[94].
Накануне отъезда, 14 октября, Сергей Миронович присутствовал в совете, слушал доклад секретаря областного исполкома, члена совета, солдата-артиллериста Г.А. Печерского о введении смертной казни «для уличенных в разбое». Совет осудил вердикт особого совещания трех властных структур Терской области – ЦК Союза объединенных горцев, войскового правлении терских казаков и областного исполкома. Киров тоже брал слово. И вот что примечательно. Панацеей от грабежей и нападений абреков он тогда считал вовсе не укрепление советской власти: «Что сделано за восемь месяцев революции в области? Не могут до сих пор ввести земства! Восемь месяцев льется кровь и до сих пор не удосужились декларировать закон о земстве в области. Пусть будет несовершенно, пусть так, но пусть будет положено начало самоуправлению, пусть дадут выход народным силам…»
К сожалению, ничего определенного, кроме того, что Киров был делегатом съезда от советов Владикавказа и Нальчика, о его поездке в Петроград в октябре 1917 года неизвестно. Сам съезд длился две ночи – с 25 на 26 и с 26 на 27 октября. В стенограмме не зафиксировано ни выступление с трибуны, ни реплики с места Кирова. И в докладе, прочитанном на заседании родного совета 4 ноября, о себе и своих действиях в Петрограде он не упомянул ни разу.
Зато сохранилась анкета, заполненная делегатом большевистской фракции Владикавказского совета. Она не подписана, но ясно, что автор – Киров. Из интересного: «Влияние Совета довольно велико» среди владикавказских железнодорожников и служащих почты. Но среди крестьян области «влияния Совета нет». О политическом раскладе в совете: «До выборов господствовали меньшевики. В последнее время соотношение сил изменилось, большинство относительное большевиков». И самый примечательный ответ об отношении Владикавказского совета к вопросу о власти. Киров выбрал не популярный среди большевиков лозунг «Вся власть Советам!», а «Вся власть демократии!».
Что ж, попробуем реконструировать то, что с ним происходило в те судьбоносные два-три дня, по крайней мере в Смольном. Когда бы он ни приехал в Петроград, где бы ни поселился, ему все равно надлежало прийти в Смольный институт. Здесь делегаты регистрировались и записывались во фракции. Здесь же располагались Петросовет и ВРК – Военно-революционный комитет, орган при Петросовете, которому подчинялись полковые комитеты практически всего столичного гарнизона.
К полудню 24 октября секретариат съезда насчитал четыреста одного делегата, в том числе и Кирова (номер его личной анкеты 384‐й). Похоже, в Смольный Сергей Миронович пришел утром того же дня. И конечно, атмосфера, царившая в институте, захватила его. «В коридорах… много солдат, матросов. Есть офицеры… В многочисленных комнатах… происходят заседания». Заседают ВРК, комиссии Петросовета, делегаты съезда, «представители фронта». Для «фронтовиков» специально «отведен 3‐й этаж». Настроение большинства – «большевистское и твердое»: будут голосовать за программу большевиков. В восемь вечера экстренно собираются депутаты Петросовета. «Зал… переполнен», а кворума нет. Места заняли в основном делегаты съезда и солдаты – посланцы от полков гарнизона. А большинство депутатов совета «заняты… организационной работой». Троцкий берет слово, чтобы проинформировать собравшихся о событиях последних суток и ответить на все вопросы…
25 октября. Утром к парадному подъезду подкатывают зенитные орудия. Во дворе замирают несколько броневиков. Патрули вокруг и караулы внутри института усиливаются. За ночь ВРК взял под контроль почти все ключевые объекты – вокзалы, почту, телеграф, телефонную станцию, госбанк… В половине третьего дня созывается ещё одно экстренное заседание Петросовета. На нём также много делегатов съезда, и наверняка наш герой, среди них. На трибуну вслед за Троцким поднимается Ленин и произносит свое знаменитое: «Товарищи, рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!» Затем кратко останавливается на «очередных задачах» нового правительства, «советского правительства»: «ликвидация войны», «уничтожение помещичьей собственности», «рабочий контроль над производством». И главное: «Мы научились работать дружно»…
Как Ильич ошибался!! Вечером, около одиннадцати, открылся II съезд Советов, и чуть ли не сразу ведущие социалистические фракции – правых эсеров, меньшевиков, бундовцев и, наконец, меньшевиков-интернационалистов во главе с самим Мартовым – форум покинули. Причина – «захват власти Петросоветом», то есть большевиками. Это – незаконно. России грозит «междоусобица». Нужно провести «переговоры с временным правительством об образовании власти, опирающейся на все слои демократии».
