую часть «оппозиции», после чего комитет проголосовал за включение в большевистский кандидатский список осетин-керменистов. Тактика оправдала себя. Из сорока пяти претендентов гласными думы стали тридцать восемь[87]. Правда, Кирова искать среди них не стоит. От возможности работать в муниципалитете в составе большевистской фракции он вновь уклонился…
6. Политинформатор, политпредставитель
«Терские ведомости». 1917 год. № 9 от 13 мая. Из заметки «В Совете рабочих депутатов»: «11 мая… с большим вниманием собранием были заслушаны доклады Скрынникова и Кирова об истории возникновения советов рабочих депутатов с 13‐X 1905 г. до наших дней и о задачах этих советов в настоящий момент». Вопрос: кто какой доклад читал? Из контекста заметки следует, что Кирову достались «задачи… в настоящий момент». Однако логика подсказывает, что об этом должен говорить лидер, председатель, то есть Скрынников. Вот и Полякова признавалась, что пункт в повестке дня «о задачах Совета Раб. Депутатов в настоящий момент… несмотря на шумные дебаты, вылился в очень расплывчатую резолюцию (меньшевистскую)».