Первая полоса газеты «Освобождение труда» от 1 июля 1918 г. с обращением С.М. Кирова. [ГМИСПб]
В том же номере газеты под рубрикой «Партийная жизнь» обнародовали список десяти членов ЦОБ, включая Кирова. В общем, центр со своей стороны предпринял все, чтобы облегчить владикавказскому большевику исполнение порученной ему непростой миссии.
Увы, все оказалось напрасным. Первые два заседания V съезда прошли 4 и 5 июля, оба раза – вечером. Успел Киров за эти полтора дня очертить круг подходящих кандидатур и начать с ними «переговоры»? Мы не знаем. А днем 6 июля левые эсеры убили посла Германии Мирбаха и подняли военный мятеж, потерпевший к вечеру 7 июля полное фиаско.
Делегаты V съезда Советов у Большого театра, 5 июля 1918 г. [РГАСПИ]
Да, ленинский Совнарком устоял, однако партнера по коалиции потерял. Замену следовало произвести тотчас. Только она отсутствовала. Ведь РСДРП левых интернационалистов ещё не сформировалась, и ей все ещё требовалось время для превращения в полноценную партию – союзника РКП(б). Похоже, глава Советской России переоценил здравомыслие оппонентов из ЦК ПЛСР. Он не считал их авантюристами и готовился к жесткой «парламентской» борьбе с ними в рамках ВЦИК и коллегий наркоматов, думая выиграть месяц-другой для завершения известной политической комбинации. И ошибся. Руководство радикальной крестьянской партии все же рискнуло пойти ва-банк.
В итоге проиграли все. Ряды левых эсеров быстро сократились в разы, коммунистов, наоборот, возросли и существенно. У левых интернационалистов наблюдалась стагнация. Массового притока в новую партию так и не случилось. События 6 июля 1918 года убедили многих рядовых социалистов в том, что нормальная легальная оппозиция с советской властью, видимо, несовместима, а потому они предпочитали поскорее примкнуть к победителю. К сожалению, идею коалиционного правительства левые эсеры напрочь дискредитировали. От неё отвернулось большинство, считая отныне панацеей от всех бед, нахлынувших на пролетарскую республику, не партийный диалог, а партийную диктатуру и полный контроль большевиков над Совнаркомом. Но и ответственность за всё большевики с июля 1918 года несли также полную…
Понятно, что после мятежа левых эсеров интерес Ленина к левым интернационалистам пропал. Они теперь занимались партийным строительством самостоятельно, без помощи «центра», а значит, и Кирова. Как свидетельствуют протоколы Центрального Оргбюро, Сергей Миронович более на заседаниях инициативной группы не появлялся. Ни 9 июля, когда та собралась вновь, ни затем 12 июля, ни в иные дни. С газетой «Освобождение труда» (второй номер вышел 15 июля) он тоже перестал сотрудничать[135]. Пока Кремль нуждался в союзной партии, Киров работал над её созданием. Когда там сочли, что в этом более нет смысла, содействие левым интернационалистам с его стороны прекратилось.
Примечательно, что в автобиографии о поездке в Москву летом 1918 года Киров даже не обмолвился, зато гостевой билет «для входа на заседания 5‐го Всероссийского Съезда Советов Рабоч[е]. Солд[атских]., Крестьян[ских]. и Казачьих депутатов» сохранил[136]. Явно не на память о самом форуме, утвердившем первую советскую Конституцию. Скорее о первом поручении Владимира Ильича, поручении весьма деликатного свойства, которое по объективным причинам реализовано не было.
3. Во временном отъезде
Заместитель Сталина в наркомнаце Станислав Пестковский, живший по соседству с владикавказской группой, 8 августа 1918 года отважился наконец поинтересоваться, на каком основании товарищам «предоставлена комната» и в каком отделе наркомата они служат. Ответ ввиду отсутствия главного лица – Кирова – дал А.Л. Мамиконов. Он прямо сослался на распоряжение Сталина, а для получения «более подробных разъяснений» попросил дождаться возвращения Сергея Мироновича, бывшего «во временном отъезде». Где именно, не уточнялось[137]. По слухам, «в Петрограде на съезде меньшевиков». С какой целью, неизвестно.
Эту отлучку окутывал флер таинственности. Смутные намеки о вояже в Петроград определенно исходили от товарищей, приехавших с Кировым в Москву. Кто поручил? На каком съезде? Многие, в том числе и близко знавшие Мироныча, подвоха не почувствовали и годы спустя, как тот же Ю.П. Бутягин, искренне возмущались тем, что наш герой «в августе 18 года» в Северной столице посещал меньшевистское мероприятие[138].
В действительности Киров уехал не на север, а на юг, и, скорее всего, вопреки ленинским указаниям. Отсюда и потребность в петроградской версии, чтобы успокоить Ильича. Мол, Киров в Питере налаживает диалог, вербует из меньшевиков новых сторонников для левых интернационалистов Линдова…
И что заставило его рвануть домой, во Владикавказ? Еще 27 июня за час до полуночи в Москве приняли срочную телеграмму для Кирова от секретаря Терского совнаркома А.П. Ратнера. Она извещала о гибели 20 июня Буачидзе, о волнениях среди казачества и полной «решимости бороться до последнего» за советскую власть на Тереке. Заканчивалось послание призывом: «Ваше присутствие здесь крайне необходимо. Выезд телеграфируйте»[139].
