В Астрахань экспедиция прибыла 16 января 1919 года. И тут выяснилось, что Мироныч тоже сплоховал. Десять новеньких «патфиндеров» три недели простояли на открытых платформах, на ветру и морозе. За машинами надзирал механик, но по какой-то причине перед отъездом он не слил воду из «блоков и радиаторов». Она, конечно же, замерзла и вывела автомобили из строя. Со своим техническим образованием Мироныч неплохо разбирался в машинах. Перед отправлением все тщательно проверял, а вот в блоки и радиаторы легковушек не заглянул…
Цена этого недосмотра – двухнедельный простой, пока автомобили ремонтировали в мастерской. Деньги и первую партию снаряжения собирались доставить в Кизляр именно на них. Машины починили и… новая напасть. Зарядил снегопад. Всю Астрахань и степь за Волгой замело. Не проехать. А не ехать нельзя. Киров решает отправлять в рейс «патфиндеры» по одному, по мере готовности каждого, а ещё задействовать мотоциклы. Сам с Лещинским и Бутягиным умчался на первой машине в воскресенье 26 января, а проконтролировать выезд прочих велел Вологодскому. Ему же надлежало покинуть город с последним отремонтированным авто.
Однако погоду не перехитришь. Тем более на привередливых американских легковушках, «приспособленных к городским асфальтированным дорогам». Кировская до Кизляра почти доехала – и слава богу, что «почти». Те, что отправились за ней, не осилили и полпути. Заглохли и застряли в снежных заносах и «патфиндеры», и мотоциклы. Члены экспедиции с ценным грузом стали возвращаться в Астрахань без машин, пристроившись к колоннам отступавших частей 11‐й и 12‐й армий. Киров с ними не вышел, и Вологодский понял, что тот попал в беду. Он кинулся к Шляпникову заключать выгодную сделку: я вам американский «лимузин», вы мне – грузовичок-полуторку. Шляпников согласился, и Вологодский с изрядным запасом бензина бросился искать Сергея Мироновича.
По дороге попадались «патфиндеры», «беспомощно стоявшие в степи на расстоянии десятков километров» друг от друга, и мотоциклы. Делясь топливом с товарищами, Вологодский приближался к Кизляру. И вот позади последний красноармейский обоз с ранеными, больными, изможденными бойцами, которые, конечно, предупредили шофера и пассажира полуторки, что впереди «наших» нет, что Кизляр пал. Причем еще 4 февраля. Значит, машина Кирова затерялась где-то на нейтральной территории, на неё вполне может налететь какой-нибудь разъезд белоказаков.
Когда до Кизляра оставалось не больше полусотни километров, Вологодский заметил вдали «одиноко стоявший автомобиль». Остановились. Вдвоем осторожно по глубокому снегу зашагали к нему. Оружие – на изготовке. Мало ли… И вдруг выстрел, затем другой. «Стреляли из карабина». Вологодский с шофером залегли, затем «проползли вперед несколько сот метров», после чего «заметили прятавшегося за большой снежный холм человека с карабином и биноклем». Это был Оскар Лещинский. Окликнули…
Уже втроем подошли к неисправной автомашине. Возле неё стоял Киров. «Сергей Миронович еле сдерживал радость… дружески жал нам руки, не без юмора рассказывал о многочисленных перипетиях трудного пути от Астрахани. Потом он распорядился перегрузить на полуторку ящики с деньгами, установить пулемет «Максим» и возвращаться в Астрахань», – сообщил в мемуарах преданный кировский помощник.
Александр Григорьевич Шляпников
На этом, однако, приключения не закончились. На переправе через Волгу, как писал Ю.П. Бутягин, «около самого берега лед вдруг треснул и передние колеса ушли под лед. Машина тонула. Еле успели выпрыгнуть с платформы. Когда оглянулись, увидели только конец кузова».
Вологодский, находившийся в кабине вместе с шофером и Кировым, дополняет его рассказ: «…не доезжая метров триста до берега, наш шофер вдруг чего-то испугался, затормозил, и тут же послышался треск ломающегося льда. Автомашина и находившиеся в ней ящики с деньгами пошли ко дну. Киров, шофер и я едва успели выскочить из машины и отбежать на безопасное расстояние от образовавшейся полыньи».
Катастрофа случилась ранним утром 9 февраля. Водолазы извлекли ящики из воды через десять дней. Все это время участники неудавшейся экспедиции во главе с Кировым жили в деревянной избе на берегу. По очереди дежурили возле палатки у проруби, где работали водолазы. Сергей Миронович очень переживал, хотя присутствия духа не терял. То горько усмехнется: «А миллионы-то подарили!», намекая на Волгу-матушку… То затянет на известную мелодию: «Эх ты, Волга, мать родная, Волга, русская река, не видала ты подарка от терского казака»…
История наделала немало шуму. Шляпников даже распорядился начать следствие. К счастью, все обошлось. Ящики почти не пострадали, лишь «разошлись по углам на пять сантиметров». Промокли единственно верхние слои. Мокрые банкноты аккуратно достали, высушили и прогладили в одной из бань. Пострадали люди. На пятый день поисковой кампании тиф сразил Лещинского, затем ухаживавшего за ним Вологодского. Оба попали в больницу. Вологодского отвозил сам Киров. После излечения Абрам Бейнусович получил отпуск, уехал на родину, на Украину. А Лещинский, поправившись, отпросился в оккупированный белыми Дагестан готовить восстание и в мае 1919 года угодил в застенки деникинской контрразведки. В сентябре 1919‐го его расстреляли[158].
