Опять же по Гатуеву, Мироныч «уехал в Петроград, переночевав в Москве одну лишнюю ночь», а «возвращался… из Петрограда в разгар корниловского мятежа»[90]. Иными словами, в Москве пробыл с 8‐го по 10‐е, а вернулся после 27 августа 1917 года. А как же участие в Государственном совещании?
Очевидно, что отлучка Кирова на берега Невы длилась сутки-двое, но никак не две с лишним недели. К 12 августу он снова оказался в Москве и по мандату, данному Владикавказским советом, посещал Большой театр. Устраивался в ложах или партере, слышал и Керенского, и Корнилова, а ещё познакомился со многими московскими революционерами-большевиками, в частности с Н.И. Мураловым, ставшим вскоре заместителем председателя Московского Совета солдатских депутатов.
Это вытекает из свидетельства того же Гатуева, вспоминавшего, как «в разгар мятежа» Сергей Миронович проездом из Петрограда позвонил ему с вокзала и отправил в Моссовет просить срочно дать телеграмму во Владикавказ, в ЦК Союза объединенных горцев. Членам комитета надлежало через своих людей в Петрограде сформировать делегацию для встречи и агитации солдат верной Корнилову «Дикой дивизии».
В Моссовете в четыре часа дня Гатуева «ждал… громадный и большерукий Муралов», который едва ли бы встретился с неизвестным осетином, если бы не знал лично Кирова. Гатуев и по прошествии многих лет не сомневался, что его визит по поручению Мироныча предрешил крах Корнилова. Мол, Муралов телеграфировал горцам. Те составили делегацию, которая и убедила «полки дивизии воздержаться от участия в авантюре».
Плакат: ораторы, выступавшие на Государственном совещании, 1917 г. [Из открытых источников]
Возможно, Муралов и телеграфировал во Владикавказ. Только о том, как надо поступить и кого лучше привлечь для агитации нижних чинов «Дикой дивизии», горцы прекрасно понимали и без подсказки Кирова, Гатуева и Муралова. В Петрограде находился Всероссийский мусульманский совет, члены которого первый раз попытались связаться с солдатами, уроженцами Кавказа, на станции Вырица уже днем 28 августа.
Похоже, Гатуев просто не подозревал, что Мироныч из Питера в Москву давно возвратился, почему и воспринял звонок друга с вокзала как звонок, сделанный проездом. Между тем Киров в тот день, судя по всему, 27 августа, Москву не «проезжал», а покидал по заранее купленному билету. Потому и не успевал сам сбегать в Моссовет к Муралову.
Кстати, единственный «скорый» из Петрограда (№ 5Р) на Минеральные Воды и Владикавказ прибывал на Курский вокзал в 9.30 утра, отправлялся с Курского вокзала в 9.55 утра. Не на него ли так спешил наш герой ранним утром, когда по дороге на вокзал или уже на платформе узнал от кого-то об «измене» главкома Корнилова?[91]
И ещё о пребывании Кирова в Москве в августе семнадцатого. Мы же помним, кто проживал в доме на углу Сретенки и Рыбникова переулка. Нет, утверждать наверняка, что они виделись в августе семнадцатого, нельзя. И все же… Надежда Германовна место жительства не меняла. Наоборот, открыла стоматологический кабинет. Недаром в Томске училась на медицинских курсах. С 1914 года справочный альманах «Вся Москва» неизменно указывал её домашний адрес, профессию, а с 1915 года и телефон – 426-66. Так что Кирову ничто не мешало позвонить и записаться на приём…
Тем более что муж И.Ф. Серебренников по-прежнему находился во Владикавказе. Правда, с 1913 года он не занимал должность секретаря городской управы. Временно. Вернулся на пост не позднее весны 1917 года. Трижды – 23 апреля, на выборах 30 июля и 3 декабря – Иван Федорович выдвигался в гласные Владикавказской думы, и, что примечательно, от партии социалистов-революционеров, эсеров…[92]
8. Вся власть Советам и… большевикам!
Владикавказский совет переизбрал председателя и членов исполкома от рабочей секции 16 сентября. Заседали в зале офицерского Апшеронского собрания (в штабе 21-й пехотной дивизии, на пересечении Александровского проспекта с Московской улицей), куда перебрались в конце августа из Ольгинской гимназии. На пост лидера предлагалось пять кандидатов, в том числе и Киров. Впрочем, все, кроме Скрынникова, взяли самоотвод, и Николай Павлович вновь возглавил совдеп, хотя и ненадолго.
Чем дальше, тем все яснее становилось, что РСДРП обречена на раскол. Ожидания «предпосылок для прекращения войны интернациональными усилиями», то есть революций, возносящих к власти социал-демократов во всех ведущих воюющих империях (британской, французской, германской, австро-венгерской), не могли восприниматься всерьез ни рабочими, ни тем более солдатами. Им был непонятен догматизм меньшевиков, мечтавших заключить справедливый всеобщий мир без аннексий и контрибуций с идейными «братьями» из других государств. А пока правят Англией, Францией, Германией и Австро-Венгрией не социал-демократы, «нужно защищать страну». Большевики агитировали за другое – фактически за сепаратный мир с кайзером.
