Перелом во мнении Ленина наступил 5 декабря 1918 года. На позицию вождя повлияли несколько человек, попавших в Москву прямо с «передовой», полных эмоций и впечатлений о пережитом. Это лидер абхазских большевиков Ефрем Алексеевич Эшба, глава центрального совета Грозного Борис Давидович Пинсон, военный Георгий (Юрий) Павлович Бутягин и, наконец, Куприян Трофимович Михеев, товарищ председателя уездного Кизлярского совета. Именно он – простой парень из глубинки, из обложенного казаками Кизляра, – поразил Ленина больше всего. Молодой человек пешком дошел до Каспийского моря, в трюме рыбачьего баркаса доплыл до Астрахани, «в углу теплушки» товарного состава доехал до Москвы. А на встрече с Ильичом 5 декабря 1918 года Михеев незамысловато, по-народному, сказал то же, что и «представители Терского Областного Совета Комиссаров» во главе с Кировым: на Тереке все «сильны духом», справятся, выполнят любую задачу. Надо воевать «чужими патронами» – готовы воевать! Надо выпустить «собственные… казначейские билеты» – выпустят! Надо сберечь и с толком распорядиться большой денежной помощью из Москвы, сберегут и распорядятся!
На прощание предсовнаркома произнес:
– Браво, товарищи! Удивительный народ творит наше трудное дело. Надеюсь, что обратный путь будет у вас легче. Обязательно свяжитесь с товарищем Кировым. Сейчас вам подскажут его московский адрес. Договоритесь с ним о совместном возвращении в Астрахань…
Между тем Киров, не подозревая о достигнутом ходоком из Кизляра эффекте, пытался заручиться поддержкой Троцкого. Вместе с Лещинским в кабинете наркомвоенмора они 6 декабря убеждали того не бездействовать, «охарактеризовали состояние армии, близкое к катастрофе, и, настаивая на срочных мерах», не скрывали своих сомнений в том, что ещё немного и мы опоздаем… Об ожидавшем его сюрпризе наш герой узнал либо в тот же день, либо на другой, ибо 8 декабря Сергей Миронович отблагодарил Михеева билетом «в Губернский продовольственный комитет на Спиридоновке – там выступал Ленин перед комитетами бедноты»[154].
Пусть Ленин и согласился ассигновать советскому Тереку крупную сумму денег, потребовались сложные согласования в финансовом ведомстве и на заседании Малого Совнаркома, который 12 декабря пожелал выслушать доклады Кирова, Пинсона и Бутягина. На следующий день Сергей Миронович был настолько красноречив, что добился рекомендации Народному банку РСФСР две самые крупные ссуды – 30 миллионов от НКВД и 22 миллиона от НКПС – «вместе с кредитами» от других ведомств (ВСНХ, Наркомпрос) «выдать на руки наличными» представителям Терского областного СНК, а именно Кирову, Лещинскому, Бутягину, Пинсону и Эшбе.
Большой Совнарком, заседавший 14 декабря, внес поправку: банкноты «на руки» Киров с товарищами получат не в Москве, а в Астрахани, в конторе Народного банка, и «под контролем т. Шляпникова», члена РВС вновь созданного Каспийско-Кавказского фронта, объединившего сражавшиеся под Пятигорском и севернее Георгиевска 11-ю и 12-ю армии. «Отправить деньги немедленно», – предписал Большой СНК.
Что примечательно, огромная сумма ассигновалась не для Красной армии, а для решения задач, совпадавших с компетенцией разных наркоматов. Так, НКВД отпускал средства «на восстановление советской власти в Терской области», а Наркомат путей сообщения – на строительство железных дорог от Грозного до Червленной и от Кизляра до Старо-Теречной. В ситуации, когда на Пятигорск наступал Деникин, со стороны Баку – турки, а терские казаки раскололись на сторонников и противников советской власти, реализация столь важного проекта выглядела весьма и весьма проблематично[155].
Буквально накануне отъезда, 23 декабря 1918 года, Киров, Лещинский и Бутягин обратились во ВЦИК с предложением упразднить Северокавказский ЦИК, о чем уже упоминалось. Вместе с ними «петицию» подписал и Георгий Атарбеков, назвавшийся делегатом VI съезда Советов. В Пятигорске он, близкий соратник Ефрема Эшбы, отличился тем, что приводил в исполнение распоряжение вновь избранного ЦИК о массовом расстреле заложников в отместку за гибель «лучших товарищей», «вождей пролетариата» (Рубина и Крайнего). Погибли десятки абсолютно не причастных к «мятежу главкома» лиц, генералов, князей, сенаторов и министров царских времен, волею судьбы оказавшихся в северокавказских курортных городках. Едва ли Киров виделся с Атарбековым в Пятигорске. Скорее их знакомство состоялось в Москве по инициативе Эшбы. Им ещё предстоит встретиться в Астрахани. А пока оба выступили против «советского органа», не сумевшего правильно расставить акценты в своих взаимоотношениях с командующими Северо-Кавказской Красной армией[156].
