Утром 24 февраля 1919 года в кабинет председателя Астраханского губкома Надежды Николаевны Колесниковой вошел незнакомец «среднего роста… в черном кожаном костюме и такой же фуражке».
– Ну, давайте знакомиться… Киров!.. О прежних делах я осведомлен. Так что о них, по-моему, говорить не стоит.
Колесникова не возражала. Мехоношин за предыдущие десять дней почву для диалога вполне подготовил. Кирову оставалось подтвердить серьезность угрозы «белогвардейского мятежа» и предложить «завтра утром собрать партийный актив, где он выступит с сообщением о положении в Астрахани и предложит избрать временный Военно-Революционный комитет». На что хозяйка кабинета сразу согласилась.
Члены губкома, губисполкома, горисполкома, фронтового РВС и профсоюзные лидеры сошлись 25 февраля в зале горсовета. Мехоношин инициативу создания ВРК озвучил, Киров же «на фактах показал, что Астрахань в настоящее время стоит накануне белогвардейского восстания» по причине «слабости», «расхлябанности» «в работе партийных, советских, военных, профсоюзных органов». Чтобы выстоять, нужно «объединить и мобилизовать силы всех наших руководящих организаций» в рамках временной структуры – Военно-революционного комитета.
Как докладывал в Москву вечером 26 февраля Мехоношин, активом «единогласно решено образовать временный военно-революционный комитет», который обязан «не останавливаться перед самыми решительными мерами в достижении поставленных задач…». Членами ревкома стали Киров (от РВС), Колесникова (от губкома), Бутягин (от Политотдела), Иван Семенов (от губисполкома), латыш Юлий Ферда (от горисполкома), Федор Трофимов (от профсоюзов). Председателем избрали Кирова, заместителем – Бутягина, секретарем – Ферда.
Легко заметить, кто в ревкоме задавал тон и гарантировал большинство любому вердикту: триумвират Кирова, Бутягина, Колесниковой. Свою трактовку назревающих событий Сергей Миронович поторопился представить сразу, еще до подписания первого непопулярного приказа. На II Астраханской губернской партконференции 26 февраля он произнес: «Два месяца тому назад говорилось о том, что над нами собираются темные тучи, на нас со всех сторон нападают контрреволюционные банды… главная неудача – на Северном Кавказе, где… армия не была обеспечена… Но есть ещё другое положение – это продовольствие, едоков здесь увеличилось, но хлеба достаточно не поступает, что нас, во-первых, и заставило сократить хлебный паек…»[161]
Мандат члена ВРК Астраханского края С.М. Кирова, 1919 г. [РГАСПИ]
Между тем «продовольственный вопрос» волновал рабочих еще с января. «На заводах и фабриках созывались общие собрания, выносились резолюции с ультимативными требованиями». Главный ультиматум формулировался так: «Или увеличить хлебный паек… или допустить свободную торговлю на все продукты». И в такой атмосфере 27 февраля 1919 года Киров подписал приказ № 1 о сокращении вдвое хлебного пайка «ввиду крайне ограниченных запасов муки… и увеличения отправок хлеба в армию». Отныне в день жителям первой категории (рабочим и военным) полагался фунт выпечки, второй (служащим) – полфунта, третьей (иждивенцам) – четверть фунта. Зато «рыбный паек» возрастал тоже вдвое, причем за счет рыбы «более высокого качества».
Однако рыба вместо хлеба рабочего не устраивала. Первое решение ВРК подогрело его возмущение и вынудило задуматься, что теперь делать: смолчать или забастовать? За советом обращался в родной профсоюз. А там уже кипели страсти. Новым «классовым пайком» семьи не прокормить, и сколько терпеть, неизвестно. Но и стачку зачинать неудобно. В кировском воззвании от имени ВРК ясно прописано: «Главная… наша задача – это работа для армии; ей мы должны отдать все… Наш долг… дать армии продовольствие, обеспечить спокойное пребывание в городе Астрахани больных бойцов. Об этом должны неусыпно заботиться все советские учреждения, все, кому дорога Советская Россия и революция». Как тут бастовать? Забастуешь – навредишь Красной армии, поможешь врагам революции…
Целую неделю на фабриках, на заводах, в казармах на собраниях и митингах решали да судили, как быть, за что проголосовать, чтобы 5 марта подвести итог этой общегородской дискуссии. Киров появлялся там, где возникала крайняя нужда. Приходит к нему делегация от водопроводчиков и грозит оставить город без воды, если… А Мироныч в ответ:
– Вы нам ультиматум привезли. А мы поедем к вам на собрание.
Приезжает. Говорит с рабочими, и «настроение сразу переменилось».
Или докладывают ему: что-то «не очень важное настроение у моряков». Киров спешит к ним, «в результате, у моряков уже нет колебаний и шатаний». Затем «летит к бондарям», развеивает сомнения у них. «Крепкий орешек» – судоремонтники и судостроители с «Нобеля», «Норена», «Камы», экипажи и береговой персонал пароходной компании «Кавказ и Меркурий». Считают себя заслуженной элитой рабочей Астрахани, не раз встававшей на защиту советской власти в трудные времена мятежного 1918 года. В портовом Эллинге «диктаторов» не признают. Приказы игнорируют. Требуют: «Прибавьте нам паек, или бросаем работу!» Здесь явно склоняются к стачке. Киров заглянул и сюда. Выступил в одном из цехов. Пришли все. В огромном помещении «полнейшая тишина». Слушают внимательно речь «о натиске врага… об обороне Астрахани, о провокации… приказчиков буржуазии, о пролетариях революционного Питера, которые отрывают от своего пайка и отдают последние осьмушки хлеба Красной армии…». Под конец Киров восклицает:
– Я не верю тому, чтобы вы поддались провокации… Вы, коренные пролетарии…
Нет, он понимает, что весь коллектив не переубедит. Но пусть десяток рабочих передумают бастовать, не выйдут на демонстрацию – значит, уже не зря приходил к ним.
