а избрана Астрахань. Туда Киров предложил следовать и нам».
Если сравнить этот отрывок из публикации 1972 года с машинописным оригиналом, то обнаружим два важных отличия. Первое: Киров сообщил не о наступлении белых на Пятигорск, а о тревожной ситуации в городе. Второе: никакая эвакуация советских учреждений не предполагалась. Киров решил уехать в Астрахань сам, один, и мы легко можем уточнить, когда наш герой предупредил об этом Вологодского[148].
Наступление белых началось 15 сентября. Они сразу взяли Невинномысскую, которую 17 сентября красные отбили, но 21 сентября вновь потеряли. Из Армавира части Сорокина ушли 19 сентября; через неделю СККА вернула его, а 28‐го – и Невинномысскую. Тревожную ситуацию в Пятигорске, как и на всем фронте, спровоцировал самовольный увод Д.П. Жлобой 15 сентября Стальной дивизии на север, к Царицыну. Сорокин, узнав о «маневре» комдива, «метался по штабному вагону, выкрикивая ругательства, грозясь собственноручно расстрелять Жлобу «за измену»[149]. Кстати, дефицит боеприпасов и так называемая «партизанщина», когда каждый командир действовал по собственному разумению, явились главными причинами поражений Северо-Кавказской Красной армии, численно на порядок превосходившей Деникинскую.
По всей видимости, Киров принял решение возвращаться в Астрахань между 20 и 26 сентября 1918 года, что вполне логично. Миссию свою он завершил. Пусть не в достаточной мере, но боезапас красноармейцев кировские эшелоны пополнили. Конечно, Киров переживал о судьбе тех, кого оставил во Владикавказе. Однако попасть в осажденный город по-прежнему не мог. Позднее Мария Маркус расскажет ему, как страшно было в городе в августовские дни боев с мятежными казаками. Не чета январским, когда на улицах царил бандитизм. Теперь шли настоящие уличные бои. Как-то к ней в квартиру в Лебедевском переулке вбежал «отряд самообороны» – несколько вооруженных офицеров и студентов. Искали оружие и брата – Я.Л. Маркуса, наркома просвещения Терской республики (он погибнет позднее, зимой 1919 года). Женщин – Марию Львовну с сестрой Софьей Львовной и забежавшую к ним Т.М. Резакову – не тронули. А обнаружив брошюры и иные материалы профсоюзной тематики, снисходительно посоветовали: «Можете убрать эту литературу! Она вам больше не понадобится!»
М.Ф. Свиридов вспоминал, как простился с Кировым 24 декабря 1918 года. В тот день этого точно не было, а 24 сентября – пожалуй…[150]
Несколько старых большевиков (Е.Г. Рихтерман, супруги А.И. и З.П. Виноградовы, Е.А. Полякова, В.Т. Сухоруков), видимо, по настоятельной просьбе из Москвы сочинили красивый миф о том, как наш герой руководил подавлением мятежа Сорокина. Начался он с того, что 21 октября Михаил Гриненко расстрелял у горы Машук А.И. Рубина, М.И. Крайнего, чекиста Б.Г. Рожанского и уполномоченного по продовольствию С.А. Дунаевского, арестованных по приказу главкома. Все – евреи. Все, как считал Иван Лукич, пришлые, чужаки, не знавшие ни Кубани, ни Терека, без боевого опыта, но с амбициями, не помогавшие, а мешавшие красноармейцам воевать и побеждать «добровольцев» Деникина…
В ответ 29 октября нарком военных и внутренних дел Д.П. Швец от имени ЦИК и II съезда Советов республики объявил Сорокина вне закона. На следующий день его арестовали возле освобожденного двумя днями ранее Ставрополя, а 3 ноября 1918 года один из красных командиров застрелил «изменника».
По легенде, Киров, якобы перейдя на нелегальное положение, координировал деятельность большевиков, осмотрел окрестные городки и станицы, выбрав Невинномысскую, как место II Чрезвычайного съезда Советов Северо-Кавказской республики, где опять же по требованию Кирова Сорокина надлежало взять под стражу и судить…
Во-первых, «свидетели» противоречат друг другу. Если, по версии одних, Киров «предложил выманить Сорокина в Невинномысскую» на тайном совещании в Пятигорске, то, по трактовке других, он на том совещании просто присутствовал, а план обсуждался совсем иной – покушение на Сорокина путем подрыва поезда главкома на станции Нагутской. В действительности «свержение» Сорокина организовал не Киров, а политический комиссар Северо-Кавказской республики Ш.М. Аскурава, вокруг которого сплотились обиженные главкомом красные командиры.
Во-вторых, Вологодский в воспоминаниях определенно утверждает, что Сергей Миронович в ту пору находился в Астрахани вместе с ним. Тут же, в Астрахани, согласно мемуаристу, Кирова известили о заочном избрании делегатом VI Всероссийского съезда Советов, и «в ноябре 1918 г. он выехал на съезд. Мне довелось сопровождать его в этой поездке», – не преминул добавить автор воспоминаний.