Можно представить, какое впечатление на Кирова произвел демарш «демократов», в способность которых к единению он так верил вместе со Скрынниковым… В трудную минуту, когда требовалось отринуть догматизм и адекватно отреагировать на ситуацию, лидеры меньшевиков в который раз свои узкопартийные принципы поставили выше интересов страны. Ленин призвал всех к «дружной работе»! А они заботились все об одном: лишь бы процедуру соблюсти, лишь бы законность не нарушить. А Россия пусть рушится в безвластии и анархии. Возможно, вождь большевиков и выглядел радикалом, каких ещё поискать, однако с такими «революционерами», как Дан, Гоц, Хинчук и даже Мартов, точно никакой «каши» не сваришь…
Что ж, командировка в Петроград избавила Мироныча от иллюзий и помогла преодолеть кризис, вызванный расколом Владикавказского горкома РСДРП. Он увидел, что большевики – партия дела. Советы с большевиками покончат с болтовней и начнут дело претворять в жизнь. Те же принятые на съезде декреты – о мире и земле, за которые проголосовал и Киров. Следовательно, отныне ему, Кирову, надо не сожалеть об утраченном единстве социал-демократии, а приобщать наиболее вменяемых меньшевиков, таких как Скрынников, к реализации «твердой программы действий», провозглашенной на съезде большевиками. Как видим, наш герой вновь «откорректировал» в соответствии с новой реальностью свое политическое «вероисповедание»…
Он вернулся во Владикавказ воодушевленным и таким выступал на заседании городского совета 4 ноября 1917 года. Дзахо Гатуев вспоминал об этом моменте:
«Мироныч был так убедителен и неопровержим, так страстен и увлекателен, что даже небольшевистский совет приветствовал и восстание, и переворот… Я, давно знавший Мироныча… обомлел от неожиданности, когда Мироныч начал свою речь. Я забыл о репортерских обязанностях и слушал. И аплодировал ему, хотя не соглашался с ним, ещё не понимал и не принимал переворота» [95].
Да, выступал в тот день перед депутатами прежний Киров – уверенный в себе оптимист. Но, увы, его зажигательная речь спасти положение не могла: раскол горкома РСДРП зашел уже слишком далеко и превратил родной совет в парализованный властный орган.
9. Киров и Караулов
Хроника «падения» Владикавказского совдепа такова:
17 октября. Дискуссия в совете о том, чью позицию должен выражать депутат в других инстанциях – личную или большинства – закончилась поражением большевиков: 31 голос за то, что без «специального наказа» делегат свободен в своих действиях, 29 – против.
19 октября. Военная секция потребовала переизбрания исполкома совета, предлагая секционные квоты (по десять от каждой) дополнить квотами для партий меньшинства (по два мандата на каждую).
20 октября. Рабочая секция выдвинула свою десятку, включая восемь большевиков, в том числе Кирова.
21 октября. На общем заседании военная секция предложила дать в исполкоме по два места меньшевикам и эсерам (всего четыре). Большинство из девяноста депутатов отвергли идею. В исполком избрали двадцать человек. Доминирующая фракция – большевики, но без уверенного большинства.
27 октября. Вместо Гамсахурдии выбрали нового временного председателя И.И. Элердова, меньшевика-интернационалиста, фигуру компромиссную, свидетельствующую о неустойчивости возникшего равновесия двух группировок – большевистской и меньшевистско-эсеровской[96]. Понятно, что в подобных обстоятельствах вести решительную политику не представлялось возможным. Обе фракции опасались ненароком нарушить баланс и потому избегали любых рискованных акций.
М.А. Караулов.
[Из открытых источников]
Самое скверное: Владикавказский горком РСДРП распался на два комитета и перенес раскол в стены совета на фоне нараставшего день ото дня конфликта двух основных групп населения области – горцев и казаков. Обстановка срочно требовала кого-то, способного взять на себя миссию посредника, достаточно авторитетного, чтобы урегулировать проклятую земельную проблему. Ни ЦК Союза объединенных горцев, ни войсковое правление Терского казачьего войска на роль миротворцев не годились. Оставались Владикавказский совет рабочих и солдатских депутатов да войсковой атаман Михаил Александрович Караулов.
Совет держал свой экзамен 28 октября. Напомню, все ещё в отсутствие Кирова. Делегация казаков Сунженской линии обратилась к народным депутатам за помощью «в борьбе с постоянными грабежами ингушей». Председательствовал в тот день Орахелашвили. Однако его ответ станичников не удовлетворил: мол, мы поручим исполкому расшевелить военного комиссара области, тот «даст знать» краевому совету; далее нужно «наметить широкий план», «обсудить… что для нас приемлемо, что нет» и т. д. А что ещё мог сказать большевистский лидер, памятуя о том хрупком равновесии сил, возникшем во Владикавказском совете после развала городской социал-демократической организации? Иван Дмитриевич, судя по всему, сомневался, что резолюция о согласии совета выступить арбитром наберет необходимое большинство. Так что главный в области совдеп от трудной задачи уклонился. А больше мирить враждующие народы было некому. И между ними вспыхнула война.