Если бы основной доклад делал Киров от имени большевиков, это означало одно из двух: или «бой» он проиграл (хорош агитатор!), или предал свою фракцию. Если Скрынников, то все встает на свои места. Лидер меньшевиков предложил задачи, соответствующие их программе, которые общее собрание с преобладанием меньшевиков и одобрило. Кирову оставалось выступить в роли лектора, осветив знакомую ему тему – историю советов с 1905 года, начиная от Петербургского. Странно, что не от Иваново-Вознесенского…
Впоследствии политинформация об актуальных событиях войдет в круг постоянных обязанностей нашего героя. 22 июля он доложил коллегам «о петроградских событиях». Нет, Мироныч разбирал не драматические июльские дни 3—5-го числа, а очередной министерский кризис – отставку кабинета Г.Е. Львова 7 июля и долгие переговоры о формировании новой коалиции: «Вход в состав министерства социалистов не понравился буржуазии, и она выходит из состава министерства. Буржуазия способствовала анархии и разрушению экономической жизни в стране и явно направляла революцию к анархии.
Буржуазия учитывала, что если теперь она не успеет захватить в свои руки власть, то власть эта уйдет к демократии. Поэтому ими и был предпринят шаг ухода из министерства, перед чем спасовал министр Керенский…»[88]
Очевидно, что сообщение исполнено не с большевистских позиций. Осуждаются кадеты (буржуазия) и эсеры (Керенский), а главным спасителем России видится (социал-)демократия. Оттенки, различия внутри несущественны, ибо Киров считает так же, как и Скрынников: залог успеха революции – единство меньшевиков и большевиков. Настоящие, «твердокаменные» большевики, однако, думали по-другому. Положить конец войне – вот лозунг дня. Если меньшевики с ними – прекрасно. Если против – дороги расходятся…
Скрынников отчаянно пытался не допустить раскола. Во Владикавказе 20–22 июля он провел областную конференцию РСДРП, которая инициировала «съезд всех социал-демократических организаций Северного Кавказа». На собрание, открывшееся в Пятигорске вечером 4 августа, приехали двадцать четыре делегата из пяти областей – Черноморской, Ставропольской, Кубанской, Терской и Дагестанской (14 меньшевиков, 9 большевиков, 1 интернационалист). На нём вопрос об объединении являлся центральным. Но напрасно Николай Павлович внушал оппонентам, что «спасение – в единении партии, иначе полный развал», что разногласия меньшевиков и большевиков не так «глубоки, чтобы невозможно было организационное единство двух фракций», что «рядовые члены партии настойчиво требуют от вождей прекращения фракционной вражды», что и «в отношении способов ликвидации войны тоже нет непримиримых различий». Утром 6 августа делегации от четырех большевистских комитетов (Грозного, Екатеринодара, Ставрополя и Новороссийска) заявили, что «непременное условие объединения» – разрыв «с так называемым революционным оборончеством», а раз большинство собрания этого не приемлет, то они покидают съезд.
А где же Киров? Он-то имел шансы повлиять на «товарищей». Почему промолчал? Оказывается, Сергей Миронович на съезде… отсутствовал! В Пятигорске Скрынникова сопровождали И.Д. Орахелашвили и Я.Л. Маркус. Киров, как мы уже видели, с осетинским другом Гатуевым явился на горско-казачий съезд во владикавказский Атаманский дворец. Там 5 августа собрались ингуши, чеченцы, казаки, чтобы урегулировать межнациональный конфликт, прекратить грабежи и разбои. В первый день на трибуну поднималось «до сорока ораторов», но был ли среди них Мироныч?..
Обстановка напоминала предгрозовую. Накануне войсковой круг Терского войска, обсудив события на германском фронте, наделил атамана М.И. Караулова чрезвычайными полномочиями для «охранения государственного порядка в пределах войсковой территории» и ходатайствовал «перед Временным правительством об установлении… для вполне изобличенных судом изменников, предателей отечества» смертной казни. Понятно, что казаки использовали крах июньского наступления на немцев как предлог для объявления чрезвычайных мер в случае провала посреднической миссии областной власти и начала полномасштабной войны с горцами.
Вечером 5 августа Киров в Ольгинской гимназии произнес речь на заседании Владикавказского совета. В повестке дня стояло обсуждение «похода» буржуазии против советов. Но нашего героя волновало другое. Не судьба советов, а чем закончится горско-казачий съезд: «В России ползет то, что называется реакцией. Судьба революции поставлена ребром. Или она утонет в этой реакции или покажет всему миру свои лозунги… Казаки говорят об отсутствии власти и требуют введения смертной казни, полного подчинения их атаману… Они хотят чуть ли не диктаторства. С этим всем нужно бороться. Нужно, строго и определенно учтя свои силы, вести борьбу против наступающей реакции, ибо свобода, равенство и братство всегда могут ускользнуть».
Из всего этого очевидно, почему Мироныч остался во Владикавказе, а не поехал в Пятигорск убеждать пять-шесть радикально настроенных большевиков из Грозного, Ставрополя, Екатеринодара и Новороссийска сохранить социал-демократическое единство… Что важнее: предотвращение внутрипартийного размежевания или межнациональной войны?
