нно пригласил в ревком. Изложив Атарбекову жалобу просителей, попросил: «Вникни в это дело, сам разберись во всем и поступи в зависимости от того, что тебе удастся выяснить»[170].
Как видим, в марте – апреле 1919 года Киров «железному Геворку» (Атарбеков армянин по национальности) полностью доверял. Мехоношин также считал кадровое приобретение очень удачным и покинул Астрахань в середине июня без тени сомнения, что начальник Особого отдела приложит все усилия и докопается до истины. В чем именно? В причинах опалы Константина Александровича. Как мы знаем, Ленин считал гибель части эскадры в Тюб-Караганском заливе, уход флотилии с Мангышлака и с Каспия в дельту Волги результатом «позорно-трусливого или преступного бездействия и поведения» командования, то есть Мехоношина и Сакса.
Киров не разделял ленинской категоричности. Он с 3 по 19 мая вместе с Мехоношиным находился «почти все время на флоте в форту Александровском». Обретался на штабном эсминце «Яков Свердлов». Наблюдал и за комсоставом, и за матросами. На эсминце «Карл Либкнехт» участвовал 5 мая в задержании парохода «Лейла» с «богатейшей перепиской» Деникина с Колчаком, а 19–20 мая в сорвавшемся из-за тумана походе на остров Чечень, базу флотилии белых.
Признавая, что морской штаб демонстрировал некоторую «неуверенность», порой «заметную растерянность», Сергей Миронович более важным счел иной фактор: всё «задерживалось временной неподготовленностью судов, вызываемой постоянными ремонтными работами». Мехоношин 21 мая 1919 года первый пункт доклада Ленину о положении флотилии также посветил её техническому состоянию: «механизмы… работают весьма неисправно», на одном корабле «порвался штуртрос», другой «после каждого пробега… требует двухсуточного ремонта», опреснители на миноносцах не соответствуют качеству каспийской воды, подлодки по состоянию механизмов не годятся «для дальних пробегов», «катера-истребители» заливает водой уже при небольшой зыби и т. д. Подтверждает его мнение и доклад Б.В. Леграна, председателя Ревтрибунала РСФСР и комиссии, с 10 по 18 июня изучавшей в Астрахани причины «разгрома» каспийцев[171].
Кто же отвечал за устранение вышеперечисленных «неисправностей»? Астраханские судоремонтники. Те самые, что 10 марта вышли на улицу протестовать против диктата центра в целом и его продовольственной политики в частности. Если саботаж, а то и прямое вредительство реальны, то понятно, что инициаторы – не сами рабочие. Они инструмент в руках некой политической силы. Той, что проиграла бой Мехоношину. Астраханских профсоюзов? Так большинство вроде бы смирилось с утратой своей вольницы… Или не смирилось?
Выяснить это и надлежало «железному Геворку». Похоже, и Мехоношин, и Киров не верили в искреннее «саморазоружение» профсоюзных лидеров и близких им местных большевиков. Но прежде чем выдвигать обвинения, а тем более перекладывать на них вину за поражения на Каспии, требовалось раздобыть надежные доказательства.
Разоблачение «крупного белогвардейского заговора» стало первым шагом на этом пути. Атарбеков ловко использовал шок астраханцев от новости о падении 30 июня Царицына. Вечером 6 июля «в большом зале Труда горисполкома» на собрании актива – депутатов совета, профсоюзных лидеров, делегатов от фабзавкомов – он откровенно поведал: в марте «мы захватили у одного из участников незначительную… бумажку, там значились… фамилии… неких торговцев… постепенно… узнали, что у нас в Астрахани есть… хорошо организованная… белогвардейская организация, имеющая связь с Колчаком и Деникиным… Главное ядро… было в Москве. Оттуда приехал в Астрахань юнкер граф Нирод и пришел… к заключению, что наиболее надежные части для советской власти в Астрахани – это рабочий батальон и полк особого отдела. И они хотели целиком… отравить эти два полка цианистым калием…».
Далее докладчик под бурные овации заявил, что «среди участников этой белогвардейской организации нет ни одного рабочего, ни одного крестьянина». Однако офицеров насчитал пятнадцать процентов, «крупной буржуазии» – двадцать пять, духовенства – «незначительный процент». Кто же составлял большинство, так и не уточнил… На вопрос об участии «представителей советских учреждений», сообщил:
– Да, один такой предатель, к нашему сожалению, нашелся… Иванов Александр Иванович, помощник коменданта, бывший офицер…
Где отыскался один, найдется второй, третий и четвертый… Военспецы – вот ниточка, дернув за которую можно отыскать того, кто так искусно подставил товарища Мехоношина. Киров в тот день, 6 июля, если и подозревал неладное, то вида не подал и предварил речь шефа Особого отдела и губчека своей – о трудном военном положении Астрахани после падения Царицына, об успехах Деникина, которого рано или поздно ожидает участь Колчака, ныне отброшенного за Урал. Впрочем, главным в выступлении Мироныча стало дважды упомянутое и процитированное, в начале и в конце, анонимное письмо «какого-то белогвардейца».
«Господа комиссары, все будете болтаться на столбах»!
«Если бы Кирова и ещё нескольких советских работников «убрать бы»… участь Астрахани была бы решена»[172].