И вот 5 марта 1919 года. В зале Труда горисполкома (городской думы) проводится «сверка часов». В совещании помимо совета профсоюзов участвуют делегации от фабзавкомов и комитетов старост. Сколько рабочих организаций поддержит курс ВРК, а сколько нет? Докладчик по продовольственному вопросу Киров. Сергей Миронович констатирует, что продовольственный кризис «заставил отступить XI армию», а сейчас «волнует… астраханский пролетариат». Тем не менее принятая ревкомом мера «уменьшения рабочего и красноармейского пайка до одного фунта… в настоящее время необходима». Терпеть осталось недолго. «Самарский наряд» с хлебом скоро придет в Астрахань.
Открываются прения. «Масса ораторов». Кто кировские тезисы одобряет, кто критикует. Но тех, кого коллективы уполномочили грозить забастовкой, «если паек не будет увеличен немедленно», единицы. Перелом в позиции большинства профсоюзов обозначился. Они готовы смирить гордыню и «дружно» работать с РВС фронта во имя общей победы. А кто не готов? Парадокс! Самый ревностный сторонник советской власти, профсоюз металлистов, то есть судоремонтники и судостроители. Те, кто вместе с Кировым в августе восемнадцатого брал астраханскую цитадель и подавлял белогвардейский мятеж. Даже их авторитетный лидер Федор Трофимов, член ВРК, оказался бессилен повлиять на своих подопечных.
В заключительном слове Киров еще раз предупредил, что «в настоящее время увеличения пайка» не стоит ждать, после чего «громадным большинством» собрание одобрило резолюцию, во-первых, объявившую «недопустимым и преступным прекращение работ, как средство воздействия на… собственную рабочую советскую власть», во-вторых, обязавшую профсоюзы «совместно» с Военревкомом трудиться по преодолению хлебного кризиса[162].
Совещание 5 марта ясно продемонстрировало: стачка обречена, как и любая попытка превратить её в мятеж. Однако металлисты не смирились. Большинство потребовало «созвать общее собрание всех рабочих города», полагая, что профсоюзы более не вправе выражать точку зрения простого труженика. И установило срок: не позднее 9 марта. Иначе «они объявят забастовку». Разумеется, никакого «общего собрания» не состоялось. Напротив, 7 марта Мехоношин ввел в Астрахани военное положение, что не образумило несогласных. Около десяти часов утра 10 марта мастерские компании «Кавказ и Меркурий», завод «Норен» и другие предприятия Эллинга встали.
Административно Астрахань разделена на шесть участков. Шестой участок – это Эллинг и прилегающие к нему татарская слобода и 1–4‐е Бакалдинские улицы. Ни от одного учреждения или фабрики пяти иных участков Астрахани актов солидарности с речниками и металлистами так и не последовало. А просто сидеть в цехах было бесполезно. Рабочие вышли за территорию порта, охраняемую моряками. Те постарались воспрепятствовать шествию, но вяло. Колонна прорвала цепь и устремилась на Бакалдинские улицы. Здесь располагались несколько военных частей, в том числе цейхгауз саперной роты. Конечно, солдаты стрелять по «своим» не хотели. Кое-кто даже примкнул к толпе, разоружавшей красноармейцев. А первые легкие успехи вскружили многим головы. Начались перестрелки и аресты попадавшихся на пути партработников. Зампредгубисполкома Жадаева избили. Коменданта ревтрибунала Ланина растерзали. Затем штурмом взяли дом Епифанова, где обретался Эллинго-Бакалдинский райком РКП(б). С каждым часом акция все больше и больше напоминала мятеж, безжалостный и беспорядочный.
Власть в лице Кирова не бездействовала. По свидетельству Колесниковой, у ВРК верные части имелись: «Железный и Мусульманский полки, командные курсы, моряки Волжско-Каспийской флотилии». Они почти сразу приняли бой, стараясь сдержать натиск восставших и не пропустить их за пределы шестого участка. Командовал ими совет обороны во главе с Бутягиным. Впрочем, для эффективного контрнаступления наличных сил все же не хватало. А главному резерву – полкам гарнизона – понадобилось время, чтобы осознать, что на Бакалдинских улицах хозяйничают вовсе не «свои», а льется кровь «своих».
К вечеру на «освобожденной» от большевиков территории участились грабежи прохожих и даже частных квартир. А с колокольни то ли храма Святого Владимира, то ли церкви Иоанна Златоуста послышалась трескотня. Пулеметная? Кирову доложили о ЧП, и он велел «сбить колокольню с миноносца». Однако нужен толковый наводчик, чтобы снаряд не разнес помимо главной цели что-либо ещё. Таковой нашелся. Впрочем, «старик» не желал встревать в междоусобные разборки коммунистов, и его пригласили в кабинет Кирова. Беседовали около часа. Наконец посетитель вышел.