Из протоколов заседаний Малого Совнаркома, 12 и 13 декабря 1918 г. [РГАСПИ]
Руководить новой «экспедицией», призванной доставить военное имущество и деньги в распоряжение чрезвычайного комиссара Юга России Серго Орджоникидзе, Ленин поручил Кирову. На исходе декабря сборы завершились, полностью укомплектованный поезд приготовился покинуть Москву. Наш герой расставался с ней явно в приподнятом настроении, и не только потому, что облеченный высоким доверием советского правительства возвращался в родной Терский край. За полтора месяца пребывания в Москве он, судя по всему, встретился и объяснился с той, кого так и не смог забыть за все минувшие годы, – с Надеждой Серебренниковой. Причем объяснение закончилось иначе, чем шесть с половиной лет назад, весной 1912‐го…
7. Во главе «второй экспедиции»
В один из предновогодних вечеров возле сформированного Лещинским эшелона остановилась пролетка. Из нее выпрыгнул Киров, подозвал кого-то и вытащил из экипажа три плотно перевязанных веревкой ящика. Груз перенесли в пассажирский штабной вагон. Спустя какое-то время прозвучал гудок, и состав медленно тронулся. Накануне Сергей Миронович приезжал на вокзал, но на легковушке с особым знаком, значком ВЦИК. Обошел все, внимательно осмотрел, как уложены снаряды, патроны, винтовки, пулеметы, обмундирование, проверил, насколько хорошо укреплены на платформах десять американских автомобилей фирмы «Патфиндер» и десяток мотоциклов. Кроме того, в вагоны погрузили десять коробов с дефицитными папиросами и запас продовольствия на дорогу.
В тех трех ящиках, что он привез на извозчике перед отправлением, были царские купюры. К нему все-таки прислушались и сочли оправданным некоторую часть денег выдать наличными. Когда перевод всей суммы достигнет Астрахани, неизвестно. А так, у «экспедиции» будет запас царских ассигнаций, которые «в прифронтовой и зафронтовой полосах» Северного Кавказа пользовались у обывателя большим спросом, чем совзнаки.
Если Куприяну Михееву понадобилось три недели, чтобы добраться от Кизляра до Москвы, то «вторая экспедиция» Кирова примерно те же три недели тащилась от Москвы до Астрахани. Очень долго простояли в Саратове, ожидая паровоза. Киров на всем маршруте в своем штабном вагоне только ночевал или совещался с членами экспедиции Лещинским, Бутягиным и Вологодским. Свободные часы предпочитал проводить в соседнем, красноармейском. Беседовал с солдатами, расспрашивая о прошлой и нынешней жизни, обсуждал с ними политический момент. «Простое и ласковое обращение» вызывало симпатии, и уже на второй или третий день бойцы стали звать начальника так же, как и многие знавшие Кирова по Терской области, – Мироныч.
В Саратове в какой-то местной газете вычитали встревожившую всех новость: Северо-Кавказская республика на грани краха. 11‐я армия отступает. Красноармейцы бросились к Кирову:
– Куда отступает армия? Что же дальше?
– А что вы переполошились? – с улыбкой ответил им их Мироныч. – Не верите в силу нашего народа?!
– Верь, не верь, а факты – вещь упрямая!
– А я уверен, мы победим! Поражение учит вести борьбу по-новому. Да, продвижение белых – большая угроза. Но революция и её законы непонятны для них. В занятых городах, селах, деревнях они устраивают беспощадный террор против рабочих и деревенской бедноты. А это создает неспокойный тыл, умножает наши силы. Следовательно, чем дальше продвигается враг, тем сильнее нарастает сопротивление…
Возможно, в Саратове под впечатлением скверных вестей с Каспийско-Кавказского фронта Киров переговорил с Михеевым о том, что «подходит такое время, когда нам нужно иметь в тылу белых надежных людей», после чего подытожил:
– Вы можете поднимать народ, вам и оставаться вблизи дома, если мы не удержим Кизляр…
Наконец паровоз дали, и вагоны вновь затряслись, а за окном замелькали новые пейзажи, степные, белоснежные, порой совсем пустынные. В какой-то момент не хватило угля. Пришлось остановиться, нарубить и снести в тендер дрова. На перегоне Лепехинка – Гмелинка случилось ЧП. Поезд обстреляли из ближайшего оврага, перед тем завалив полотно «стволами деревьев и разным хламом». Красноармейцы выскочили из вагона и по глубокому снегу направились к оврагу. Киров «в распахнутом полушубке, с револьвером в руках» тоже спустился на занесенную снегом насыпь. Поняв, что бандиты сбежали, громко крикнул:
– Верните красноармейцев! Надо очистить путь и двигаться дальше.
Приказ исполнили. Не прошло и четверти часа, как колеса поезда опять застучали по рельсам. Спустя некоторое время Мироныч, сидя в кругу бойцов, с укором произнес:
– Эх вы. Вояки, как я вижу, неплохие, а каких-нибудь два часа назад так сплоховали…
Боец Петров удивился:
– И чем же это мы сплоховали?
– Стратегия у вас явно подкачала. Почему вы скопом двинулись по направлению выстрелов бандитов? Выходит, что вы бросили поезд! Прежде чем кинуться в бой, нужно понять обстановку. А если бандиты устроили ловушку? Их основные силы могли быть не там, где стреляли, а как раз наоборот. И что тогда?..
Как вспоминал матрос с Балтики Иван Дудин, Киров ещё «долго говорил притихшим красноармейцам о том, что такое стратегия и тактика в бою, что значит изучить обстановку и правильно расставить силы»