Понятно, что до середины июля покинуть Москву было нельзя – поручение Ленина… Но после мятежа левых эсеров такая возможность появилась, и Сергей Миронович ею воспользовался. Под предлогом сопровождения во Владикавказ собранных командой Оскара Лещинского военных транспортов он возглавил первый эшелон. Второй вел Абрам Вологодский. Всего они везли тридцать тысяч винтовок, двадцать четыре тысячи снарядов, двадцать пять тысяч комплектов обмундирования, двести пулеметов, сорок револьверов, три миллиона сто тысяч патронов и шесть автомашин (две легковые и четыре грузовые). Вечером 18 июля с Павелецкого вокзала двинулись в путь, 21‐го добрались до Царицына[140]. Дальше железная дорога не функционировала. Армия Деникина 25 июня овладела станцией Торговой (Сальск), а 14 июля ключевым узловым пунктом – Тихорецкой.
Ко времени прибытия Кирова в Царицын обстановка на Северном Кавказе изменилась весьма сильно. Наступление с немецкой помощью казаков атамана Краснова на Царицын и «добровольцев» генерала Деникина на Екатеринодар (Краснодар) вынудило отрезанные советские республики региона – Кубанскую, Черноморскую, Ставропольскую, Терскую – объединиться в одну Северо-Кавказскую республику, учрежденную 7 июля в Екатеринодаре Чрезвычайным съездом Советов. Её лидером стал Г.К. Орджоникидзе, чрезвычайный комиссар Юга России.
Он почти сразу поспешил на Терек, где с конца июня разгоралось восстание терских казаков. Заняв Моздок, станцию Прохладную, Нальчик и осадив Грозный и Кизляр, они фактически окружили Владикавказ. Жестокие бои за город шли с 6 по 17 августа. При содействии ингушей советская власть устояла. Обороной столицы края руководил лично Орджоникидзе. Впрочем, очутившись во владикавказском кольце, оторванный от основной территории СКСР, он никак не мог повлиять на развитие ситуации в Екатеринодаре, где без него воцарился ЦИК, подконтрольный малоавторитетным большевикам А.И. Рубину, председателю ЦИК, и М.И. Шнейдерману (Крайнему), секретарю Северо-Кавказского крайкома РКП(б). Взаимное непонимание и обоюдная подозрительность между «бундовцами» и командирами Северо-Кавказской Красной армии оборачивались конфликтами, спорами, неподчинением отдельных частей и, как следствие, поражениями на фронте. Под натиском белых 21 июля пал Ставрополь, а 27 июля – Армавир.
Вот в это «пекло» и направился Киров из Царицына в конце июля 1918 года «для передачи директив ЦК партии и денежных средств для Северо-Кавказской Красной Армии»[141]. Встречался ли он со Сталиным? Скорее всего, нет, хотя тот с 6 июня находился в Царицыне. Буквально накануне нарком произвел в городе «военный переворот». Будучи лицом гражданским, обязанным обеспечить переброску северокавказского хлеба в центральные регионы, Иосиф Виссарионович с тревогой наблюдал за тем, как военрук Северо-Кавказского округа А.Е. Снесарев готовится разблокировать железнодорожную магистраль Царицын – Тихорецкая. Не выдержав, сам на бронепоезде вместе с К.Е. Ворошиловым и военкомом округа К.Я. Зединым выехал 1 июля к войскам и за две недели «пребывания на фронте убедился, что линию, безусловно, можно прочистить за короткий срок».
Между тем Снесарев и второй окружной военком Н.А. Анисимов, хороший знакомый Кирова, в прошлом глава Грозненского совдепа и делегат II съезда Советов, считали, что с наступлением нужно обождать, пока все армии не завершат полное сосредоточение. Командующий издал соответствующий приказ только 11 июля, а спустя три дня пала Тихорецкая. И Сталин не вытерпел. На правах наркома и чрезвычайного комиссара он велел Ворошилову (командующему Царицынским фронтом) атаковать белых в направлении Калача и далее на юг, в сторону Тихорецкой, затем 16 июля телеграфировал Ленину, что «Снесарев очень умело саботирует дело», и просил его «убрать». Ленин с ним согласился и 19 июля преобразовал штаб СКВО в окружной Военный совет во главе со Сталиным. Калач красноармейцы 31 июля освободили, но до Торговой и Тихорецкой так и не дошли[142].
Понятно, что Киров, узнав 21 июля о новом статусе наркомнаца, должен был поостеречься. Два «терских» эшелона с боеприпасами, оружием и амуницией Сталин в два счета мог реквизировать. А потому Сергей Миронович позаботился о том, чтобы вагоны с военным снаряжением откатили в один из тупиков, подальше от того, где расположился штабной вагон самого Кобы, а следить за его сохранностью поручил товарищу Вологодскому.
Сам же направился в Северо-Кавказскую республику. Киров по-прежнему старался не привлекать к себе лишнего внимания, отчего сведения о поездке крайне скудны. Естественно, он наведался в Пятигорск, пообщался с «чрезвычайным военным комиссаром города», лидером местного совета и горкома РКП(б) Григорием Анджиевским. Прояснил для себя военную и политическую обстановку. Убедился, что во Владикавказ ни проскочить, ни прокрасться не выйдет. П