И военный груз, и деньги остались в Астрахани, в том числе те, что Москва перевела в местную контору Народного банка РСФСР. На этом миссия Кирова завершилась. Возможно, он подумывал о возвращении обратно, в столицу. Однако оттуда за подписью Свердлова телеграфировали: «Ввиду изменившихся условий, предлагаем остаться в Астрахани, организовать оборону города и края». Датирована телеграмма 16 января, но это, видимо, ошибка. Ведь будь все так, не уехал бы Киров в конце месяца с автоколонной в Кизляр. Да и по смыслу лаконичный наказ более соответствует обстановке, сложившейся в городе к середине февраля, когда деморализованные части 11‐й армии закончили отход к Волге и возникла реальная угроза наступления белых на Астрахань с юга. Кстати, и в телеграмме Кирова и Лещинского от 10 февраля, в которой они доложили о своем возвращении «из-под Кизляра» в Астрахань, предложение Свердлова никак не упоминается и не комментируется[159].
Как оказалось, без Мироныча не мог обойтись новый председатель РВС Каспийско-Кавказского фронта, член РВС республики К.А. Мехоношин.
8. Председатель временного ВРК
Константин Александрович Мехоношин сменил Шляпникова на посту председателя РВС Каспийско-Кавказского фронта 14 февраля 1919 года. Предшественник продержался на нём всего три месяца. Причина смещения – не столько военные поражения, сдача Пятигорска, Георгиевска, Кизляра, очередное окружение теперь уже точно обреченного Владикавказа, сколько неспособность сладить с самобытностью и самостийностью астраханских профсоюзов. Те твердо стояли на страже интересов рабочего класса и беспрекословно исполнять приказы председателя фронтового РВС не намеревались. В том числе отказывались по первому слову, без обсуждения в коллективах переводить городские предприятия на выпуск военной продукции, которой катастрофически не хватало. Губисполком, губком и даже губчека действовали с оглядкой на «могущество профессиональной организации, все время терроризировавшей… угрозою стачки, захвата власти и т. д.».
Возникла дилемма: ждать или нажать? Пребывавший в цейтноте Шляпников предпочел второе – и нажил множество врагов[160]. Чтобы разрядить крайне накаленную ситуацию, Ленин поспешил назначить на его место нового человека. Впрочем, перед Мехоношиным встал тот же треклятый выбор. Константин Александрович решил сложную головоломку. Он воспользовался расколом рабочих Астрахани на тех, кто готов принять волю центра, и тех, кто дорожил профсоюзной демократией. Оппозиция должна столкнуться со своей дилеммой: либо «дружная работа» под руководством РВС, либо открытый протест с риском прославиться «контрреволюционерами». Перспектива вооруженного противостояния отсечет от профсоюзной вольницы умеренную часть профсоюзных лидеров, а мятеж оттолкнет от «непримиримых» многих колеблющихся среди рабочих и солдат. В астраханском профсоюзном движении сформируется новое большинство, лояльное Москве, и с автономией профсоюзов, мешающей эффективной борьбе с белыми, будет покончено.
Мехоношин понимал, что реализацию хитрого плана лучше поручить человеку, который умеет разговаривать с людьми, убеждать и переубеждать их, чтобы сузить до минимума круг профсоюзных радикалов. И находящийся в Астрахани Киров – идеальный кандидат.
Сергей Миронович пообщался с Константином Александровичем и согласился возглавить кампанию по укрощению профсоюзов. Получится без крайних средств – хорошо. Нет – придется спровоцировать самых буйных на бунт против советской власти. И от Кирова зависит, сколько рабочих из многотысячного пролетариата Астрахани не пожелают подчиниться РВС Каскавфронта. Тысячи, сотни или десятки человек.
Приказ по Каспийско-Кавказскому фронту о смене председателя РВС фронта, 14 февраля 1919 г. [РГАСПИ]
Мехоношин объяснил и тактику предстоящей «кампании»: налаживаем контакт с губкомом, совместно создаем временный орган – Военно-революционный комитет – и призываем рабочий класс «затянуть пояса» ради спасения изможденных, голодных и больных солдат 11‐й и 12‐й армий, отступивших с боями с Северного Кавказа. ВРК объявит непопулярные меры, которые профсоюзы должны либо поддержать, либо оспорить. Чтобы последних было как можно меньше или вообще не было, Киров во взаимодействии с политотделом фронта и губкомом ведет активную агитацию на предприятиях, в частях гарнизона за солидарность с обездоленными красноармейцами, за необходимость немного потерпеть. А дальше посмотрим. С чего Кирову стоит начать, понятно.