Поначалу на них смотрели как на умалишенных. Прошло полгода. Граждане новой России пережили одно за другим несколько разочарований – в кадетах, еще в апреле грезивших о победе над Германией, в эсерах и меньшевиках, испугавшихся в июле принять ответственность за страну, в генералитете, устроившем в августе бесславный военный мятеж… На фоне этих неумех большевики перестали казаться невменяемыми экстремистами или «немецкими шпионами». Их обещание немедленно прекратить войну выглядело все более притягательным. А в спину им дышали анархисты…
В сентябре большевики завоевали большинство в Моссовете и Петросовете. Во Владикавказе перевыборы в том же месяце дали паритет, что и отразил расклад сил в «рабочей» квоте исполкома: пять меньшевиков, считая Скрынникова, и пять большевиков: Киров, супруги Орахелашвили, Самуил Буачидзе и студент-журналист Георгий Ильин. Нашего героя и военврача делегировала в совдеп социал-демократическая партия, Мариам Орахелашвили и Ильина – профсоюз домашней прислуги, а Буачидзе – профсоюз металлистов. Численный рост большевиков побуждал терявших популярность меньшевиков смыкаться с военной секцией, где пока ещё доминировали идеологически более близкие эсеры. Но это пока, а что будет после перевыборов в декабре?
В общем, единомышленников Скрынникова статус оппозиции не устраивал, и они вознамерились в союзе с солдатами-эсерами помешать фракции Орахелашвили овладеть Владикавказским советом. Николай Павлович понимал, к чему все клонится – к распаду горкома РСДРП на две самостоятельные социал-демократические организации. Удрученный тем, что ничего с этим поделать не может, он махнул на все рукой, объявил, что берет отпуск, и уехал… в Москву делегатом седьмого съезда Всероссийского союза городов (14–17 октября). Самоустранение Скрынникова послужило для новой коалиции сигналом для атаки.
На заседании 30 сентября 1917 года совет возложил обязанности председателя на главу военной секции – эсера Гамсахурдию. Ивана Орахелашвили тут же откомандировали «за покупкой автомобильных шин в Тифлис», а Самуила Буачидзе послали отстаивать интересы совета в местном комитете Союза городов. Через три дня инициаторы опомнились и заменили Буачидзе супругой большевистского вожака. Но было поздно. Похоже, меньшевистские интриги переполнили чашу терпения большевиков, и вечером 12 октября, после возвращения доктора Орахелашвили из Грузии, в клубе чиновников на общем собрании социал-демократической группы набиравшая авторитет фракция постановила отношения с меньшевиками разорвать[93].
Каково участие в расколе Кирова? Едва ли существенное. Наш герой переживал провал попыток сохранить партийное единство не меньше Скрынникова. И если Буачидзе 3 октября на дебатах по продовольственному вопросу перешел на обвинения правительства в том, что оно «сознательно ведет страну к гибели, продолжая войну», то Киров просто накинулся на члена продовольственного комитета. Тот проинформировал совдеп, что продовольственная «управа намерена сложить с себя полномочия и передать их в советы», ибо не в силах справиться с «продовольственной разрухой».
«Служащие продовольственного комитета заявляют о злоупотреблениях у себя, когда комитет пожелал уйти. Вспомнили о совете солдатских и рабочих депутатов только тогда, когда нужно произвести выборы, а в другое время комитет о совете не вспоминал! Такой комитет своему назначению совершенно не соответствует…»
Мироныч, судя по всему, не вникал в суть дискуссии. Обсуждали ведь не злоупотребления, а отсутствие у «сельского населения» доверия к продкомитетам, городскому и областному, бездеятельность, плохой контроль за ними со стороны «демократических организаций», в том числе и советов. «Крестьяне хлеба не дают»! «Мануфактуры нет» для обмена! А курс денег «низкий»! «Бумажки»! Что делать?.. Кое-кто предлагал «в комитетах… заменить людей». Вот тут задумавшийся о чем-то Киров и «подключился»…
В исполкоме совета состояние Сергея Мироновича заметили. Оппоненты большевиков в преддверии главных баталий с Орахелашвили и Буачидзе решили его на всякий случай нейтрализовать. Поступили очень просто: 5 октября военная секция, то есть эсеры, предложили рабочей секции делегировать на Второй всероссийский съезд Советов двух товарищей – Гамсахурдию и Кирова. Гамсахурдию, главу военной секции, в итоге не отпустили. А за нашего героя проголосовали единодушно. Конечно, пусть едет! Пусть посмотрит, что там, в Питере, происходит, и по возвращении обо всем честно расскажет!
Любопытно, что делегатом Кирова выдвинули не только во Владикавказе, но и в Нальчике, где совет контролировали эсеры во главе с П.Ф. Карпинским, хорошо знавшим солдата Гамсахурдию. Похоже, преемник Скрынникова на посту советского председателя подстраховался, снабдил Мироныча двумя мандатами, чтобы тот точно попал в революционный Петроград и не мог в кульминационный момент помочь грузинскому тандему своим ораторским талантом