Областной исполком, членом которого являлся и Киров, решал, что делать с конфликтом казаков и «туземного населения» 26 июля 1917 года. Решал на расширенном заседании, пригласив депутатов «краевого Кавказского съезда», Владикавказского совета, лидеров Союза горцев и казачьей старшины. Собрание постановило «созвать объединенный съезд горцев, казаков и иногородних на 5 августа». Впрочем, оптимизма вердикт не вселял. Если на областном исполкоме чаще обменивались взаимными претензиями, а не искали меры к взаимному примирению, то не пройдет ли по тому же сценарию и соединенный съезд?
Не уверенный в позитивном финале форума, Скрынников 3 августа приехал в Пятигорск без Кирова, которого оставил во Владикавказе «присмотреть» за «дебатами» казаков с горцами. «Дебаты» закончились формированием смешанной комиссии, а та 6-го числа выработала перечень шагов, должных нормализовать ситуацию на линии противостояния. Угроза военной эскалации пошла на спад, а окончательно все успокоилось 8 августа, когда съезд одобрил программу умиротворения. Теперь наш герой мог покинуть Владикавказ, и он город покинул, отправившись… нет, не в Пятигорск, а в Москву[89].
7. Москва, август семнадцатого
Киров спешил в Первопрестольную в качестве делегата от Владикавказского совета рабочих и солдатских депутатов на знаменитое Государственное совещание. Областной исполком откомандировал туда своего эмиссара В.В. Альшанского, журналиста, осенью 1911 года спасавшего «Терек» от краха. Аналогично поступили городская дума, кооператоры. Совет, естественно, пожелал направить на мероприятие всероссийского масштаба собственного участника.
К сожалению, о данной поездке Сергея Мироновича известно мало. Кое-что можно почерпнуть из воспоминаний Дзахо Гатуева. Плюс газетная заметка в «Терских ведомостях», сообщающая, что 2 сентября 1917 года «в клубе солдат и рабочих» (угол улиц Лорис-Меликовской и Воронцовской) «с обширным докладом о московском совещании и Петроградских событиях» выступил «делегированный на это совещание» товарищ Киров. Кстати, в опубликованных в 1930 году списках участников форума, далеко не полных, он не значится.
Согласно Гатуеву, из Владикавказа в августе 1917 года они выехали вдвоем. Причем Киров – в Петроград, а не в Москву, а в Москве Мироныч остановился всего на два или три дня, чтобы по гостевому пропуску заглянуть в Большой театр на… то самое Государственное совещание. И пропуск ему якобы выписали по рекомендации атамана М.А. Караулова. Правда, мемуарист называет совещание «предпарламентом», явно путая его с тем, что собралось в Петрограде в октябре 1917 года.
Судя по всему, Гатуев спустя почти двадцать лет в чем-то ошибся. Государственное совещание в Большом театре Москвы проходило с 12 по 15 августа. Киров – делегат и должен присутствовать на нём. Гостевой пропуск для прохода в театр ему не нужен. Но вот что интересно. В здании университета на Моховой, в Большой Богословской аудитории (ныне знаменитой аудитории 232, или Большой Академической, на журфаке), с 8 по 10 августа 1917 года собиралось «совещание общественных деятелей». Вторая сессия этого совещания пройдет в кинотеатре «Арс» на Тверской улице с 12 по 14 октября того же года. Его-то москвичи в шутку и будут называть «предпарламентом», по аналогии с тем, что в те же дни (с 7 по 25 октября) работал в Петрограде (Временный совет Российской республики, или Всероссийский демократический совет).
А чтобы попасть в особняк на Моховой и увидеть или послушать знаменитостей того времени, как раз и требовался гостевой пропуск. Совещание отличалось «большой людностью», от трехсот до четырехсот человек. Депутаты Госдумы во главе с М.В. Родзянко, «целый ряд профессоров», именитые адвокаты и промышленники. Например, П.П. Рябушинский и С.Н. Третьяков. Кроме того, экс-министры кадеты П.Н. Милюков, А.И. Шингарев, А.И. Коновалов, а также генералы М.В. Алексеев, А.А. Брусилов, А.М. Каледин, Н.Н. Юденич.
Как писали газеты, «совещание – строго закрытое. Доступ… только по приглашениям. Билеты тщательно контролируются. По пути в аудиторию – четыре или пять контролей». Пресса отсутствует. Сюда, похоже, и проник наш герой в самый день приезда в Москву, прежде отыскав М.А. Караулова, чтобы тот черкнул «записку в какой-то оргкомитет» с рекомендацией снабдить «предъявителя сего» пропуском «на заседание предпарламента».
Впечатление от столь представительного мероприятия Киров обрисовал лаконично: «Смешно!» Верно, это о первой половине дня 8 августа, когда «длинный ряд речей» сулил «спасение единства России» при создании «сильной и национальной власти», а георгиевские кавалеры торжественно «поклялись умереть за спасение России и её свободы». На других заседаниях наблюдалось меньше пафоса: тем же вечером, с девяти часов, обсуждали «состояние нашей армии», 9 августа – экономику и финансы, 10 августа – «расстройство железнодорожного транспорта».