Обе кировские «ссылки» на анонима создали нужный фон и нужную атмосферу для отчета Атарбекова. И цель была достигнута. Собрание одобрило решимость чекистов довести дело до логичного финала. Только какого? «Железный Геворк» тратить время на сбор улик и свидетельств не собирался. Революционная сознательность требовала быстрого результата. Он догадывался, кто во всем виноват. Так чего же «бюрократию» разводить? Завербованный им авантюрист С.А. Нирод, в прошлом юнкер и сигнальщик на пароходе Волжско-Каспийской флотилии «Баку», а ныне картежник и завсегдатай артистических уборных, показал и на морских военспецов, и на актеров – местных Остапов Бендеров, вымогавших из астраханских толстосумов деньги якобы на борьбу с советской властью. Вот вам и контрреволюционная организация.
Оставалось включить в неё военспецов РККА, для чего и устроили облаву в ночь с 1 на 2 июля. Основной удар пришелся на пехотные и кавалерийские командные курсы. Арестовывали взводных командиров, бывших поручиков и штабс-капитанов… Почти всех на посты рекомендовал командир ударного коммунистического батальона, адъютант коменданта и начальника гарнизона Мина Львович Аристов, прежде председатель Астраханского ревкома, первый военком Астрахани. В нём-то Атарбеков и разглядел главного заговорщика.
Под стражу старались брать всех, даже тех, кто когда-либо находился у Аристова в подчинении. Пытками, психологическими и физическими, из узников выбивали признания на «белых коммунистов», в первую очередь на Аристова – кумира астраханцев. Атарбеков, «от природы экспансивный», с удивительным упорством, не считаясь ни с кем и ни с чем, явно жаждал уничтожить Мину Львовича. При свидетелях выражал сожаление, что не может «пустить ему пулю в спину».
Любому, кто пытался хлопотать об арестантах, грозили репрессии. Наличие партбилета и должности в губкоме, горкоме или губисполкоме не гарантировало от них. В застенок препроводили секретаря ревтрибунала Астраханского края. Он осмелился вступиться за брата, взводного с пехотных курсов… Когда 11 июля в Астрахань в статусе особо уполномоченного Особого отдела ВЧК с инспекцией приехал из Москвы Л.М. Заковский, Атарбеков запретил ему начинать ревизию и телеграфировал в центр, чтобы инспектора срочно отозвали. Затем устроил провокацию с пьянкой, закончившуюся арестом Заковского. После двух дней под стражей «гостя» из ВЧК, «как дискредитирующего советскую власть», просто выслали в Москву…[173]
По-видимому, в первой декаде июля Сергей Миронович понял, как ошибся с выдвижением Атарбекова. «Железный Геворк» занимался не скрупулезным расследованием, а фабрикацией липового дела против весьма авторитетного в городе лица. «Наезд» на Аристова не мог не завершиться страшным скандалом. Как же его предотвратить? Киров уже не председатель ВРК. Уволить зарвавшегося чекиста не вправе. Это теперь прерогатива РВС Восточного фронта и Особого отдела ВЧК. Жаловаться «наверх» на собственного протеже – странно…
Утеряв рычаги воздействия на ситуацию, наш герой предпринял две попытки покинуть Астрахань. Первую «просьбу об отправке в Закавказье» Оргбюро рассмотрело 9 июля и решило «пока не удовлетворять, запросить о нём Смилгу», то есть Политотдел или Политуправление РВС республики. По докладу заместителя И.Т. Смилги А.Г. Белобородова та же инстанция 14 июля обсудила будущее Кирова, Бутягина и Мдивани (глава Политотдела 11-й армии), после чего постановила: «Оставить всех их в Астрахани». Об этом Стасова и уведомила Кирова два дня спустя.
Мехоношин, отозванный 7 июля в Москву «в распоряжение ЦК», долго хранил письмо, полученное летом 1919 года. Киров просил, убеждал Константина Александровича «помочь» ему с переводом на «подпольную работу в тыл противника». «В простых деловых словах он» обосновывал «необходимость своей поездки». «В тыл противника», в Закавказье, по стопам Лещинского… Чтобы заглушить терзавшее изнутри чувство вины?
Из протокола заседания Оргбюро ЦК РКП(б) от 23 июля 1919 г. [РГАСПИ]
Наверняка именно Мехоношин добился повторного внесения на Оргбюро вопроса о Кирове. Тщетно. Тот же состав (Белобородов, Стасова, Дзержинский) 23 июля ответил: «Подтвердить прежнее решение, оставить тов. Кирова в Астрахани».
Так что Сергей Миронович на месте наблюдал за развитием событий. Астраханский горком РКП(б), выслушав доклад М.Л. Аристова, после совещания «с представителями от военных и гражданских организаций» 22 июля проголосовал за то, чтобы «просить ВЧК о смещении тов. Атарбекова с поста председателя Особого отдела». Поздним вечером 23 июля на заседание «коммунаров» отряда Аристова пришли два чекиста и «угрожали арестом». Каковые Атарбеков и произвел на другой день среди командиров рот. В ответ в ночь с 24 на 25 июля ударная рота коммунистического батальона заняла астраханскую цитадель и провозгласила «военную диктатуру» Аристова, который с согласия начальника гарнизона П.П. Чугунова окружил здание Особого отдела и взял под стражу Атарбекова и ещё семь «отличившихся» сотрудников.