В-третьих, Киров вовсе не считал, что в конфликте ЦИК и Сорокина главком – главное виновное лицо. После съезда, будучи в Москве, Сергей Миронович совместно с двумя другими посвященными в пятигорскую «кухню» делегатами, Г.А. Атарбековым и Ю.П. Бутягиным, подготовил и 23 декабря направил в президиум ВЦИК записку с просьбой «об упразднении ЦИК Северо-Кавказской республики», охарактеризовав структуру как «ненужный советский орган», обрекающий «нужных и дельных товарищей на безделье».
Позиция Кирова ЦИК была известна и, похоже, едва не стоила ему жизни. В самый день отъезда из Пятигорска некий незнакомец бросился на него с кинжалом. Спас Вологодский: успел выхватить из кобуры пистолет и уложить преступника прежде, чем тот нанес удар[151].
6. Снова в Москве
Около трех часов дня 6 ноября 1918 года в Большом театре открылся VI Всероссийский съезд Советов. На нём дважды выступил с докладами Ленин: о годовщине революции в первый день и о международном положении 8 ноября. В Германии начиналась революция, и делегаты с большим вниманием слушали сообщения членов президиума о развитии событий в стране, навязавшей РСФСР позорный Брестский мир. Впрочем, съезд собирался не за этим. Он узаконил, во-первых, передачу под контроль комбедов процедуры переизбрания сельских советов, во-вторых, прекращение политики красного террора и возвращение всех органов и «всех должностных лиц советской власти к строжайшему соблюдению законов РСФСР». Исключения допускались единственно «экстренными условиями гражданской войны и борьбой с контрреволюцией», но под ответственность конкретного советского учреждения с обязательным информированием об эксцессе СНК РСФСР.
Киров, получивший мандат от Терского края, в заседаниях не участвовал: в списках делегатов с решающим голосом он не значится. Может быть, звание делегата и соответствующий мандат он получил вовсе не для участия в съезде, а для решения куда более важной для Северного Кавказа задачи? Какой? Похоже, все той же.
Из доклада Орджоникидзе «о причинах наших поражений», октябрь 1919 года: «Мы знали, что наша XI армия, грозная своей численностью, боеспособностью… раздета и разута, что у неё нет патронов и снарядов… Это и заставляло товарищей посылать гонцов за гонцами в Москву. Так, были посланы товарищи Киров, Лещинский, Яковлев и другие».
Вот и ключ к разгадке. Новый ЦИК Северо-Кавказской республики сформировал основную делегацию во главе с А.И. Яковлевым, призванную наладить регулярную поставку из Москвы военных грузов на Северный Кавказ. Включить в ее состав Кирова мог догадаться один из членов ЦИК – Г.Г. Анджиевский[152], наслышанный о его опыте хождения по совнаркомовским кабинетам, «выбивания» и транспортировки военного имущества, а также знакомстве с Лениным, Сталиным и другими наркомами.
Отправившись из Астрахани, Киров примерно через неделю нагнал Яковлева в столице (делегация приехала 8 ноября) и взял дело в свои руки. Вологодский в мемуарах обмолвился: «В конце 1918 года по поручению II чрезвычайного съезда Советов Северного Кавказа С.М. Киров вновь обратился к Советскому правительству с просьбой о помощи». «Ходатайство» Кирова ещё до его приезда сразу открыло Яковлеву с товарищами двери в приемные Ленина, Сталина, Троцкого и других наркомов.
Процитируем автограф Ленина: «12 ноября 1918 года. Товарищ Троцкий. Очень прошу Вас принять по важному вопросу о сев. кавказской армии… товарищей Яковлева и Лещинского». Это тот самый Оскар Моисеевич Лещинский, который в июне формировал оба «кировских» эшелона. В ноябре восемнадцатого он взялся и исполнил ту же миссию[153].
А чем занимался в Москве Киров? В первую очередь финансами. Армия, сражавшаяся на подступах к Пятигорску, страдала от отсутствия не только винтовок и боеприпасов, но и денег. Орджоникидзе 24 января 1919 года телеграфировал в Москву: «XI армии нет. Она окончательно разложилась… Нет снарядов и патронов. Нет денег. Владикавказ, Грозный до сих пор не получали ни патронов, ни копейки денег. Шесть месяцев ведем войну, покупая патроны по пяти рублей… Дайте патронов, снарядов, денег!»
Как видим, то, чем стрелять, и то, чем платить, идут в одной связке. Если первую проблему можно было одолеть одной запиской Ильича товарищу Троцкому, то вторую одним росчерком ленинского пера не решить. Стоит ли жертвовать крупную сумму советскому Северному Кавказу, почти оторванному от РСФСР, находящемуся на грани краха? Можно понять скепсис наркома финансов товарища Крестинского. Как бы не выбросить деньги на ветер, а то и прямиком в трофейный обоз генерала Деникина… Похоже, и Ленин сомневался в целесообразности подобного ассигнования. Оружие – это одно, а деньги довести до места в сохранности и рационально потратить – другое.
В общем, Кирову и Яковлеву предстояло доказать членам СНК, что северокавказцы достойны высокого доверия. Конечно, доказательства при помощи Яковлева искал Киров, а в дело пускал Сталин, изначально поддержавший делегацию во главе с Миронычем. «Доказательствами» стали люди, очевидцы драмы, происходившей на Кубани и в Терском крае, особенно на Тереке.